- Да, вот еще невеста
тебе писульку оставила.
- Какая невеста? - спросил Федор, подумав про себя: "День
сюрпризов какой-то, уже и сосватать меня успели, пока спал".
- Ну, может, и не невеста, я почем знаю, приходила тут
одна, ладная такая, поплакала и ушла.
- А давно приходила?
- Да не то што бы... месяца четыре назад, - Петровна
запустила свою красную руку под халат и пошарила ей где-то за
своей необъятной пазухой. - Чего зенки лупишь, карман у меня
там!
"Дорогой Федюня! - писала Маринка. - Просыпайся поскорее!
Проснешься - обалдеешь, сколько вокруг перемен. Из города
теперь все бегут, и я тоже уезжаю на дачу сажать овощи. Так что
приезжай (зачеркнуто) я теперь свободна. Автобусы не ходят,
транспорта никакого, только велосипеды. Я тебе нарисую, как
доехать - это недалеко, по Ленинградке. До встречи. Марина".
Федор перевернул листок: на обратной его стороне была схема
движения по Ленинградскому шоссе и по проселочной дороге.
- А где одежда моя? - спросил Федор выходившую из палаты
Петровну.
- Ты что, парень, шутишь?! - Петровна остановилась в
дверях, но не обернулась. - Кто ж ее шышнадцать лет стеречь-то
будет!
- Да она ее на картошку выменяла, - сказал мужик с
костылем.
- Стыдился бы! - набросилась на него Петровна. - Я ж эту
картошку для всех посадила! Ты сам жрал зимой, дармоед! Да
сичас в одежде такой одни стиляги и ходют, а приличные люди
попроще одеваются. Ты, милый, не стесняйся, иди себе в пижаме,
на это никто теперь не смотрит.
- А врач когда будет? - спросил Федор, подумав, что его не
отпустят без осмотра.
- Чиво? - открыла рот Петровна.
- Доктор, говорю...
- Вон твой дохтур, в телевизоре. Принимает круглосуточно, а
другого нет!
- Моралями своими до смерти залечит! - засмеялись мужики.
2. Говорят руины...
Федор отправился домой. Ноги не слушались, голова
кружилась, в общем, ходить он разучился. Во дворе больницы
посмотрелся в лужу: огромная лохматая голова на тоненьком
стебельке туловища. "Если бы питался одной ряженкой, вообще бы
пустое место от меня осталось, а так хоть что-то..." - утешил
он себя, расчесывая пятерней свалявшуюся бороду (соседи по
палате рассказали ему, что родители постоянно приносили соки -
где только брали?! - и сами вливали их в него через зонд).
Места были знакомые, до родного "Сокола" не так уж далеко.
Федор пересек ржавые рельсы, обогнув слева платформу
"Гражданская", и взял курс на Ленинградский проспект. Он шел
дворами. Навстречу - ни души: ни человека, ни домашнего
животного, ни птицы. Он оглянулся: сзади - тоже никого.
Когда-то - почти 20 лет назад, а будто только вчера! - он ходил
здесь с опаской, потому что однажды, еще в школьную пору, его
здорово побили в этих местах только за то, что зашел в чужой
двор. Теперь можно было идти спокойно. Мертвая зона. Мертвая
тишина. Страшно. По сторонам лучше не смотреть: немые дома с
выбитыми на нижних этажах стеклами, разграбленные магазины,
черные остовы сожженных машин, безобразно торчащие из земли
пни, угольные пятна кострищ на асфальте (видимо, зимой здесь
жгли деревья, чтобы не погибнуть от холода).
Федор остановился: больно уж места знакомые... Оказалось,
незаметно для себя он отклонился влево и зашел во двор, в
котором прошло его раннее детство. Перед ним стоял кирпичный
пятиэтажный дом, в который его принесли из роддома. Когда-то
шумный, если верить детским воспоминаниям, дом теперь походил
на немого человека: вроде силится произнести что-то, может
даже, поведать о чем-то, но не получается... Федор хотел пройти
мимо, но не смог: дом, казалось, звал на помощь, - дух отлетал
от его холодных камней, и ничто не могло удержать этот
человеческий дух, кроме живой души.
Федор зашел в полутемный подъезд и ступил на истертые
каменные ступени... шаги гулко отдавались приглушенными
детскими голосами. Он поднялся на последний этаж и толкнул
дверь своей первой квартиры - она была не заперта. Кто жил
здесь после него? Теперь трудно было определить: мебель
разломана на дрова, по всему полу разбросаны грязные
полуистлевшие тряпки, в углу - засохшие экскременты, а рядом -
облепленная мухами крысиная шкура. Зеленые обои в одном месте
были ободраны, и полуобнаженная стена желтела газетным листом.
