Дункан выбрался из-за прилавка, прошаркал мне навстречу и осведомился:
– Чем могу служить?
– Меня зовут Хортон Смит. Я просил, чтобы…
– Постой, погоди минутку, – перебил он, всматриваясь пристальнее. – Когда на это имя начала поступать почта, я, разумеется, признал его, но сказал себе, что здесь какая-то ошибка. Я думал, может статься…
– Никакой ошибки нет, – заверил я, протягивая ему руку. – Как поживаете, мистер Дункан?
Он схватил мою руку и вцепился в нее мертвой хваткой.
– Малыш Хортон Смит, – произнес он. – Ты обычно приходил сюда со своим папаней…
– А вы обычно давали мне пакетик леденцов.
Его глаза сверкнули из-под тяжелых бровей, и прежде чем отпустить мою руку, он потряс ее снова как мог сердечнее. Все будет хорошо, – сказал я себе. – Старый Пайлот Ноб еще жив, и я здесь не посторонний. Я вернулся домой…
– И ты тот самый, – не то спросил, не то сообщил он, – кто выступает по радио, а иногда и по телевидению… – Я не стал этого отрицать, и он продолжал:
– Пайлот Ноб гордится тобой. Сперва нам странновато было слушать нашего местного мальчугана по радио, сидеть с ним лицом к лицу, когда он на экране. Но понемножку мы привыкли и в большинстве стали твоими постоянными слушателями. И взяли за правило потом обсуждать твои передачи и повторять друг другу: Хортон, мол, сказал так или эдак, и твое мнение для нас стало авторитетным. Но, – внезапно спросил он, – а чего ты вернулся? То есть не пойми, что мы не рады тебе…
– Думаю пожить здесь какой-то срок, – ответил я. – Несколько месяцев, а может, и год.
– Что, отпуск?
– Нет, не отпуск. Хочу написать кое-что. А чтобы написать, надо куда-то скрыться. Куда-то, где найдется время писать и время думать перед тем, как писать.
– Это будет книга?
– Да, надеюсь, что книга.
– Ну что ж, сдается мне, – он потер ладонью затылок и шею, – у тебя найдется много чего написать. Может, такое, чего не скажешь в эфире. Все эти заграницы, где ты побывал. Ты же где только ни был!..
– Да, довелось кое-где побывать, – согласился я.
– А в России? Что ты думаешь о России?
– Мне понравились русские. Они показались мне во многом похожими на нас.
– Что, на американцев?
– На американцев, – подтвердил я.
– Иди сюда к печке, – предложил он, – давай посидим, потолкуем. Сегодня я, правда, не зажигал огня. По-моему, в нем нынче нет нужды. Помню, будто это было вчера, как твой папаня усаживался на один из этих стульев и беседовал с другими. Хороший он был человек, твой папаня, только я всегда говорил, что негоже ему быть фермером, это не для него. – Мы уселись, и Дункан спросил:
– А он, твой папаня, живой еще?
– Живой. И он и мама, оба живы. Они в Калифорнии. Ушли на покой, живут в достатке.
– А у тебя есть где остановиться?
Я покачал головой.
– Ниже по реке открыт мотель, – сказал Дункан. – Построен всего год или два назад. Содержит его семья Стритеров, они в здешних краях новички. Дадут хорошую скидку, если задержишься у них дольше, чем на пару дней. Я поговорю с ними.
– Право, не беспокойтесь…
– Но ты же не простой постоялец. Ты наш местный, решивший вновь пожить здесь. Они захотят познакомиться с тобой.
– А как там насчет рыбной ловли?
– Лучшее местечко на всей реке. У них есть лодки напрокат и даже каноэ, хотя никак не возьму в толк, кто и зачем станет рисковать своей головой, плавая тут на каноэ…
– Мечтал найти что-нибудь в таком духе, – признался я. – Я боялся, что таких мест уже не осталось.
– По-прежнему помешан на рыбалке?
– Мне нравится рыбачить.
– Помню, когда ты был мальчишкой, то здорово ловил голавлей.
– Голавль – хитрая добыча.
– Тут до сих пор много старожилов, кого ты вспомнишь. И все захотят повидать тебя. Почему бы тебе не заглянуть сегодня в школу на вечер? Там наверняка будет много народу. Ты только что видел в лавке учительницу, ее зовут Кэти Адамс.
– У вас все та же школа с единственной классной комнатой?
