Да благословит бог его царствование!»
И вот, пытаясь продлить эти дни, а может, даже купить себе жизнь, Баязид идет на последнее унижение. Свергнутый монарх, поддерживаемый под руки, выходит на дворцовый балкон и с довольным лицом возглашает оттуда толпе солдат, шумящей внизу:
— Я уступаю царство сыну моему Селиму! Да благословит бог его царствование!
Солдаты кричат что-то, а его, лишенного уже всех даже внешних признаков власти, все так же под руки отводят во внутренние покои дворца. Но Баязид не купил этим ни жизни, ни свободы. Даже свергнутый, он оставался соперником. Вот почему Баязид должен был умереть. Не прошло и месяца, как волей своего сына он был умерщвлен.
Точно так же, когда султан Османской империи Ибрахим I был свергнут своим сыном, тот не удовольствовался тем, что заключил его в тюрьму, но, будучи верен стойкой восточной традиции, повелел немедленно удавить его.
В течение веков отцеубийцы один за другим торопливо карабкались на внезапно опустевшие троны. Не пряча окровавленных рук, с победной усмешкой обводили они взглядом восторженно приветствовавшую их дворцовую челядь, тех самых царедворцев, которые только вчера не менее восторженно и преданно приветствовали предшественника, теперь зарезанного, отравленного или задушенного.
Размышляя об участи царственных отцов, убитых своими сыновьями, визирь сельджукских султанов знаменитый Низам аль-Мульк приводил следующее изречение: «Один преданный раб — лучше ста сыновей: он желает господину жизни, а они желают отцу своему смерти».
Желают отцу своему смерти… Сыну Петра I царевичу Алексею не нужно было ни знать имени Низама аль-Мулька, ни держать в руках его книгу «Сиясет-наме» («Книга о правлении»), откуда взяты эти строки, чтобы самому слово в слово произнести ту же фразу: «Я желаю отцу своему смерти».
Он признался в этом своему духовнику Якову на исповеди.
Впрочем, стоит ли удивляться, что одни и те же чувства выливались в одни и те же слова? Естественно, что все они, яростно алкавшие власти, исступленно ненавидевшие тех, кто стоял на их пути, должны были говорить и думать и даже поступать примерно по одной схеме. Даже когда этих наследственных претендентов на власть разделяли тысячи лет и тысячи километров, слепое желание властвовать, владевшее ими, подавляло все другие импульсы, лишало их индивидуальных различий, стирало черты их лиц и характеров. Вот почему не только слова, но и действия мятежных сыновей оказываются порой так сходны. Можно подумать, что это манекены, механические игрушки, в которых одним и тем же ключиком заведена одна и та же пружинка.
Когда Салиму — старшему сыну Акбара, правителя Могольской империи в Индии, было 33 года, он, «полный нетерпения взять бразды правления в свои руки и раздосадованный долгой жизнью своего отца… на свою ответственность принял царские прерогативы и имя». Так писал об этом один иезуит, побывавший в то время в Индии.
Три года продолжалась борьба между отцом и сыном за власть. Истощив все способы принудить мятежного наследника к повиновению, Акбар обратился к последнему средству. Он повелел сыну явиться во дворец, угрожая назначить другого преемника.
Но едва Салим переступил порог дворца, как был схвачен, обезоружен и заточен во внутренних покоях. Продержав его под стражей несколько дней, Акбар в конце концов отпустил сына. Он хотел лишь проучить непокорного. И тот отплатил отцу за великодушие и снисходительность так, как платили и другие в подобных случаях. Не прошло и года, как Акбар умер, отравленный, как утверждают, своим сыном. После смерти отца, которой он так долго и страстно желал, Салим стал наконец правителем империи, приняв имя Джахангира.
Пока новый правитель вел войны, принимал послов, вершил суд и расправу, незаметно подрастал его сын, его радость и утешение, принц Шах-Джахан. Был он воистину кровь от крови и плоть от плоти своего отца. И опять, как это было с его родителем, наследный принц устал ждать смерти царственного отца. И опять три года сын и отец боролись за власть, и снова это была борьба не на жизнь, а на смерть, борьба, которая не могла иметь другого исхода, кроме гибели одного из них.
Вынужденные все-таки заключить перемирие, они сделали это лишь тогда, когда силы обоих были истощены, а страна разорена. Но это было перемирие двух хищников, настороженно наблюдающих за малейшим движением друг друга и каждую секунду готовых к прыжку.
