Бандиты допустили промашку, они захватили Берту, поскольку ничто так не походит на кита, как кашалот.
Толстяк одним духом заглатывает полкило мяса.
— Я прошу тебя, имей немного уважения к женщине, которая, быть может, мертва в этот час, когда мы о ней говорим…
И он начинает лить слезы над свиными ребрышками, которые, должно быть, кажутся ему недостаточно солеными.
— Хорошо, — продолжаю я. — Они обнаружили свою ошибку, отпустили твою половину и начали искать другую женщину. Они ее схватили в последний момент и сейчас, наверное, щекочут ей пятки раскаленным железом, чтобы заставить ее сказать, где находится Джими.
— А моя Берта? — изрыгает Здоровило.
— Твоя Берта, Толстяк, это Жанна д'Арк двадцатого века. Желая выяснить все до конца, она вернулась в Мэзон-Лаффит. Наши ловкачи ее заметили и узнали. Они испугались и заперли ее в каком-то месте, дабы избежать разоблачения.
— Ты считаешь, что они причинили ей зло?
— Ну что ты! По моему мнению, они не убийцы. Лучшее тому доказательство то, что они отпустили ее, не тронув, в первый раз.
— Верно, — соглашается Толстяк. — Дай-ка ты мне еще капусты и сала, отличная это штуковина!
К нам присоединяется парикмахер, сверкающий, как форель в горной речке.
— Знаете, о чем я думаю? — спрашивает он.
И, поскольку мы отвечаем негативно, он вздыхает:
— Я не открыл сегодня свою парикмахерскую. В квартале подумают, что я удушил себя газом.
Эта возможность, похоже, никого не огорчает сверх меры, и он присоединяется к нам, чтобы поесть.
— В общем, — заключает Берюрье, проглотив второй вилок капусты, — ты разыскиваешь Лавми и обмениваешь ребенка на мою жену.
— И на миссис Унтель — что я имел честь и преимущество втолковывать тебе вот уже несколько минут…
Меня прерывает телефонный звонок. Мама снимает трубку.
— Господин Пино, — сообщает она. Этот почтенный обломок прошлого хочет представить мне отчет о выполнении порученной ему миссии.
— Передай ему привет! — кричит Берю. И я слышу, как он заявляет Фелиции: «Пино — неплохой парень, но он всегда грязен, как расческа».
— Бывают и чистые расчески, — уточняет Альфред. По его голосу я понимаю, что он находится в состоянии сильнейшего душевного возбуждения.
По правде говоря, число душевных состояний не столь уж велико, точнее, их всего два. Нормальное состояние — это апатия, нудное повторение одного и того же, скучная болтовня, забота о своем здоровье. И состояние анормальное, соответствующее заторможенности: лихорадочность движений, заикание, повторяющееся выпадение челюсти, чихание, почесывание ягодиц и тому подобное.
— Что с тобой приключилось, мой доблестный старец?
— Со мной ничего, но приключилось с миссис Унтель, — отвечает он.
— Что?
— Ее только что выловили возле острова Лебедей.
— Мертвую?
— Утонувшую…
— Утонувшую утонувшую или убитую и сброшенную в воду?
— Утонувшую утонувшую…
Вот так новость! А я только что говорил, что похитители мадам Лавми не являются убийцами! Да, конечно, еще бы! Если они поступят так же с нежной Бертой, то, возможно, ей достанется яма, в которой течет Сена.
— О чем ты задумался? — обеспокоено спрашивает. Пино.
— Ты установил слежку за женой Лавми?
— Да… Она приехала к своему мужу. Я тебе звоню из забегаловки рядом со студией. Что ты собираешься делать?
— Еду туда.
Удрученный тяжелыми размышлениями, я возвращаюсь в столовую. Берю приканчивает сыр камамбер.
— Новости? — спрашивает он.
— Незначительные… Так, болтовня Пинюшора.
— Этот старый краб не может обойтись без того, чтобы не напустить туману, — заявляет Толстяк и разражается смехом такой силы, что дрожат стекла, а Джими заходится криком.
Фелиция берет малыша на руки, чтобы его успокоить. Он мгновенно перестает кричать. Как это странно, думаю я: невинный младенец стал причиной смерти другого человека. Ему всего лишь несколько месяцев, а он уже делает свое маленькое жертвоприношение.
Глава 16
В момент моего появления на площадке, съемки фильма «Вступление холеры в Марсель» временно были прерваны, поскольку у главного оператора случился нервный срыв, а ассистентка режиссера сломала ноготь, когда чинила карандаш. Пробираясь сквозь лес погашенных прожекторов, я чувствую, как чья-то энергичная рука обрушивается на мое плечо.
— Решительно, дорогой полисмен, ты начинаешь входить во вкус!
Это Ларонд. На нем рубашка «Made in USA», представляющая нам заход солнца над пальмовой рощей.