– А ты как думал? На нас давили, чтобы мы объединились с другими общинами, но когда дошло до голосования, мы эту затею провалили. В одной комнате можно учить ребятишек ничуть не хуже, чем в новой школе со всеми выкрутасами, а обходится куда дешевле. Если кто из ребят захочет продолжать в средней школе, мы вносим плату за обучение, но, по правде, немногие соглашаются учиться в отъезд. Все равно выходит дешевле, чем если объединяться с другими. Да и к чему тратиться на среднюю школу для таких недорослей, как сыночки Уильямсов…
– Извините, – сказал я, – войдя сюда в лавку, я невольно подслушал…
– Вот что, Хортон. Эта Кэти Адамс – прекрасная учительница, но больно добросердечная. Вечно заступается за младших Уильямсов, а я тебя заверяю, они просто банда головорезов. Ты, наверное, не знаешь Тома Уильямса – его занесло сюда, когда вы уже уехали. Сперва шатался по ближним фермам, подрабатывал чем придется, только толком-то он ничего не умел. Хотя, похоже, каким-то образом подкопил деньжат. Он был уже староват для женитьбы и все-таки спутался с дочкой Злыдня Картера. С одной из дочек Младшего Злыдня, с Амелией. Ты помнишь Злыдня?
Я опять покачал головой.
– У него был братец по прозвищу Старший Злыдень. Никто теперь и не помнит, как их звали на самом деле. Вся семейка жила на Ондатровом острове. В общем, когда они с Амелией поженились, этот Уильямс купил на деньги, что припас, клочок земли в Унылой лощине, милях в двух от дороги, и надумал завести собственную ферму. Как уж он с ней управляется, просто не понимаю. И чуть не каждый год по ребятенку, да только после он со своей миссис не уделяют потомству никакого внимания. Скажу тебе откровенно, Хортон, вот уж людишки, без которых мы здесь спокойно бы обошлись. От них, что от Тома Уильямса, что от всех, кого он наплодил, только неприятности и ничего больше. Завели собак столько, что никакой дубиной не разгонишь, и собаки-то никчемные, в точности как сам Том. Знай себе шляются по округе, жрут что попало и ни черта не умеют. Том уверяет, что просто любит собак, вот и все. Ну слышал ли ты что-либо подобное? Никудышный человечишка, со всеми своими собаками и детьми, которые вечно влипают в какие-нибудь передряги…
– Мисс Адамс, кажется, считает, – напомнил я, – что это не только их вина.
– Знаю. Она твердит, что они отверженные и неимущие. Еще одно любимое ее словцо. Тебе понятно, что это за неимущие? Это те, кто не сумел ничего нажить. Да никаких неимущих не было бы в помине, если б каждый работал на совесть и имел хоть каплю здравого смысла. Да, конечно, в правительстве обожают болтать о неимущих и о том, что мы все обязаны им помогать. Только если бы правительство пожаловало сюда да полюбовалось на кое-каких неимущих, то сразу смекнуло бы, отчего они такие, какие есть…
– Когда я ехал сюда поутру, – перебил я, – мне стало любопытно, сохранились ли здесь еще гремучие змеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Чем могу служить?
– Меня зовут Хортон Смит. Я просил, чтобы…
– Постой, погоди минутку, – перебил он, всматриваясь пристальнее. – Когда на это имя начала поступать почта, я, разумеется, признал его, но сказал себе, что здесь какая-то ошибка. Я думал, может статься…
– Никакой ошибки нет, – заверил я, протягивая ему руку. – Как поживаете, мистер Дункан?
Он схватил мою руку и вцепился в нее мертвой хваткой.
– Малыш Хортон Смит, – произнес он. – Ты обычно приходил сюда со своим папаней…
– А вы обычно давали мне пакетик леденцов.
Его глаза сверкнули из-под тяжелых бровей, и прежде чем отпустить мою руку, он потряс ее снова как мог сердечнее. Все будет хорошо, – сказал я себе. – Старый Пайлот Ноб еще жив, и я здесь не посторонний. Я вернулся домой…
– И ты тот самый, – не то спросил, не то сообщил он, – кто выступает по радио, а иногда и по телевидению… – Я не стал этого отрицать, и он продолжал:
– Пайлот Ноб гордится тобой. Сперва нам странновато было слушать нашего местного мальчугана по радио, сидеть с ним лицом к лицу, когда он на экране. Но понемножку мы привыкли и в большинстве стали твоими постоянными слушателями. И взяли за правило потом обсуждать твои передачи и повторять друг другу: Хортон, мол, сказал так или эдак, и твое мнение для нас стало авторитетным. Но, – внезапно спросил он, – а чего ты вернулся? То есть не пойми, что мы не рады тебе…
– Думаю пожить здесь какой-то срок, – ответил я. – Несколько месяцев, а может, и год.
– Что, отпуск?
– Нет, не отпуск. Хочу написать кое-что. А чтобы написать, надо куда-то скрыться. Куда-то, где найдется время писать и время думать перед тем, как писать.
– Это будет книга?
– Да, надеюсь, что книга.
– Ну что ж, сдается мне, – он потер ладонью затылок и шею, – у тебя найдется много чего написать. Может, такое, чего не скажешь в эфире. Все эти заграницы, где ты побывал. Ты же где только ни был!..
– Да, довелось кое-где побывать, – согласился я.
– А в России? Что ты думаешь о России?
– Мне понравились русские. Они показались мне во многом похожими на нас.
– Что, на американцев?
– На американцев, – подтвердил я.