Справедливо не доверяя сыну, Джахангир постарался обезопасить себя. Он не хотел, чтобы тот первым, подобно гималайской рыси, прыгнул ему на горло. Он потребовал от Шах-Джахана в заложники двух его сыновей. Шах-Джахан рассудил, что перспектива власти стоит жизни детей, и под конвоем отправил их ко двору.
Так Джахангир превратился в тюремщика своих внуков, имея к тому же перспективу стать их палачом, стоило Шах-Джахану проявить себя каким-нибудь враждебным действием.
Догадываясь, как поступил бы с ним отец, окажись он в его власти, Шах-Джахан сам ни разу не решился даже приблизиться к стенам дворца. Он предпочитал на безопасном расстоянии выжидать, когда же наконец его возлюбленный отец будет мертв. Судя по тому, что его дед Акбар правил почти 50 лет, ожидание это обещало быть долгим.
Правда, правление Джахангира оказалось менее продолжительным — оно длилось всего 22 года. Но когда Шах-Джахан воссел наконец на долгожданный трон, он уже не мог наслаждаться властью, которой так добивался. Сын его, Аурангзеб, в свою очередь поднялся против отца. Одолев его, он бросил отца в темницу, где продержал под надежной охраной восемь лет, пока тот не умер.
Правление Аурангзеба было очень долгим — целых 50 лет. Однако не потому, что нетерпеливые наследники не желали ему смерти. Все было так же, как и с теми, кто царствовал до него. Но, наученный прошлым, помня участь своих отца, деда и прадеда, Аурангзеб постарался, чтобы удар не застиг его врасплох. Поэтому, когда настал неизбежный день и час и его любимый сын и наследник поднялся против него, он был готов к этому. Молодой человек, в числе достоинств которого не оказалось умения ждать, потерпел поражение, бежал в Персию и там погиб. Теперь Аурангзеб мог дожить до глубокой старости и царствовать спокойно: единственный сын его был мертв.
Не чужда этой традиции и европейская история. Печальная участь короля Лира — не только поэтический вымысел. Короли, свергнутые и изгнанные своими детьми, смотрят на нас со страниц истории Германии, Франции, Италии. Генрих IV, император «Священной Римской империи», бежав из тюрьмы, куда заключил его любимый сын, Генрих V, явился к епископу голодный, в лохмотьях, умоляя о пристанище. Он просил дать ему работу в какой-нибудь церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
И вот, пытаясь продлить эти дни, а может, даже купить себе жизнь, Баязид идет на последнее унижение. Свергнутый монарх, поддерживаемый под руки, выходит на дворцовый балкон и с довольным лицом возглашает оттуда толпе солдат, шумящей внизу:
— Я уступаю царство сыну моему Селиму! Да благословит бог его царствование!
Солдаты кричат что-то, а его, лишенного уже всех даже внешних признаков власти, все так же под руки отводят во внутренние покои дворца. Но Баязид не купил этим ни жизни, ни свободы. Даже свергнутый, он оставался соперником. Вот почему Баязид должен был умереть. Не прошло и месяца, как волей своего сына он был умерщвлен.
Точно так же, когда султан Османской империи Ибрахим I был свергнут своим сыном, тот не удовольствовался тем, что заключил его в тюрьму, но, будучи верен стойкой восточной традиции, повелел немедленно удавить его.
В течение веков отцеубийцы один за другим торопливо карабкались на внезапно опустевшие троны. Не пряча окровавленных рук, с победной усмешкой обводили они взглядом восторженно приветствовавшую их дворцовую челядь, тех самых царедворцев, которые только вчера не менее восторженно и преданно приветствовали предшественника, теперь зарезанного, отравленного или задушенного.
Размышляя об участи царственных отцов, убитых своими сыновьями, визирь сельджукских султанов знаменитый Низам аль-Мульк приводил следующее изречение: «Один преданный раб — лучше ста сыновей: он желает господину жизни, а они желают отцу своему смерти».
Желают отцу своему смерти… Сыну Петра I царевичу Алексею не нужно было ни знать имени Низама аль-Мулька, ни держать в руках его книгу «Сиясет-наме» («Книга о правлении»), откуда взяты эти строки, чтобы самому слово в слово произнести ту же фразу: «Я желаю отцу своему смерти».
Он признался в этом своему духовнику Якову на исповеди.
