.. Этот массовый психоз, этот черный расизм потрясли его, Он написал в Кремль, Поскребышеву, просил передать Сталину: "Я сидел в двадцати шагах от Гитлера, когда он был на трибуне. Это - страшно. Это угроза цивилизации, начало звериной вседозволенности для вождя, который имеет право на все. Я могу попасть на его следующее выступление. Прошу санкцию на уничтожение этого злодея, который сплошь и рядом оперирует нашими лозунгами: "Все права рабочим и крестьянам, долой финансовый капитал, все на борьбу за счастливое будущее германской нации, прокладывающей путь человечеству в лучезарное завтра!".
Сталин письмо это прочитал, пожал плечами: "Анархистские замашки", Белова приказал отозвать в Москву; вскоре его, Сталина, личный эмиссар начал искать контакты с Гитлером и задействовал нацистский МИД, чтобы через него поначалу выйти на Геринга...
- Когда Иван Панфилович начал работать с Кировым, - продолжает Александра Лаврентьевна, - они целыми днями на границе пропадали, возвращались грязные, все в глине, ставили укрепления... Кстати, немцы с финнами так и не смогли эти укрепления преодолеть, разбились о кировско-беловскую линию обороны, а ту, что Сталин пытался делать после позорной финской кампании, разрезали, как нож масло... Жили мы с Иваном Панфиловичем в Левашово, под Питером, кое-кто из стариков и поныне это место называет "Беловской дачей"... Как-то раз Белов говорит: "Знаешь, освободился дом рядом с Сергеем Мироновичем, приглашает нас перебраться". Я, понятно, обрадовалась: быть рядом с Кировым! Начала собирать вещи, как вдруг Белов говорит: "Не надо. Останемся здесь". - Почему? - "Не надо", - повторил он, а лицо - серое, глаза больные, замученные... И было это, если не изменяет память, после первого задержания Николаева, когда его отпустили - с оружием...
Именно в те дни Белов заторопился в Москву, в Наркомат обороны, к кому не знаю. А когда возвращался, опоздал на поезд, догонял последний вагон по перрону, вспрыгнул, но заметил, как из кармана шинели выпала записная книжка. Дернул стоп-кран, книжку подобрал и - вновь в вагон. А тут паника: "остановка "Красной стрелы" была ЧП, об этом немедленно сообщали Сталину - с тех еще пор, как Луначарский попросил задержать отправление на несколько минут, его жена опаздывала... Анатолию Васильевичу за это вроде бы выговор вкатили, Сталин такое не прощал - сам-то в своем поезде разъезжал, вне всех и всяческих расписаний... Прибежал начальник состава, накинулся на проводника: "Кто сорвал стоп-кран?!" Все молчат, растерянные. "Под суд пойдешь! В тюрьму упрячу!" Тут Иван Панфилович и сказал: "Не надо никого в тюрьму прятать. Стоп-кран сорвал я..." А назавтра Сталин сказал Ворошилову: "Этот Пугачев еще и не то когда-нибудь сделает..."
...Помню, как в Москве уже - Ивана Панфиловича перевели начальником МВО он рассказывал мне во время прогулки: "Знаешь, мне даже какую-то радость доставляет грохотать сапогами по металлическим лестницам Кремля - сталинские охранники за пистолеты хватаются, каков поп, таков приход". А еще, помню, он долго-долго сидел над книгой "Гражданская война, 1918-1921", выпущенной ГИЗом в 1930 году, и лицо его было скорбным, порою растерянным даже...
Третий том этой книги вышел под редакцией А. Бубнова, бывшего главкома С. С. Каменева, М. Н. Тухачевского и Р. П. Эйдемана. Книга эта - трагический документ, воистину. Например, тщательно разобранная - с военной точки зрения Орловская операция Красной Армии в 1919 году перечеркивается втиснутым петитом сноски: "Труд был сверстан, когда появилась работа К. Е. Ворошилова "Сталин и Красная Армия", ГИЗ, 1929 год (то есть немедленно после высылки из страны первого Председателя Реввоенсовета Республики и наркома обороны Л. Троцкого). В книге (Ворошилова. - Ю. С.) дается ряд новых данных..."
Приводится там и письмо Сталина, отправленное с юга Владимиру Ильичу. Заканчивается оно следующими словами: "Без этого моя работа на южфронте становится бессмысленной, преступной, ненужной, что дает мне право или, вернее, обязывает меня уйти куда угодно, хоть к черту, только не оставаться на южфронте. Ваш Сталин".
Итак, запомним: атака на историю гражданской войны началась в 1929 году.
Но Бубнов, Тухачевский, Каменев и Эйдеман не могли и не хотели фальсифицировать историю. Ограничившись приведением сталинского письма и отрывков из книги Ворошилова, они продолжали следовать канве правды. Более того, они резко ударили Сталина - понятно, не называя его - при разборе польской кампании, когда войска Пилсудского захватили Киев, подписав договор с Симоном Петлюрой, и для борьбы с ним было создано два фронта - Западный, который возглавлял Тухачевский, и Юго-Западный, во главе которого был Егоров, а членом Военного совета - Сталин. Тухачевский рвался к Висленскому рубежу, а Егоров и Сталин повернули свои войска на Львов. Примечательно замечание авторов книги: "Согласно директиве (командующего Юго-Западным фронтом Егорова и Сталина. - Ю.С.), непосредственное содействие Западному фронту возлагалось лишь на численно слабую 12-ю армию..." В ряде книг той поры приводятся свидетельства неподчинения Егоровым, Сталиным и командиром Первой Конной Буденным плану Главкома Каменева о переброске конницы на помощь Западному фронту.
Буденный утверждал: "Переброску Первой Конной от Львова... нужно рассматривать как предсмертную конвульсию команзапфронта (Тухачевского. Ю.С.). Директива командующего Западным фронтом о переброске... запоздала... Если бы командование Запфронтом не нервировало без нужды своими директивами о переброске конной армии, то... падение Львова было бы обеспеченным..."
Как Тухачевский комментирует нервическое заключение своего оппонента? Он бесстрашно и открыто критикует себя: "Укажем и на те ошибки, которые следует отнести к командзапу (Тухачевскому. - Б. С.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41