Нам нужна правда, понимаешь? Полная правда!
...Вернувшись от Берия к себе, Комуров работу на даче отменил: пусть Исаев начинает «разминать» Валленберга в камере. Тот теперь на допросах молчал; требовал свидания со своими шведами и матерью... Пусть этот самый Штирлиц поможет нам узнать всю правду, а там решим, что делать.
Влодимирский ответил:
– Но ведь Исаев сразу предупредил Валленберга, товарищ генерал: «О делах не говорить». Он этим вполне ясно разъяснил шведу, что камера «на подслухе»... Мы можем узнать правду только на даче.
Комуров поднял на Влодимирского глаза:
– Приказ поняли?
– Так точно, товарищ генерал.
– Вот и исполняйте...
...Аркадий Аркадьевич встретил Исаева у двери, передал две радиограммы от сына: «Бушуют ветра, постригусь, как ты велел, обещали восстановить связь в ближайшие дни». Во второй, более развернутой, просил поцеловать маму, благодарил за то, что отец устроил ее в такой прекрасный санаторий, и просил срочно выслать, если, конечно, это не очень трудно, набор американских витаминов.
Аркадий Аркадьевич кивнул на три коробки американских витаминов, лежавшие на столе:
– С утра этим занимался. Исаев поинтересовался:
– А как же вы ему это доставите? Там же самолет сесть не может.
Аркадий Аркадьевич искренне изумился:
– Так ведь грузы-то мы туда парашютами сбрасываем!
Потом еще более потускнел лицом, досадливо махнул рукой:
– Все не верите? Ловушки ставите?
– Теперь не ставлю, – ответил Исаев. – Ответ логичен.
Аркадий Аркадьевич протянул ему конверт:
– Сашенькино письмо и фотография.
Исаев прочитал письмо несколько раз, вглядываясь в каждую строчку, кадык несколько раз ерзанул в горле, однако лицо было непроницаемым.
– Спасибо.
Аркадий Аркадьевич походил по кабинету и, подняв глаза на отдушины, многозначительно посмотрел на Исаева.
Тот едва заметно кивнул: если здесь все снимают, то зрителю показалось бы, что он всего лишь устало опустил голову.
– Всеволод Владимирович, я посоветовался с товарищами, и мы пришли к выводу, что Валленберга нельзя везти на дачу...
– В камере он говорить не станет... Вы же фиксируете наши с ним собеседования... Я с самого начала предупредил его, чтобы он не затевал разговоров о деле... Это ваша вина: удовлетвори вы мои требования, все могло сложиться иначе...
– Я думаю, – после долгой паузы ответил Влодимирский, мучительно сдерживая себя, чтобы не хлестануть этого гада по морде и не спросить, что он писал шведу на Библии, – делу можно помочь... Но это... Мне даже страшно говорить... Это обяжет вас к страданиям...
– Считаете, что сейчас я благоденствую?
– Работаете, – сухо отрезал Аркадий Аркадьевич. – Вы на службе, Всеволод Владимирович. Вы под погонами... Так вот, если мы вернем вас после двухдневного отсутствия в камеру, то вернем в наручниках... А сейчас выпьете таблетку брома, чтобы сразу свалиться на койку... Вас поднимут... Вы снова свалитесь, вам прикажут встать, но вы не сможете, тогда вам объявят карцер... Поспите в другой камере, хоть сутки... Потом снова наденут наручники и приведут к Валленбергу. И вы исповедуетесь ему, потому что, скажете вы, вполне возможно, что вас расстреляют, а вы хотите, чтобы правда о вашей жизни осталась в памяти хотя бы одного человека...
– И я расскажу ему о себе всю правду?
– Именно.
– Он спросит: отчего вы мне не верите? – Исаев пожал плечами. – А если верите, то отчего держите в браслетах и хотите расстрелять? В голове нормального человека такое не укладывается...
– Во-первых, мы вам верим, Всеволод Владимирович, и вы это поняли. Во-вторых, именно потому, что мы вам якобы не верим, он вам поверит. И раскроется.
18
– Ложь рождает ложь, – задумчиво заметил Валленберг и поменял тряпку с холодной водой на распухших оладьях-кистях Исаева. – Я не сказал здешним следователям ни единого слова лжи и чем больше убеждал их в том, что говорю правду, тем меньше они верили мне... Особенно в связи с «Джойнт Дистрибьюшн Комити»...
– Почему?
– Не знаю. Они все время требовали открыть агентуру «Джойнта» в Восточной Европе... Я не понимал их поначалу, путался, вы ж знаете, сколько в Англии и Америке этих самых «джойнтов»?! Что ни комитет, то непременно «джойнт» – «объединенный»... Я им говорил, что в Штатах было только одно сокращение, понятное всем: «Борд»...
– Я не знаю этого сокращения, – признался Исаев.