— Ты вырядился в сахарскую афишу? — спрашиваю я его.
— Помолчи, это подарок красавчика Фреда.
— Черт возьми, секретарю Фреда удалось обратить его в свою веру?
— Нет, но он был безмерно счастлив от одного слушка, который я пустил через свою газету. Я поведал миру, что он способен выпить без передышки бутылку «бурбона»… Поскольку это неправда, ему это польстило.
Ларонд — гениальный виртуоз в измышлении небылиц на потоке.
— Ну что, твое расследование в ажуре? — напрямик спрашивает он.
— Ты прямо какой-то одержимый, Бебер! Скажи-ка, я слышал, фигуранты болтали, будто здесь находится миссис Лавми.
— Точно, бой!
— Я хотел бы быть ей представленным… Я видел ее фото, она как раз в моем вкусе.
Он вновь смотрит на меня острым взглядом такой интенсивности, что затрагивает мою совесть.
— Когда ты смотришь вот так, — шучу я, — создается впечатление, что ты проводишь желудочный зондаж… Так это возможно или нет?
— Идем, прекрасный павлин.
И он ведет меня в гримерную суперзвезды. Оттуда доносится ужасный тарарам. Альбер открывает дверь, не дав себе труда постучать. У Лавми пьянка. Красавчик с обнаженным торсом восседает на медвежьей шкуре.
Американские журналисты с фотокамерами в руках набираются за его здоровье под меланхолическим взглядом его жены. Электрофон высокого класса молотит какую-то песню «Квартета золотой заслонки».
— Хэлло! — радостно говорит Лавми.
Может быть, я и четверть половины олуха, но у этого парня нет ничего общего с отцом, у которого похитили ребенка.
Он расслаблен, доволен собой и другими… Он узнает меня, дружески бьет кулаками по икрам и предлагает взять стакан.
Ларонд перешагивает через него и представляет меня красивой сумрачной девушке. Ее жилы переполнены мексиканской кровью. Это настоящая красота. Рядом с ней «Мисс Вселенная» будет годиться разве лишь на то, чтобы обратиться в бюро занятости в каком-нибудь захолустье.
Она поднимает свои длинные ресницы, и я вижу устремленный прямо на меня взгляд, который странно сияет на фоне ее матовой кожи.
— Миссис Лавми, представляю вам своего собрата, — говорит Ларонд.
Она с трудом мне улыбается.
— Хэлло! — говорит она.
Я отвечаю такт в такт «хэлло!», не желая оставаться в долгу.
— Вы тоже журналист?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Толстяк одним духом заглатывает полкило мяса.
— Я прошу тебя, имей немного уважения к женщине, которая, быть может, мертва в этот час, когда мы о ней говорим…
И он начинает лить слезы над свиными ребрышками, которые, должно быть, кажутся ему недостаточно солеными.
— Хорошо, — продолжаю я. — Они обнаружили свою ошибку, отпустили твою половину и начали искать другую женщину. Они ее схватили в последний момент и сейчас, наверное, щекочут ей пятки раскаленным железом, чтобы заставить ее сказать, где находится Джими.
— А моя Берта? — изрыгает Здоровило.
— Твоя Берта, Толстяк, это Жанна д'Арк двадцатого века. Желая выяснить все до конца, она вернулась в Мэзон-Лаффит. Наши ловкачи ее заметили и узнали. Они испугались и заперли ее в каком-то месте, дабы избежать разоблачения.
— Ты считаешь, что они причинили ей зло?
— Ну что ты! По моему мнению, они не убийцы. Лучшее тому доказательство то, что они отпустили ее, не тронув, в первый раз.
— Верно, — соглашается Толстяк. — Дай-ка ты мне еще капусты и сала, отличная это штуковина!
К нам присоединяется парикмахер, сверкающий, как форель в горной речке.
— Знаете, о чем я думаю? — спрашивает он.
И, поскольку мы отвечаем негативно, он вздыхает:
— Я не открыл сегодня свою парикмахерскую. В квартале подумают, что я удушил себя газом.
Эта возможность, похоже, никого не огорчает сверх меры, и он присоединяется к нам, чтобы поесть.
— В общем, — заключает Берюрье, проглотив второй вилок капусты, — ты разыскиваешь Лавми и обмениваешь ребенка на мою жену.
— И на миссис Унтель — что я имел честь и преимущество втолковывать тебе вот уже несколько минут…
Меня прерывает телефонный звонок. Мама снимает трубку.
— Господин Пино, — сообщает она. Этот почтенный обломок прошлого хочет представить мне отчет о выполнении порученной ему миссии.
— Передай ему привет! — кричит Берю. И я слышу, как он заявляет Фелиции: «Пино — неплохой парень, но он всегда грязен, как расческа».
— Бывают и чистые расчески, — уточняет Альфред. По его голосу я понимаю, что он находится в состоянии сильнейшего душевного возбуждения.