– Иди сюда к печке, – предложил он, – давай посидим, потолкуем. Сегодня я, правда, не зажигал огня. По-моему, в нем нынче нет нужды. Помню, будто это было вчера, как твой папаня усаживался на один из этих стульев и беседовал с другими. Хороший он был человек, твой папаня, только я всегда говорил, что негоже ему быть фермером, это не для него. – Мы уселись, и Дункан спросил:
– А он, твой папаня, живой еще?
– Живой. И он и мама, оба живы. Они в Калифорнии. Ушли на покой, живут в достатке.
– А у тебя есть где остановиться?
Я покачал головой.
– Ниже по реке открыт мотель, – сказал Дункан. – Построен всего год или два назад. Содержит его семья Стритеров, они в здешних краях новички. Дадут хорошую скидку, если задержишься у них дольше, чем на пару дней. Я поговорю с ними.
– Право, не беспокойтесь…
– Но ты же не простой постоялец. Ты наш местный, решивший вновь пожить здесь. Они захотят познакомиться с тобой.
– А как там насчет рыбной ловли?
– Лучшее местечко на всей реке. У них есть лодки напрокат и даже каноэ, хотя никак не возьму в толк, кто и зачем станет рисковать своей головой, плавая тут на каноэ…
– Мечтал найти что-нибудь в таком духе, – признался я. – Я боялся, что таких мест уже не осталось.
– По-прежнему помешан на рыбалке?
– Мне нравится рыбачить.
– Помню, когда ты был мальчишкой, то здорово ловил голавлей.
– Голавль – хитрая добыча.
– Тут до сих пор много старожилов, кого ты вспомнишь. И все захотят повидать тебя. Почему бы тебе не заглянуть сегодня в школу на вечер? Там наверняка будет много народу. Ты только что видел в лавке учительницу, ее зовут Кэти Адамс.
– У вас все та же школа с единственной классной комнатой?
– А ты как думал? На нас давили, чтобы мы объединились с другими общинами, но когда дошло до голосования, мы эту затею провалили. В одной комнате можно учить ребятишек ничуть не хуже, чем в новой школе со всеми выкрутасами, а обходится куда дешевле. Если кто из ребят захочет продолжать в средней школе, мы вносим плату за обучение, но, по правде, немногие соглашаются учиться в отъезд. Все равно выходит дешевле, чем если объединяться с другими. Да и к чему тратиться на среднюю школу для таких недорослей, как сыночки Уильямсов…
– Извините, – сказал я, – войдя сюда в лавку, я невольно подслушал…
– Вот что, Хортон. Эта Кэти Адамс – прекрасная учительница, но больно добросердечная. Вечно заступается за младших Уильямсов, а я тебя заверяю, они просто банда головорезов. Ты, наверное, не знаешь Тома Уильямса – его занесло сюда, когда вы уже уехали. Сперва шатался по ближним фермам, подрабатывал чем придется, только толком-то он ничего не умел. Хотя, похоже, каким-то образом подкопил деньжат. Он был уже староват для женитьбы и все-таки спутался с дочкой Злыдня Картера. С одной из дочек Младшего Злыдня, с Амелией. Ты помнишь Злыдня?
Я опять покачал головой.
– У него был братец по прозвищу Старший Злыдень. Никто теперь и не помнит, как их звали на самом деле. Вся семейка жила на Ондатровом острове. В общем, когда они с Амелией поженились, этот Уильямс купил на деньги, что припас, клочок земли в Унылой лощине, милях в двух от дороги, и надумал завести собственную ферму. Как уж он с ней управляется, просто не понимаю. И чуть не каждый год по ребятенку, да только после он со своей миссис не уделяют потомству никакого внимания. Скажу тебе откровенно, Хортон, вот уж людишки, без которых мы здесь спокойно бы обошлись. От них, что от Тома Уильямса, что от всех, кого он наплодил, только неприятности и ничего больше. Завели собак столько, что никакой дубиной не разгонишь, и собаки-то никчемные, в точности как сам Том. Знай себе шляются по округе, жрут что попало и ни черта не умеют. Том уверяет, что просто любит собак, вот и все. Ну слышал ли ты что-либо подобное? Никудышный человечишка, со всеми своими собаками и детьми, которые вечно влипают в какие-нибудь передряги…
– Мисс Адамс, кажется, считает, – напомнил я, – что это не только их вина.
– Знаю. Она твердит, что они отверженные и неимущие. Еще одно любимое ее словцо. Тебе понятно, что это за неимущие? Это те, кто не сумел ничего нажить. Да никаких неимущих не было бы в помине, если б каждый работал на совесть и имел хоть каплю здравого смысла. Да, конечно, в правительстве обожают болтать о неимущих и о том, что мы все обязаны им помогать. Только если бы правительство пожаловало сюда да полюбовалось на кое-каких неимущих, то сразу смекнуло бы, отчего они такие, какие есть…
– Когда я ехал сюда поутру, – перебил я, – мне стало любопытно, сохранились ли здесь еще гремучие змеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51