– Видимо, запамятовали, – ответил Валленберг, и Исаев лишний раз подивился его такту. Только верь мне, дружище, только верь, я знаю, что сделаю на процессе – «постригись, как в Кракове»; никогда мы с Санькой об этом не говорили, а прервали нас именно на этом моем вопросе, они смонтировали пленку – это ясно. Что ж, им за это коварство и отвечать... И в письме Сашеньки есть строки Гумилева, она их не зря вставила. Я говорил ей во Владивостоке, что этот поэт несет в себе постоянное ощущение тревоги и неверия в реальность происходящего.
– Вы просто запамятовали, – повторил Валленберг, нахмурившись, словно бы перед принятием трудного решения. – Первым забил тревогу о тотальном уничтожении всех евреев, живущих в Европе, британский министр Антони Идеи в своем выступлении в палате общин, что равнозначно обращению ко всей империи... Но при этом британцы играли, не желая пускать евреев в Палестину: «возможны трения с арабами». Везде и всюду «разделяй и властвуй», как горько это, как постоянно... Вы знаете, что Лондон предложил Рузвельту провести совещание о гитлеровском геноциде евреев? И что тот поначалу отказался?
– Не знал. РСХА такими сведениями не располагало...
– Британские службы умеют хранить свои тайны, – сказал Валленберг, и Исаев сразу же отметил всю опасность этой его фразы: начнут мотать, откуда ему это известно... Пусть не гестаповский шпион, а британский – все одно сойдет...
– Дальше, – требовательно перебил Валленберга Максим Максимович.
Тот удивленно пожал плечами: мол, что я сказал неосторожного? И продолжил:
– Так вот, Рузвельт медлил... Почему? Для меня это до сих пор загадка. Только после того, как стало известно, что гитлеровцы сжигают пятнадцать тысяч евреев ежедневно, Белый дом дрогнул и государственный департамент создал «Комитет помощи беженцам войны». И этот-то «Уор рефьюджи борд» передал из своего бюджета миллион долларов организации, распределявшей талоны на еду и жилье среди бежавших от Гитлера евреев: здесь ее называют «Джойнт», мы называли «Объединенный распределительный комитет»... Мою кандидатуру, – мол, готов помочь спасению несчастных, – предложил представитель «Борд» в Швеции – ведь из-за состояния войны Америка не могла послать в Венгрию своего человека, чтобы заступиться за евреев, обреченных на уничтожение. В Стокгольме все знали, что я отказался заниматься банковскими операциями, хоть и преуспел в Палестине еще до войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
...Вернувшись от Берия к себе, Комуров работу на даче отменил: пусть Исаев начинает «разминать» Валленберга в камере. Тот теперь на допросах молчал; требовал свидания со своими шведами и матерью... Пусть этот самый Штирлиц поможет нам узнать всю правду, а там решим, что делать.
Влодимирский ответил:
– Но ведь Исаев сразу предупредил Валленберга, товарищ генерал: «О делах не говорить». Он этим вполне ясно разъяснил шведу, что камера «на подслухе»... Мы можем узнать правду только на даче.
Комуров поднял на Влодимирского глаза:
– Приказ поняли?
– Так точно, товарищ генерал.
– Вот и исполняйте...
...Аркадий Аркадьевич встретил Исаева у двери, передал две радиограммы от сына: «Бушуют ветра, постригусь, как ты велел, обещали восстановить связь в ближайшие дни». Во второй, более развернутой, просил поцеловать маму, благодарил за то, что отец устроил ее в такой прекрасный санаторий, и просил срочно выслать, если, конечно, это не очень трудно, набор американских витаминов.
Аркадий Аркадьевич кивнул на три коробки американских витаминов, лежавшие на столе:
– С утра этим занимался. Исаев поинтересовался:
– А как же вы ему это доставите? Там же самолет сесть не может.
Аркадий Аркадьевич искренне изумился:
– Так ведь грузы-то мы туда парашютами сбрасываем!
Потом еще более потускнел лицом, досадливо махнул рукой:
– Все не верите? Ловушки ставите?
– Теперь не ставлю, – ответил Исаев. – Ответ логичен.
Аркадий Аркадьевич протянул ему конверт:
– Сашенькино письмо и фотография.
Исаев прочитал письмо несколько раз, вглядываясь в каждую строчку, кадык несколько раз ерзанул в горле, однако лицо было непроницаемым.
– Спасибо.
Аркадий Аркадьевич походил по кабинету и, подняв глаза на отдушины, многозначительно посмотрел на Исаева.
Тот едва заметно кивнул: если здесь все снимают, то зрителю показалось бы, что он всего лишь устало опустил голову.
– Всеволод Владимирович, я посоветовался с товарищами, и мы пришли к выводу, что Валленберга нельзя везти на дачу...
– В камере он говорить не станет... Вы же фиксируете наши с ним собеседования... Я с самого начала предупредил его, чтобы он не затевал разговоров о деле... Это ваша вина: удовлетвори вы мои требования, все могло сложиться иначе...
