— Здравствуйте. Зовут меня Павел Иванович. Фамилия — Струмилин.
— Струмилин? — поразился Богачев. — Тот самый?
Астахов засмеялся и сказал:
— Тот самый.
— Где вы учились? — спросил Струмилин.
— В Балашове.
— У Сыромятникова?
— Да.
— Он прекрасный пилот.
— Вы лучше.
Струмилин поморщился: парень слишком грубо льстит.
— Я правильно говорю, — словно поняв его мысли, сказал Богачев. — Сыромятников — прекрасный педагог, но как пилот — он же старый.
— Между прочим, он моложе меня на три года, — хмыкнул Струмилин, — так что впредь будьте осмотрительны в оценках.
— Это приказ или пожелание?
Струмилин посмотрел на Астахова. Тот опустил глаза и принялся сосредоточенно просматривать старую газету, почему-то лежавшую на его столе уже вторую неделю.
— Я не люблю приказывать, — пожевав губами, сказал Струмилин, — а тем более советовать. Советуют мамы девицам. И, как правило, без пользы.
— Павел Иванович, — сказал Астахов, — я коротенько обрисую ситуацию, хорошо?
— Конечно, Сережа, я весь внимание.
— Прогноз дали на весну скверный. Лед уже сейчас начал крошиться, а до новолуния еще ждать и ждать. Пурги идут с юга, все время мучают обледенения, жалуются ребята. Я бы просил вас сначала заняться местными транспортными перевозками — надо забросить грузы на зимовки, а уже потом переключиться на обслуживание науки. Самолет ваш подготовили, так что завтра можно уходить на Тикси. Вот, собственно, и все.
— А в остальном, прекрасная маркиза, — пошутил Струмилин, — все хорошо, все хорошо!
Когда Струмилин и Богачев вышли от Астахова, Струмилин спросил:
— Кстати, вы знаете, что такое чечако?
— Кажется, новичок — по Джеку Лондону.
— Верно. Так вот, если не хотите казаться в Арктике чечако, сбрейте усы. Тем более они у вас какие-то худосочные.
— Вы же не любите советовать. А тем более приказывать.
— А это не то и не другое. Это пожелание.
— Тогда разрешите мне все же остаться чечако.
— Как знаете.
Струмилин козырнул парню и пошел к машине.
И все-таки Богачев позвонил к Жене. Струмилинский номер телефона он нашел в отделе перевозок. Он долго ходил вокруг аппарата в нерешительности, а потом сел на краешек стола и набрал номер.
К телефону подошел Струмилин.
— Можно попросить вашу дочь? — сказал Богачев. — Это говорит второй пилот Павел Богачев.
Струмилин, слушая голос Богачева, даже зажмурился: так он был похож по телефону на голос покойного Леваковского.
— Мою дочь зовут Женя. Сейчас ее нет, она на студии. У нее сегодня ночные съемки.
— Простите, пожалуйста.
— Ерунда.
— Ну, все-таки…
Струмилин хмыкнул и предложил:
— А вы позвоните часов в одиннадцать. Она должна прийти к одиннадцати.
— Это удобно?
— Черт его знает… Думаю, удобно.
— До свиданья, Павел Иванович.
— Пока, дорогой.
— До завтра.
— До завтра.
— В шесть ноль-ноль на Шереметьевском?
— Точно.
— Ну, до свиданья.
— Привет вам. И все-таки сбрейте усы…
— Я не сбрею усов. И если вас не затруднит, спросите вашу дочь, можно ли мне написать ей из Арктики.
— Спрошу.
— Спасибо.
— Не на чем.
— Еще раз до свиданья.
— Еще раз.
И Богачев положил трубку. Он долго сидел у телефона и улыбался.
5
Начальник порта нервничал. Ему нужно было отправить лошадей на остров Уединения, а никто из летчиков везти лошадей не хотел.
Когда начальник порта пригласил к себе Бобышкина, командира дежурного экипажа, тот рассердился и стал кричать:
— Бобышкин — яйца вози, Бобышкин — собак вози, Бобышкин — лошадей вози! Скоро Бобышкина заставят верблюдов возить или жирафов! Хватит! У меня катаральное состояние верхних дыхательных путей, я не обязан возить ваших меринов.
— Не меринов, а лошадей! — крикнул ему вдогонку начальник порта. — И прошу тут не выражаться!
Он почему-то очень оскорбился на «меринов» и долго не мог успокоиться после ухода Бобышкина. Он чинил все имевшиеся у него карандаши и бормотал:
— Меринов, видите ли! А я могу здесь держать меринов и кормить их! Сам он мерин! Яйца ему надоело возить! А есть яйца ему не надоело? Тоже мне мерин!
Начальник порта решил пойти к Струмилину, который только что вернулся с острова Врангеля.
«Если он тоже откажется, мне в пору гнать этих проклятых кобыл по льду. Но об этом не напишут в газетах», — подумал он, и, поставив, наконец, охапку карандашей на то самое место, которое он искал уже в течение пяти минут, начальник порта поднялся из-за стола и, одернув френч, пошел на второй этаж, в гостиницу летсостава.
Струмилин сказал:
— А, милый мой Тихон Савельич, прошу, прошу!
Начальник порта вошел к нему в номер, присел на краешек кровати, вздохнул и сказал трагическим голосом:
— Ситуация очень серьезная, товарищ Струмилин.
— Что такое?
— Транспортный вопрос местного значения под серьезной угрозой срыва.
— Погодите, погодите, — остановил его Струмилин, — я что-то ни черта не понимаю. Объясните спокойнее, без эмоций.
— Лошади могут погибнуть, — сказал Тихон Савельич, — а их надо перебросить на Уединение.
— Какие лошади?
— Транспорт местного назначения, так в сопроводиловке написано. Здесь у меня уже третий день в складе стоят. Никто не хочет везти. Бобышкин говорит, что ему яйца надоели, кричит, что я ему жирафов каких-то подсовываю, отказывается лошадей везти, а у меня сердце разрывается: животные страдают.
— И вы хотите, чтобы я их отвез на Уединение, да?
Начальник порта вздохнул и молча кивнул головой.
— Ладно, — сказал Струмилин, — не печальтесь. Будут ваши мерины в полном порядке.
— При чем тут мерины, я не могу понять? — удивился начальник порта. — Они такие же мерины, как я кандидат наук. Бобышкин обзывает их меринами, вы тоже.
— Мерином не обзывают.
— Неважно. Мерин — это изуродованный жеребец, а тут все в полном порядке: жеребцы и кобылы.
Струмилин рассмеялся и проводил Тихона Савельевича до двери. Богачев поднялся с кровати, зевнул, потянулся и спросил:
— Снова будем ишачить с грузами?
— Сплошной зоологический жаргон, — усмехнулся Струмилин, — что это сегодня со всеми приключилось?
— Надоело, Павел Иванович. Люди на лед летают, на полюс, а мы как извозчики.
— А мы и есть извозчики. Прошу не обольщаться по поводу своей профессии. Чкалов говорил, что, когда на самолете установили клозет, небо перестало быть стихией сильных. Vous comprenez?
— Oui, monsieur, — ответил Богачев, — je comprends bien!
Струмилин так и замер на месте. Он сразу вспомнил, как хотел ответить Леваковскому, когда тот спросил его «vous comprenez», но ответить он смог бы только «oui, monsieur», потому что больше не знал. А этот парень не засмущался, как тогда он сам, а ответил. И не два слова, а пять.
6
Тихон Савельевич подогнал лошадей к самолету Струмилина. Пурга только что кончилась, снег искрился под солнцем и казался таким же красным, как небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37