да и то Гнат сильно подозревал: заплати побольше, машина та и покажет, что тебе нужней. Рынок — он во всем рынок. Сами же американцы говорят про него: всеобъемлющий.
Без малого уж полтора года шла эта нелепая, вялотекущая и совершенно противоестественная ночная война между двумя членами Евросоюза, НАТО и бог знает чего еще столь же гуманного и цивилизованного. И никому до нее большого дела не было — как, впрочем, и еще до нескольких подобных. Конечно, бесперечь принимались пространные резолюции во всевозможных международных говорильнях, наблюдатели и посредники какие-то мелкие с очень серьезными и озабоченными лицами шныряли взад-вперед, шустрые и назойливые, что твои тараканы… Сколько их Гнат перевидал! Но настоящий хозяин молчал. Может, потому, что война-то велась не регулярными силами, а якобы некими бандформированиями (наемниками, на самом деле), регулярные же вооруженные силы что Литвы, что Польши эти бандформирования якобы ловили, ловили и никак поймать не могли; но Гнат и мысли не допускал, что столь простая, уже оскомину набившая механика может по сей День кого-то обманывать — ежели, конечно, он сам не хочет обмануться.
При старом хозяине учинять этакий бардак и в голову бы не пришло; сидели бы тихо, славили мудрое партийное руление и не вспоминали о перевернутых страницах истории. А если бы и вспомнили, хозяин, будь он жив и в расцвете самостийности, подобного безобразия, конечно, бы не потерпел; с обычным своим чувством такта в двадцать четыре часа отечески раскатал танками и правых, и виноватых, но вооруженный маразм пресек бы на корню и принялся потом необъятными лопатами швырять дармовые деньги на восстановление попорченного происками империалистов народного хозяйства братских республик; москвичи да питерцы ходили бы без штанов, но попорченное хозяйство восстановилось непременно (другое дело, что и москвичи, и питерцы после этого кляли бы на чем свет свое безмозглое правительство, а братские республики — на чем свет кляли бы русских оккупантов: подраться не дали!). Однако старый хозяин и сам уж сдох; туда ему и дорога, заставлял себя почаще повторять Гнат, — хотя время от времени, при виде голых женщин, со вспоротыми животами валявшихся в грязи на проселке где-нибудь под Шилуте, или контуженных ночным взрывом детей в Шакяе, его брала невольная злоба на косоруких москалей: конечно, никто не просит вас соваться в Украину, но уж у себя-то под носом должны были бы навести порядок, окоротить подонков, защитить ни в чем не повинных людей!
Впрочем, где им теперь…
А новый хозяин почему-то не обращал на происходящее ни малейшего внимания. То ли не хотел мараться о подобные мелочи — ведь нефти здесь нет; а то ли и одобрял в глубине души. Пусть, мол, унтерменьши друг дружку прореживают помаленьку; они, разумеется, уже члены всего что полагается, но членство членством, а золотой миллиард не резиновый…
Господин Вэйдер обычно вставал, когда в его кабинете появлялся Гнат. Обычно даже обменивался с ним рукопожатием и был предельно приветлив. Гнат был одним из лучших командиров, которых ему удалось купить; хотя и русских безработных кадровиков в Питере было пруд пруди, но ведь и вербовщиков паслось немало — чем дальше в прошлое уходили проклятые времена холодного противостояния, тем сильнее раскипалась планета. Вон, совсем рядом, буквально напротив Центра вспомоществования, в бывшем Генеральном штабе их бывшей Российской империи — Международный фонд призрения обосновался. Кого он там призирает, как, зачем — никому не ведомо; до сотни классных воителей в год рассеивает по Ближнему Востоку и Центральной Азии…
На сей раз господин Вэйдер встретил Гната, положив ноги на стол и со стаканом в руке. В стакане, в какой-то коричневой жиже, полоскались, тупо позвякивая, подтаявшие кубики льда.
На столе стояло виски,
в виски плавали сосиски —
а потом они, как пробки,
с треском вылетят из попки…
— А-а, Гнат! — запросто приветствовал Гната господин Вэйдер. Акцент в его речи был различим, но неназойлив.
Не был он, конечно, американцем. Прежде Гнат это подозревал, а теперь подозрения превратились в уверенность — слишком уж по-киноамерикански вербовщик расположился. Распластался. Растекся. Гнида безродная, подзаборная. Что он вообще делает, байстрюк, на нашей земле?!
То есть… на их земле, на построссийской.
— С возвращением! — с утрированной радостью воскликнул господин Вэйдер.
— Я толком еще и не чувствую себя вернувшимся, — выжидательно ответил Гнат. — Весь еще там.