Впрочем, стоит ли удивляться, что одни и те же чувства выливались в одни и те же слова? Естественно, что все они, яростно алкавшие власти, исступленно ненавидевшие тех, кто стоял на их пути, должны были говорить и думать и даже поступать примерно по одной схеме. Даже когда этих наследственных претендентов на власть разделяли тысячи лет и тысячи километров, слепое желание властвовать, владевшее ими, подавляло все другие импульсы, лишало их индивидуальных различий, стирало черты их лиц и характеров. Вот почему не только слова, но и действия мятежных сыновей оказываются порой так сходны. Можно подумать, что это манекены, механические игрушки, в которых одним и тем же ключиком заведена одна и та же пружинка.
Когда Салиму — старшему сыну Акбара, правителя Могольской империи в Индии, было 33 года, он, «полный нетерпения взять бразды правления в свои руки и раздосадованный долгой жизнью своего отца… на свою ответственность принял царские прерогативы и имя». Так писал об этом один иезуит, побывавший в то время в Индии.
Три года продолжалась борьба между отцом и сыном за власть. Истощив все способы принудить мятежного наследника к повиновению, Акбар обратился к последнему средству. Он повелел сыну явиться во дворец, угрожая назначить другого преемника.
Но едва Салим переступил порог дворца, как был схвачен, обезоружен и заточен во внутренних покоях. Продержав его под стражей несколько дней, Акбар в конце концов отпустил сына. Он хотел лишь проучить непокорного. И тот отплатил отцу за великодушие и снисходительность так, как платили и другие в подобных случаях. Не прошло и года, как Акбар умер, отравленный, как утверждают, своим сыном. После смерти отца, которой он так долго и страстно желал, Салим стал наконец правителем империи, приняв имя Джахангира.
Пока новый правитель вел войны, принимал послов, вершил суд и расправу, незаметно подрастал его сын, его радость и утешение, принц Шах-Джахан. Был он воистину кровь от крови и плоть от плоти своего отца. И опять, как это было с его родителем, наследный принц устал ждать смерти царственного отца. И опять три года сын и отец боролись за власть, и снова это была борьба не на жизнь, а на смерть, борьба, которая не могла иметь другого исхода, кроме гибели одного из них.
Вынужденные все-таки заключить перемирие, они сделали это лишь тогда, когда силы обоих были истощены, а страна разорена. Но это было перемирие двух хищников, настороженно наблюдающих за малейшим движением друг друга и каждую секунду готовых к прыжку.
Справедливо не доверяя сыну, Джахангир постарался обезопасить себя. Он не хотел, чтобы тот первым, подобно гималайской рыси, прыгнул ему на горло. Он потребовал от Шах-Джахана в заложники двух его сыновей. Шах-Джахан рассудил, что перспектива власти стоит жизни детей, и под конвоем отправил их ко двору.
Так Джахангир превратился в тюремщика своих внуков, имея к тому же перспективу стать их палачом, стоило Шах-Джахану проявить себя каким-нибудь враждебным действием.
Догадываясь, как поступил бы с ним отец, окажись он в его власти, Шах-Джахан сам ни разу не решился даже приблизиться к стенам дворца. Он предпочитал на безопасном расстоянии выжидать, когда же наконец его возлюбленный отец будет мертв. Судя по тому, что его дед Акбар правил почти 50 лет, ожидание это обещало быть долгим.
Правда, правление Джахангира оказалось менее продолжительным — оно длилось всего 22 года. Но когда Шах-Джахан воссел наконец на долгожданный трон, он уже не мог наслаждаться властью, которой так добивался. Сын его, Аурангзеб, в свою очередь поднялся против отца. Одолев его, он бросил отца в темницу, где продержал под надежной охраной восемь лет, пока тот не умер.
Правление Аурангзеба было очень долгим — целых 50 лет. Однако не потому, что нетерпеливые наследники не желали ему смерти. Все было так же, как и с теми, кто царствовал до него. Но, наученный прошлым, помня участь своих отца, деда и прадеда, Аурангзеб постарался, чтобы удар не застиг его врасплох. Поэтому, когда настал неизбежный день и час и его любимый сын и наследник поднялся против него, он был готов к этому. Молодой человек, в числе достоинств которого не оказалось умения ждать, потерпел поражение, бежал в Персию и там погиб. Теперь Аурангзеб мог дожить до глубокой старости и царствовать спокойно: единственный сын его был мертв.
Не чужда этой традиции и европейская история. Печальная участь короля Лира — не только поэтический вымысел. Короли, свергнутые и изгнанные своими детьми, смотрят на нас со страниц истории Германии, Франции, Италии. Генрих IV, император «Священной Римской империи», бежав из тюрьмы, куда заключил его любимый сын, Генрих V, явился к епископу голодный, в лохмотьях, умоляя о пристанище. Он просил дать ему работу в какой-нибудь церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109