— И вас арестовывали!
— Бывало.
— И что же?
— Это было до революции.
— Но ведь г-н Каскад не революционер!
— Г-н Каскад не революционер, — согласился Ульянов.
— Он — лакмусовая бумажка.
— Что-что? — не понял Бени.
— Лакмусовая бумажка. Если забирают таких людей, значит в стране революция.
— Я не понимаю.
— Видишь ли, Бени, это трудно объяснить. Это надо почувствовать.
— Это нелегко, г-н Ульянов. Тем более, что мой учитель русского языка употреблял глагол «забирать» иначе, чем это делаете вы или Анжелика.
— Вот видишь, Бени, — очень серьезно сказал Ульянов,
— русский язык ты уже почувствовал, а революцию еще нет… Ладно, завтра утром я съезжу на Лиговку и попытаюсь что-нибудь разузнать. Довольно о грустном, Бени. Расскажи мне лучше, как у тебя с Анжеликой.
— Никак, — вздохнул Бени.
— Лопух ты! — сказал Ульянов. — Такая девушка! Может быть мне попробовать?
Наследник престола даже потер руки от приятных предвкушений. Бени впервые недобро посмотрел на Ульянова.
— Ну-ну, шучу, — попытался успокоить приятеля наследник престола, но Бени показалось, что Ульянов вовсе не шутил.
— Ничего хорошего, милая Анжелика, мы вам не сообщим,
— сказал Ульянов. — Я вполне разделяю ваши опасения.
— Что же делать? — спросила Анжелика.
В тревоге она была даже прекраснее, чем обычно. Хотя куда уж дальше: изумрудные глаза, черные распущенные волосы, голливудская (как сказали бы теперь) грудь… «Да, хороша!» — подумал Ульянов.
— Завтра утром попробую что-либо разузнать, — сказал он вслух.
— А сейчас, Анжелика, займись медвежатиной, — приказала Александра. — Сегодня у нас заседание ЦК, а завтра утром г-н Ульянов обязательно все выяснит.
Анжелика отправилась на кухню. Влюбленный Бени и хозяйственный Пятница вызвались ей помогать.
Остальные деятели, включая саму Александру, разместились в гостиной, наполнили бокалы аперитивом и начали дебаты.
— Ну-с, товарищ Лядов, что новенького в Москве?
— Товарищи! — начал Лядов. — Как вам должно быть известно, еще в первые дни декабря Московский Совет, возглавляемый большевиками, учитывая настроения рабочих, вынес решение начать всеобщую политическую забастовку. В среду, 7 декабря, в двенадцать часов дня свыше ста тысяч человек прекратили работу. Власти применили силу, и мы вынуждены были взяться за оружие. К 10 декабря забастовка переросла в вооруженное восстание. Мы применяли новую тактику уличной борьбы, сочетая баррикадные бои с партизанскими действиями. Основной силой восставших были небольшие боевые группы, вооруженные револьверами, охотничьими ружьями и даже винтовками. Борьба носила исключительно упорный и ожесточенный характер. Нам удалось захватить целый ряд важных стратегических объектов в разных частях города, в том числе Пушкинскую харчевню, что неподалеку от Арбата.
— И чем же вы занимались в Пушкинской харчевне? — оживился Ульянов.
— Там был организован склад оружия, Владимир Ильич.
— Это очень прискорбно, — задумчиво произнес Ульянов.
— Я вас не понимаю, Владимир Ильич, — сказал Лядов.
— Организация склада оружия в самом сердце Москвы…
— Явилась очень прискорбным фактом, — заключил Ульянов.
Лядов промолчал. Все в недоумении уставились на Ульянова.
— Я вспоминаю прекрасные пушкинские чтения в той харчевне в дни моего нелегального пребывания в Москве летом 1900 года, — с печальной улыбкой произнес наследник престола.
— А теперь там выдавали обрезы. Действуя таким образом, вы отпугиваете от своего движения интеллектуалов.
— Интеллигенция и так не с нами, Владимир Ильич.
— Интеллигенция — это говно! — сказал Ульянов. — Ей и пушкинские чтения ни к чему. Я говорю об интеллектуалах. Многие из них с нами, так не отталкивайте их от нашего движения.
— То же самое сказал и Плеханов, — признался Лядов.
— Разумеется!
— Но еще он сказал, что раз мы оказались не готовы победить, то не следовало и выступать.
— Много он понимает! — вставил свое мнение Коба.
— Не с вашими куриными мозгами критиковать Георгия Валентиновича Плеханова, — строго сказал Ульянов, впервые обратив внимание на этого типчика. — Лучше снимите свою кардинальскую шапку и пойдите помогите на кухне!
— Вопрос, между тем, отнюдь не праздный, — заметил Лядов после ухода Кобы. — Пролилась кровь, а конечной цели мы не достигли. Так стоило ли выступать?
— Когда-нибудь мы бы все равно выступили впервые, — высказал свое мнение Зиновьев. — Но победить с первой попытки едва ли возможно.
— Верно, — сказал Ульянов. — Теперь нам предстоит изучить уроки московского восстания. На мой взгляд оно наглядно показало, что только в решительной вооруженной борьбе пролетариат может одержать победу. Думаю, что выступить было необходимо, но мое несогласие с Плехановым еще не означает, что мы можем позволять себе пренебрежительно отзываться о нем.
— А по-моему мы должны быть предельно принципиальны в подобных вопросах, — вступил в разговор Каменев.
Ульянов с сомнением покачал головой. Вопрос был непростой. С точки зрения революционной теории вопрос был действительно очень принципиальный, но практические взаимоотношения с конкретными людьми порой требовали иного подхода.
— Главным критерием при оценке нами любого человека должно быть его отношение к режиму, — сказал Ульянов. — Георгий Валентинович является сторонником иных методов борьбы, но за его отношение к режиму я всегда спокоен. Здесь уместно вспомнить и всеми нами уважаемого Льва Абрамовича Каскада. Лев Абрамович и вовсе скептически относится к революционным идеям, однако его отношение к режиму делает честь всем нам, близко его знавшим! Давайте, друзья, принесем водки и выпьем за нашего дорогого Льва Абрамовича; я сильно опасаюсь, что он попал в переплет…
В гостиную вошла Анжелика.
— Александра Михайловна, нужно сбегать за мясником. Мы не можем разделать медвежатину сами.
— Ну так и сбегай! — ответила Александра.
— Это еще зачем!? — воскликнул Ульянов, поднимаясь со стула и направляясь в кухню.
Все последовали за ним.
— А этот здесь на что? — добродушно осведомился Ульянов, снимая пиджак и одновременно отвешивая Кобе легкую затрещину. — Сейчас я вам покажу класс, ребята!
Ульянов засучил рукава рубашки, и обнажил до локтей свои толстые, поросшие рыжеватой шерстью руки. Анжелика смотрела на него не отрываясь; Бени мучительно ревновал. Ульянов схватил длинный нож и принялся ловко разделывать сочащиеся кровью куски медвежатины.
— Вот это настоящая работа! — приговаривал он. — Тащите водку в гостиную, ребята. Медвежатина, считайте, уже готова…
Короче говоря, к десяти часам все уже были в говно, а Бени вообще спал…
В ночь с 20 на 21 декабря 1905 года
Аликс мерно посапывала во сне;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32