— О, у вас будет время почувствовать себя здесь! — Господин Вэйдер улыбнулся во все зубы. — Мы не сможем возобновить с вами контракт. Я в вас разочаровался.
Гнат молчал.
— Вы утратили навыки. Утратили нюх, чутье. Может, вы уже состарились?
Гнат молчал. Только желваки запрыгали.
— Вы уже не боец, и вы уже, тем более, не ищейка. Так бездарно упустить эту фанатичку!
А быстро, однако, стучат братья по оружию, подумал Гнат; словно бы просто отметил факт, без сердца. Потом все-таки поморщился: они не по оружию братья, а по оплате…
— Пять дней всей группой гоняться за поджигательницей — и упустить!
— Я ее не упустил, — бесстрастно сказал Гнат. — Я ее отпустил. Это оказалась девочка пятнадцати лет. Ее бы убили.
Господин Вэйдер отставил бокал с виски и оставил шутовской тон.
— Ах вот как. А с каких пор и с какой стати вы начали присваивать себе функции политического руководства? Кто вас уполномочил?
Гнат молчал.
— Вы — придаток к приборам ночного видения и к стрелковому оружию, понятно? За это вам платят! Я получил чудовищную рекламацию от тамошних властей! Мне пишут: вы кого нам присылаете — бойцов или экспертов по правам человека? И мне нечего ответить! Они требуют, чтобы я возместил им стоимость склада и двух джипов, уничтоженных вашей девчонкой! И они еще не знают, что вы отпустили ее нарочно!
Гнат молчал.
Господин Вэйдер взял себя в руки. И вновь взял в руки стакан. Пригубил.
— Конечно, все у нас будет по закону, и поэтому еще неделю вы считаетесь моим мальчиком, — сказал он. Разговор отчего-то явно доставлял ему удовольствие, Гнат даже удивился слегка. Между ними, казалось Гнату прежде, за последние три года возникло некое подобие приятельских отношений. И вот вдруг выясняется, что господин Вэйдер все это время таил и лелеял некую жабу в душе, лишь придерживал ее, поскольку дело требовало, — а вот теперь с наслаждением дал ей волю. — Официальное уведомление вручит вам Дроед при выходе. У вас семь оплаченных дней чтобы найти новую работу. На протяжении недели у вас сохраняются все наши документы, все привилегии… но потом — не взыщите.
— Не взыщу, — чуть хрипло сказал Гнат.
— И о реальной оплате, несомненно, речи быть не может.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Без малого уж полтора года шла эта нелепая, вялотекущая и совершенно противоестественная ночная война между двумя членами Евросоюза, НАТО и бог знает чего еще столь же гуманного и цивилизованного. И никому до нее большого дела не было — как, впрочем, и еще до нескольких подобных. Конечно, бесперечь принимались пространные резолюции во всевозможных международных говорильнях, наблюдатели и посредники какие-то мелкие с очень серьезными и озабоченными лицами шныряли взад-вперед, шустрые и назойливые, что твои тараканы… Сколько их Гнат перевидал! Но настоящий хозяин молчал. Может, потому, что война-то велась не регулярными силами, а якобы некими бандформированиями (наемниками, на самом деле), регулярные же вооруженные силы что Литвы, что Польши эти бандформирования якобы ловили, ловили и никак поймать не могли; но Гнат и мысли не допускал, что столь простая, уже оскомину набившая механика может по сей День кого-то обманывать — ежели, конечно, он сам не хочет обмануться.
При старом хозяине учинять этакий бардак и в голову бы не пришло; сидели бы тихо, славили мудрое партийное руление и не вспоминали о перевернутых страницах истории. А если бы и вспомнили, хозяин, будь он жив и в расцвете самостийности, подобного безобразия, конечно, бы не потерпел; с обычным своим чувством такта в двадцать четыре часа отечески раскатал танками и правых, и виноватых, но вооруженный маразм пресек бы на корню и принялся потом необъятными лопатами швырять дармовые деньги на восстановление попорченного происками империалистов народного хозяйства братских республик; москвичи да питерцы ходили бы без штанов, но попорченное хозяйство восстановилось непременно (другое дело, что и москвичи, и питерцы после этого кляли бы на чем свет свое безмозглое правительство, а братские республики — на чем свет кляли бы русских оккупантов: подраться не дали!). Однако старый хозяин и сам уж сдох; туда ему и дорога, заставлял себя почаще повторять Гнат, — хотя время от времени, при виде голых женщин, со вспоротыми животами валявшихся в грязи на проселке где-нибудь под Шилуте, или контуженных ночным взрывом детей в Шакяе, его брала невольная злоба на косоруких москалей: конечно, никто не просит вас соваться в Украину, но уж у себя-то под носом должны были бы навести порядок, окоротить подонков, защитить ни в чем не повинных людей!