По правде говоря, число душевных состояний не столь уж велико, точнее, их всего два. Нормальное состояние — это апатия, нудное повторение одного и того же, скучная болтовня, забота о своем здоровье. И состояние анормальное, соответствующее заторможенности: лихорадочность движений, заикание, повторяющееся выпадение челюсти, чихание, почесывание ягодиц и тому подобное.
— Что с тобой приключилось, мой доблестный старец?
— Со мной ничего, но приключилось с миссис Унтель, — отвечает он.
— Что?
— Ее только что выловили возле острова Лебедей.
— Мертвую?
— Утонувшую…
— Утонувшую утонувшую или убитую и сброшенную в воду?
— Утонувшую утонувшую…
Вот так новость! А я только что говорил, что похитители мадам Лавми не являются убийцами! Да, конечно, еще бы! Если они поступят так же с нежной Бертой, то, возможно, ей достанется яма, в которой течет Сена.
— О чем ты задумался? — обеспокоено спрашивает. Пино.
— Ты установил слежку за женой Лавми?
— Да… Она приехала к своему мужу. Я тебе звоню из забегаловки рядом со студией. Что ты собираешься делать?
— Еду туда.
Удрученный тяжелыми размышлениями, я возвращаюсь в столовую. Берю приканчивает сыр камамбер.
— Новости? — спрашивает он.
— Незначительные… Так, болтовня Пинюшора.
— Этот старый краб не может обойтись без того, чтобы не напустить туману, — заявляет Толстяк и разражается смехом такой силы, что дрожат стекла, а Джими заходится криком.
Фелиция берет малыша на руки, чтобы его успокоить. Он мгновенно перестает кричать. Как это странно, думаю я: невинный младенец стал причиной смерти другого человека. Ему всего лишь несколько месяцев, а он уже делает свое маленькое жертвоприношение.
Глава 16
В момент моего появления на площадке, съемки фильма «Вступление холеры в Марсель» временно были прерваны, поскольку у главного оператора случился нервный срыв, а ассистентка режиссера сломала ноготь, когда чинила карандаш. Пробираясь сквозь лес погашенных прожекторов, я чувствую, как чья-то энергичная рука обрушивается на мое плечо.
— Решительно, дорогой полисмен, ты начинаешь входить во вкус!
Это Ларонд. На нем рубашка «Made in USA», представляющая нам заход солнца над пальмовой рощей.
— Ты вырядился в сахарскую афишу? — спрашиваю я его.
— Помолчи, это подарок красавчика Фреда.
— Черт возьми, секретарю Фреда удалось обратить его в свою веру?
— Нет, но он был безмерно счастлив от одного слушка, который я пустил через свою газету. Я поведал миру, что он способен выпить без передышки бутылку «бурбона»… Поскольку это неправда, ему это польстило.
Ларонд — гениальный виртуоз в измышлении небылиц на потоке.
— Ну что, твое расследование в ажуре? — напрямик спрашивает он.
— Ты прямо какой-то одержимый, Бебер! Скажи-ка, я слышал, фигуранты болтали, будто здесь находится миссис Лавми.
— Точно, бой!
— Я хотел бы быть ей представленным… Я видел ее фото, она как раз в моем вкусе.
Он вновь смотрит на меня острым взглядом такой интенсивности, что затрагивает мою совесть.
— Когда ты смотришь вот так, — шучу я, — создается впечатление, что ты проводишь желудочный зондаж… Так это возможно или нет?
— Идем, прекрасный павлин.
И он ведет меня в гримерную суперзвезды. Оттуда доносится ужасный тарарам. Альбер открывает дверь, не дав себе труда постучать. У Лавми пьянка. Красавчик с обнаженным торсом восседает на медвежьей шкуре.
Американские журналисты с фотокамерами в руках набираются за его здоровье под меланхолическим взглядом его жены. Электрофон высокого класса молотит какую-то песню «Квартета золотой заслонки».
— Хэлло! — радостно говорит Лавми.
Может быть, я и четверть половины олуха, но у этого парня нет ничего общего с отцом, у которого похитили ребенка.
Он расслаблен, доволен собой и другими… Он узнает меня, дружески бьет кулаками по икрам и предлагает взять стакан.
Ларонд перешагивает через него и представляет меня красивой сумрачной девушке. Ее жилы переполнены мексиканской кровью. Это настоящая красота. Рядом с ней «Мисс Вселенная» будет годиться разве лишь на то, чтобы обратиться в бюро занятости в каком-нибудь захолустье.
Она поднимает свои длинные ресницы, и я вижу устремленный прямо на меня взгляд, который странно сияет на фоне ее матовой кожи.
— Миссис Лавми, представляю вам своего собрата, — говорит Ларонд.
Она с трудом мне улыбается.
— Хэлло! — говорит она.
Я отвечаю такт в такт «хэлло!», не желая оставаться в долгу.
— Вы тоже журналист?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33