СТРАШИЛИЩА
Новость сообщил мох. Весточка преодолела сотни миль, распространяясь
различными путями, - ведь мох рос не везде, а только там, где почва была
скудной настолько, что ее избегали прочие растения: крупные, пышные,
злобные, вечно готовые отобрать у мха свет, заглушить его, растерзать
своими корнями или причинить иной вред.
Мох рассказывал о Никодиме, живом одеяле Дона Макензи; а все началось
с того, что Макензи вздумалось принять ванну.
Он весело плескался в воде, распевая во все горло разные песенки, а
Никодим, чувствуя себя всего-навсего половинкой живого существа, мыкался у
двери. Без Макензи Никодим был даже меньше чем половинкой. Живые одеяла
считались разумной формой жизни, но на деле становились таковой, только
когда оборачивались вокруг тех, кто их носил, впитывая разум и эмоции
своих хозяев.
На протяжении тысячелетий живые одеяла влачили жалкое существование.
Порой кому-то из них удавалось прицепиться к какому-нибудь представителю
растительности этого сумеречного мира, но такое случалось нечасто, и
потом, подобная участь была немногим лучше прежней.
Однако затем на планету прилетели люди, и живые одеяла воспрянули.
Они как бы заключили с людьми взаимовыгодный союз, превратились в
мгновение ока в одно из величайших чудес Галактики. Слияние человека и
живого одеяла являлось некой разновидностью симбиоза. Стоило одеялу
устроиться на человеческих плечах, как у хозяина отпадала всякая
необходимость заботиться о пропитании; он знал, что будет сыт, причем
кормить его станут правильно, так, чтобы поддержать нормальный обмен
веществ. Одеяла обладали уникальной способностью поглощать энергию
окружающей среды и преобразовывать ее в пищу для людей; мало того, они
соблюдали - разумеется, в известной степени - основные медицинские
требования.
Но если одеяла кормили людей, согревали их и выполняли обязанности
домашних врачей, люди давали им нечто более драгоценное - осознание жизни.
В тот самый миг, когда одеяло окутывало человека, оно становилось в
каком-то смысле его двойником, обретало рассудок и эмоции, начинало жить
псевдожизнью, куда более полной, чем его прежнее унылое существование.
Никодим, помыкавшись у двери в ванную, в конце концов рассердился. Он
ощущал, как утончается ниточка, связывающая его с человеком, и оттого
злился все сильнее. Наконец, чувствуя себя обманутым, он покинул факторию,
неуклюже выплыл из нее, похожий на раздуваемую ветром простыню.
Тусклое кирпично-красное солнце, сигма Дракона, стояло в зените над
планетой, которая выглядела сумеречной даже сейчас. Никодим отбрасывал на
землю, зеленую с вкраплениями красного, причудливую багровую тень.
Ружейное дерево выстрелило в него, но промахнулось на целый ярд. Нелады с
прицелом продолжались вот уже несколько недель: дерево давало промах за
промахом; единственное, чего ему удавалось добиться, - это напугать Нелли
- так звали робота, отличавшегося привычкой говорить правду и являвшегося
бухгалтером фактории. Однажды выпущенная деревом пуля - подобие земного
желудя - угодила в металлическую стенку фактории. Нелли была в ужасе,
однако никто не потрудился успокоить ее, ибо Нелли недолюбливали. Пока она
находилась поблизости, нечего было и думать о том, чтобы позаимствовать со
счета компании энную сумму. Кстати говоря, именно поэтому Нелли сюда и
прислали.
Впрочем, пару недель подряд она никого не задевала, поскольку все
увивалась вокруг Энциклопедии, который, должно быть, мало-помалу сходил с
ума, пытаясь разобраться в ее мыслях.
Никодим высказал ружейному дереву все, что он о нем думал - мол,
спятило оно, что ли, раз стреляет по своим, - и направился дальше. Дерево,
мнившее Никодима отступником, растительным ренегатом, выстрелило снова,
промахнулось на два ярда и решило, по-видимому, не тратить зря патроны.
Тут-то Никодим и узнал, что Олдер, музыкант из Чаши Гармонии, создал
шедевр. Это событие произошло, по всей видимости, пару-тройку недель тому
назад - Чаша Гармонии располагалась чуть ли ни на другом конце света, и
новости оттуда шли долго; тем не менее Никодим круто развернулся и
устремился обратно.
О таких новостях нужно извещать немедля. Скорее, скорее к Макензи!
Оставив за собой облако пыли, которую умудрился поднять, Никодим ворвался
в дверь фактории. Висевшая над ней грубая вывеска гласила: "Галактическая
торговая компания". Для чего она понадобилась, никто не знал: прочесть ее
было под силу только людям.
Никодим с ходу врезался в дверь ванной.
- Ладно, ладно! - отозвался Макензи. - Уже выхожу. Потерпи чуток, я
сейчас.
Никодим улегся на пол, весь трепеща от переполнявшего его
возбуждения.
Макензи вышел из ванной, позволил Никодиму устроиться на привычном
месте, выслушал его, а затем направился в контору, где, как и ожидал,
обнаружил Фактора Нельсона Харпера. Тот сидел, задрав ноги на стол и
вперив взгляд в потолок; во рту у него дымилась трубка.
- Привет, - буркнул он и указал чубуком трубки на стоявшую рядом
бутылку. - Угощайся.
Макензи не заставил себя упрашивать.
- Никодиму стало известно, что дирижер по имени Олдер сочинил
симфонию. Мох уверяет, что это шедевр.
- Олдер, - повторил Харпер, убирая ноги со стола. - Никогда о таком
не слышал.
- Кадмара тоже никто не знал, пока он не сочинил симфонию Алого
Солнца, - напомнил Макензи. - Зато теперь он - знаменитость.
- Что бы ни сотворил Олдер, пускай даже крохотную пьеску, мы должны
заполучить это. Народ на Земле сходит с ума от музыки деревьев. Взять хотя
бы того парня... ну, композитора...
- Его зовут Уэйд, - сказал Харпер, - Дж.Эджертон Уэйд, один из
величайших композиторов Земли всех времен. Перестал писать музыку после
того, как услышал отрывок симфонии Алого Солнца. Затем исчез; никто не
знает, куда он делся. - Фактор задумчиво повертел в пальцах трубку и
продолжил: - Забавно, черт побери. Мы прилетели сюда, рассчитывая
отыскать, в лучшем случае, новые наркотики или какой-нибудь необычный
продукт, словом, нечто вроде деликатеса для первоклассных ресторанов по
цене десять баксов за тарелку, - на худой конец, новый минерал, как на
Кассиопее. И вдруг на тебе - музыка! Симфонии, кантаты... Жуть!
Макензи снова глотнул из бутылки, поставил ее обратно на стол и вытер
губы.
- Не то чтобы мне нравилось, - проговорил он. - Правда, в музыке я
разбираюсь постольку поскольку, но все равно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14