Федор подошел вплотную и прочитал: "Заметки фенолога. Нелегкой
выдалась минувшая зима для братьев наших меньших..." Он
отшатнулся, пораженный: трудно было представить, что кто-то
когда-то задумывался над тем, как живется разным диким
зверушкам. Отодрав этот лист, Федор увидел под ним голубые обои
в крапинках крахмального клея - он сорвал их и обнажил еще один
пласт времени. На этот раз газета сообщила ему о начале
"грандиозной стройки века" - об отправке первых
комсомольско-молодежных бригад на строительство
Байкало-Амурской магистрали. Статья заканчивалась следующими
словами: "... и в следующем веке, проезжая в скоростных поездах
по построенной своими руками дороге, убеленные сединой
комсомольцы 70-х скажут внукам: "Стройте, как ваши деды, на
века!" Федору вспомнилась популярная частушка той поры:
"Приезжай ко мне на БАМ - я тебе на рельсах дам!"
Отломив кусок высохшего газетного листа, Федор обнаружил
под ним детские "каля-маля" синим и желтым карандашами. "А ведь
это я рисовал!" - осенило его, и он стал всматриваться в
замысловатые переплетения линий, будто это были первобытные
письмена, которые ему предстояло расшифровать. Наконец, он
оторвался от стены, так и не прочитав своего детского послания,
и вышел из квартиры, не оглядываясь.
Федор спускался по лестнице, когда вдруг из-за приоткрытой
двери на втором этаже послышался взволнованный, как показалось
ему, мужской голос: "Сюда, сюда!" Федор вбежал в комнату: у
окна стоял на ножках черно-белый телевизор, и с его заросшего
пылью экрана улыбался все тот же Вездесущий: "Как же это вы,
Федор Васильевич, из больницы сбежали, вам еще
реабилитироваться..." Не дав ему договорить, Федор подскочил к
телевизору и опрокинул его на пол экраном вниз... Раздалдался
взрыв кинескопа, и все стихло.
Выходя из квартиры, Федор споткнулся в темной прихожей о
груду тетрадей, неизвестно еще когда свалившихся с антресолей.
Любопытства ради он просмотрел их: это были школьные тетрадки
Самариной Татьяны, как значилось на обложках. Федору вдруг
показалось знакомым имя, но ничего конкретного про Самарину
Татьяну он вспомнить не мог. Его внимание привлек также черный
пакет из-под фотобумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
тебе писульку оставила.
- Какая невеста? - спросил Федор, подумав про себя: "День
сюрпризов какой-то, уже и сосватать меня успели, пока спал".
- Ну, может, и не невеста, я почем знаю, приходила тут
одна, ладная такая, поплакала и ушла.
- А давно приходила?
- Да не то што бы... месяца четыре назад, - Петровна
запустила свою красную руку под халат и пошарила ей где-то за
своей необъятной пазухой. - Чего зенки лупишь, карман у меня
там!
"Дорогой Федюня! - писала Маринка. - Просыпайся поскорее!
Проснешься - обалдеешь, сколько вокруг перемен. Из города
теперь все бегут, и я тоже уезжаю на дачу сажать овощи. Так что
приезжай (зачеркнуто) я теперь свободна. Автобусы не ходят,
транспорта никакого, только велосипеды. Я тебе нарисую, как
доехать - это недалеко, по Ленинградке. До встречи. Марина".
Федор перевернул листок: на обратной его стороне была схема
движения по Ленинградскому шоссе и по проселочной дороге.
- А где одежда моя? - спросил Федор выходившую из палаты
Петровну.
- Ты что, парень, шутишь?! - Петровна остановилась в
дверях, но не обернулась. - Кто ж ее шышнадцать лет стеречь-то
будет!
- Да она ее на картошку выменяла, - сказал мужик с
костылем.
- Стыдился бы! - набросилась на него Петровна. - Я ж эту
картошку для всех посадила! Ты сам жрал зимой, дармоед! Да
сичас в одежде такой одни стиляги и ходют, а приличные люди
попроще одеваются. Ты, милый, не стесняйся, иди себе в пижаме,
на это никто теперь не смотрит.
- А врач когда будет? - спросил Федор, подумав, что его не
отпустят без осмотра.
- Чиво? - открыла рот Петровна.
- Доктор, говорю...
- Вон твой дохтур, в телевизоре. Принимает круглосуточно, а
другого нет!
- Моралями своими до смерти залечит! - засмеялись мужики.
2. Говорят руины...
Федор отправился домой. Ноги не слушались, голова
кружилась, в общем, ходить он разучился. Во дворе больницы
посмотрелся в лужу: огромная лохматая голова на тоненьком
стебельке туловища. "Если бы питался одной ряженкой, вообще бы
пустое место от меня осталось, а так хоть что-то..." - утешил
он себя, расчесывая пятерней свалявшуюся бороду (соседи по
палате рассказали ему, что родители постоянно приносили соки -
где только брали?! - и сами вливали их в него через зонд).