– Я думаю, – после долгой паузы ответил Влодимирский, мучительно сдерживая себя, чтобы не хлестануть этого гада по морде и не спросить, что он писал шведу на Библии, – делу можно помочь... Но это... Мне даже страшно говорить... Это обяжет вас к страданиям...
– Считаете, что сейчас я благоденствую?
– Работаете, – сухо отрезал Аркадий Аркадьевич. – Вы на службе, Всеволод Владимирович. Вы под погонами... Так вот, если мы вернем вас после двухдневного отсутствия в камеру, то вернем в наручниках... А сейчас выпьете таблетку брома, чтобы сразу свалиться на койку... Вас поднимут... Вы снова свалитесь, вам прикажут встать, но вы не сможете, тогда вам объявят карцер... Поспите в другой камере, хоть сутки... Потом снова наденут наручники и приведут к Валленбергу. И вы исповедуетесь ему, потому что, скажете вы, вполне возможно, что вас расстреляют, а вы хотите, чтобы правда о вашей жизни осталась в памяти хотя бы одного человека...
– И я расскажу ему о себе всю правду?
– Именно.
– Он спросит: отчего вы мне не верите? – Исаев пожал плечами. – А если верите, то отчего держите в браслетах и хотите расстрелять? В голове нормального человека такое не укладывается...
– Во-первых, мы вам верим, Всеволод Владимирович, и вы это поняли. Во-вторых, именно потому, что мы вам якобы не верим, он вам поверит. И раскроется.
18
– Ложь рождает ложь, – задумчиво заметил Валленберг и поменял тряпку с холодной водой на распухших оладьях-кистях Исаева. – Я не сказал здешним следователям ни единого слова лжи и чем больше убеждал их в том, что говорю правду, тем меньше они верили мне... Особенно в связи с «Джойнт Дистрибьюшн Комити»...
– Почему?
– Не знаю. Они все время требовали открыть агентуру «Джойнта» в Восточной Европе... Я не понимал их поначалу, путался, вы ж знаете, сколько в Англии и Америке этих самых «джойнтов»?! Что ни комитет, то непременно «джойнт» – «объединенный»... Я им говорил, что в Штатах было только одно сокращение, понятное всем: «Борд»...
– Я не знаю этого сокращения, – признался Исаев.
– Видимо, запамятовали, – ответил Валленберг, и Исаев лишний раз подивился его такту. Только верь мне, дружище, только верь, я знаю, что сделаю на процессе – «постригись, как в Кракове»; никогда мы с Санькой об этом не говорили, а прервали нас именно на этом моем вопросе, они смонтировали пленку – это ясно. Что ж, им за это коварство и отвечать... И в письме Сашеньки есть строки Гумилева, она их не зря вставила. Я говорил ей во Владивостоке, что этот поэт несет в себе постоянное ощущение тревоги и неверия в реальность происходящего.
– Вы просто запамятовали, – повторил Валленберг, нахмурившись, словно бы перед принятием трудного решения. – Первым забил тревогу о тотальном уничтожении всех евреев, живущих в Европе, британский министр Антони Идеи в своем выступлении в палате общин, что равнозначно обращению ко всей империи... Но при этом британцы играли, не желая пускать евреев в Палестину: «возможны трения с арабами». Везде и всюду «разделяй и властвуй», как горько это, как постоянно... Вы знаете, что Лондон предложил Рузвельту провести совещание о гитлеровском геноциде евреев? И что тот поначалу отказался?
– Не знал. РСХА такими сведениями не располагало...
– Британские службы умеют хранить свои тайны, – сказал Валленберг, и Исаев сразу же отметил всю опасность этой его фразы: начнут мотать, откуда ему это известно... Пусть не гестаповский шпион, а британский – все одно сойдет...
– Дальше, – требовательно перебил Валленберга Максим Максимович.
Тот удивленно пожал плечами: мол, что я сказал неосторожного? И продолжил:
– Так вот, Рузвельт медлил... Почему? Для меня это до сих пор загадка. Только после того, как стало известно, что гитлеровцы сжигают пятнадцать тысяч евреев ежедневно, Белый дом дрогнул и государственный департамент создал «Комитет помощи беженцам войны». И этот-то «Уор рефьюджи борд» передал из своего бюджета миллион долларов организации, распределявшей талоны на еду и жилье среди бежавших от Гитлера евреев: здесь ее называют «Джойнт», мы называли «Объединенный распределительный комитет»... Мою кандидатуру, – мол, готов помочь спасению несчастных, – предложил представитель «Борд» в Швеции – ведь из-за состояния войны Америка не могла послать в Венгрию своего человека, чтобы заступиться за евреев, обреченных на уничтожение. В Стокгольме все знали, что я отказался заниматься банковскими операциями, хоть и преуспел в Палестине еще до войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66