Впрочем, где им теперь…
А новый хозяин почему-то не обращал на происходящее ни малейшего внимания. То ли не хотел мараться о подобные мелочи — ведь нефти здесь нет; а то ли и одобрял в глубине души. Пусть, мол, унтерменьши друг дружку прореживают помаленьку; они, разумеется, уже члены всего что полагается, но членство членством, а золотой миллиард не резиновый…
Господин Вэйдер обычно вставал, когда в его кабинете появлялся Гнат. Обычно даже обменивался с ним рукопожатием и был предельно приветлив. Гнат был одним из лучших командиров, которых ему удалось купить; хотя и русских безработных кадровиков в Питере было пруд пруди, но ведь и вербовщиков паслось немало — чем дальше в прошлое уходили проклятые времена холодного противостояния, тем сильнее раскипалась планета. Вон, совсем рядом, буквально напротив Центра вспомоществования, в бывшем Генеральном штабе их бывшей Российской империи — Международный фонд призрения обосновался. Кого он там призирает, как, зачем — никому не ведомо; до сотни классных воителей в год рассеивает по Ближнему Востоку и Центральной Азии…
На сей раз господин Вэйдер встретил Гната, положив ноги на стол и со стаканом в руке. В стакане, в какой-то коричневой жиже, полоскались, тупо позвякивая, подтаявшие кубики льда.
На столе стояло виски,
в виски плавали сосиски —
а потом они, как пробки,
с треском вылетят из попки…
— А-а, Гнат! — запросто приветствовал Гната господин Вэйдер. Акцент в его речи был различим, но неназойлив.
Не был он, конечно, американцем. Прежде Гнат это подозревал, а теперь подозрения превратились в уверенность — слишком уж по-киноамерикански вербовщик расположился. Распластался. Растекся. Гнида безродная, подзаборная. Что он вообще делает, байстрюк, на нашей земле?!
То есть… на их земле, на построссийской.
— С возвращением! — с утрированной радостью воскликнул господин Вэйдер.
— Я толком еще и не чувствую себя вернувшимся, — выжидательно ответил Гнат. — Весь еще там.
— О, у вас будет время почувствовать себя здесь! — Господин Вэйдер улыбнулся во все зубы. — Мы не сможем возобновить с вами контракт. Я в вас разочаровался.
Гнат молчал.
— Вы утратили навыки. Утратили нюх, чутье. Может, вы уже состарились?
Гнат молчал. Только желваки запрыгали.
— Вы уже не боец, и вы уже, тем более, не ищейка. Так бездарно упустить эту фанатичку!
А быстро, однако, стучат братья по оружию, подумал Гнат; словно бы просто отметил факт, без сердца. Потом все-таки поморщился: они не по оружию братья, а по оплате…
— Пять дней всей группой гоняться за поджигательницей — и упустить!
— Я ее не упустил, — бесстрастно сказал Гнат. — Я ее отпустил. Это оказалась девочка пятнадцати лет. Ее бы убили.
Господин Вэйдер отставил бокал с виски и оставил шутовской тон.
— Ах вот как. А с каких пор и с какой стати вы начали присваивать себе функции политического руководства? Кто вас уполномочил?
Гнат молчал.
— Вы — придаток к приборам ночного видения и к стрелковому оружию, понятно? За это вам платят! Я получил чудовищную рекламацию от тамошних властей! Мне пишут: вы кого нам присылаете — бойцов или экспертов по правам человека? И мне нечего ответить! Они требуют, чтобы я возместил им стоимость склада и двух джипов, уничтоженных вашей девчонкой! И они еще не знают, что вы отпустили ее нарочно!
Гнат молчал.
Господин Вэйдер взял себя в руки. И вновь взял в руки стакан. Пригубил.
— Конечно, все у нас будет по закону, и поэтому еще неделю вы считаетесь моим мальчиком, — сказал он. Разговор отчего-то явно доставлял ему удовольствие, Гнат даже удивился слегка. Между ними, казалось Гнату прежде, за последние три года возникло некое подобие приятельских отношений. И вот вдруг выясняется, что господин Вэйдер все это время таил и лелеял некую жабу в душе, лишь придерживал ее, поскольку дело требовало, — а вот теперь с наслаждением дал ей волю. — Официальное уведомление вручит вам Дроед при выходе. У вас семь оплаченных дней чтобы найти новую работу. На протяжении недели у вас сохраняются все наши документы, все привилегии… но потом — не взыщите.
— Не взыщу, — чуть хрипло сказал Гнат.
— И о реальной оплате, несомненно, речи быть не может.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60