Места были знакомые, до родного "Сокола" не так уж далеко.
Федор пересек ржавые рельсы, обогнув слева платформу
"Гражданская", и взял курс на Ленинградский проспект. Он шел
дворами. Навстречу - ни души: ни человека, ни домашнего
животного, ни птицы. Он оглянулся: сзади - тоже никого.
Когда-то - почти 20 лет назад, а будто только вчера! - он ходил
здесь с опаской, потому что однажды, еще в школьную пору, его
здорово побили в этих местах только за то, что зашел в чужой
двор. Теперь можно было идти спокойно. Мертвая зона. Мертвая
тишина. Страшно. По сторонам лучше не смотреть: немые дома с
выбитыми на нижних этажах стеклами, разграбленные магазины,
черные остовы сожженных машин, безобразно торчащие из земли
пни, угольные пятна кострищ на асфальте (видимо, зимой здесь
жгли деревья, чтобы не погибнуть от холода).
Федор остановился: больно уж места знакомые... Оказалось,
незаметно для себя он отклонился влево и зашел во двор, в
котором прошло его раннее детство. Перед ним стоял кирпичный
пятиэтажный дом, в который его принесли из роддома. Когда-то
шумный, если верить детским воспоминаниям, дом теперь походил
на немого человека: вроде силится произнести что-то, может
даже, поведать о чем-то, но не получается... Федор хотел пройти
мимо, но не смог: дом, казалось, звал на помощь, - дух отлетал
от его холодных камней, и ничто не могло удержать этот
человеческий дух, кроме живой души.
Федор зашел в полутемный подъезд и ступил на истертые
каменные ступени... шаги гулко отдавались приглушенными
детскими голосами. Он поднялся на последний этаж и толкнул
дверь своей первой квартиры - она была не заперта. Кто жил
здесь после него? Теперь трудно было определить: мебель
разломана на дрова, по всему полу разбросаны грязные
полуистлевшие тряпки, в углу - засохшие экскременты, а рядом -
облепленная мухами крысиная шкура. Зеленые обои в одном месте
были ободраны, и полуобнаженная стена желтела газетным листом.
Федор подошел вплотную и прочитал: "Заметки фенолога. Нелегкой
выдалась минувшая зима для братьев наших меньших..." Он
отшатнулся, пораженный: трудно было представить, что кто-то
когда-то задумывался над тем, как живется разным диким
зверушкам. Отодрав этот лист, Федор увидел под ним голубые обои
в крапинках крахмального клея - он сорвал их и обнажил еще один
пласт времени. На этот раз газета сообщила ему о начале
"грандиозной стройки века" - об отправке первых
комсомольско-молодежных бригад на строительство
Байкало-Амурской магистрали. Статья заканчивалась следующими
словами: "... и в следующем веке, проезжая в скоростных поездах
по построенной своими руками дороге, убеленные сединой
комсомольцы 70-х скажут внукам: "Стройте, как ваши деды, на
века!" Федору вспомнилась популярная частушка той поры:
"Приезжай ко мне на БАМ - я тебе на рельсах дам!"
Отломив кусок высохшего газетного листа, Федор обнаружил
под ним детские "каля-маля" синим и желтым карандашами. "А ведь
это я рисовал!" - осенило его, и он стал всматриваться в
замысловатые переплетения линий, будто это были первобытные
письмена, которые ему предстояло расшифровать. Наконец, он
оторвался от стены, так и не прочитав своего детского послания,
и вышел из квартиры, не оглядываясь.
Федор спускался по лестнице, когда вдруг из-за приоткрытой
двери на втором этаже послышался взволнованный, как показалось
ему, мужской голос: "Сюда, сюда!" Федор вбежал в комнату: у
окна стоял на ножках черно-белый телевизор, и с его заросшего
пылью экрана улыбался все тот же Вездесущий: "Как же это вы,
Федор Васильевич, из больницы сбежали, вам еще
реабилитироваться..." Не дав ему договорить, Федор подскочил к
телевизору и опрокинул его на пол экраном вниз... Раздалдался
взрыв кинескопа, и все стихло.
Выходя из квартиры, Федор споткнулся в темной прихожей о
груду тетрадей, неизвестно еще когда свалившихся с антресолей.
Любопытства ради он просмотрел их: это были школьные тетрадки
Самариной Татьяны, как значилось на обложках. Федору вдруг
показалось знакомым имя, но ничего конкретного про Самарину
Татьяну он вспомнить не мог. Его внимание привлек также черный
пакет из-под фотобумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54