! А вдруг за мной хвост, и враг только того и ждет, чтобы вы на меня указали пальцем?!
- Наше дело маленькое. Позвонили из Москвы, велели вас встретить и проводить...
Вася Злоткин махнул рукой, и они направились на стоянку автомобилей.
Дорогой ничего интересного не случилось, разве что Чернухин его уведомил: остановиться из видов конспирации придется в дешевеньком отеле, затерявшемся в центре города, на улице Мари-Роз, разве что Вася подивился на один встреченный автомобиль, сплошь оклеенный порнографическими картинками, и на огромные финиковые пальмы, которые дома сажают в кадки. Улица Мари-Роз оказалась темной и узкой, как коридор, застроенной старинными домами с деревянными жалюзи на окнах и тяжелыми крашеными дверями, вообще несколько обшарпанными на вид, но тем не менее внушавшими почтительное чувство, какое, например, внушает благородная седина.
Чернухин остановил автомобиль у гостиницы и сказал:
- Завтра, в девять часов утра, получите у портье пакет с инструкциями из Москвы.
Вася Злоткин спросил его на прощанье:
- А какие тут у вас имеются достопримечательности?
- Главная достопримечательность у нас та, что российское консульство помещается в бывшем публичном доме.
Гостиничный номер произвел на Злоткина тяжелое впечатление: зеркало над столом было мутным, точно запотевшим, кто-то прожег в занавеске дырочку сигаретой, в одном месте поотстали обои, в ванной комнате что-то урчало, как в изголодавшемся животе. Вася немного постоял у окна, разглядывая фасад дома напротив, потом зевнул, хорошо потянулся и решил со скуки пойти пройтись.
Улица Мари-Роз выходила на какой-то бульвар, обсаженный платанами, между которыми резвились велосипедисты и бегуны; здесь он повернул направо, миновал обширную площадь, по периметру заставленную плетеными столиками и креслами заведений, поглазел на пышное здание американского консульства с двумя синими жандармами у ворот, опять повернул направо, довольно долго блуждал щелеобразными улицами и проулками, пока не наткнулся на Старую гавань, поразившую его неведомой, немного кокетливой, но всепобедительной красотой. Сравнительно небольшая, домашнего вида гавань была забита яхтами разных фасонов и габаритов, которые слегка пошевеливали верхушками своих мачт, как подростковый лес пошевеливает верхушками на ветру, а по трем сторонам гавани стояли темные дома, помнящие, наверное, еще войну за испанское наследство и первое исполнение "Марсельезы". Солнце сияло вовсю, отражаясь в воде копошением ослепительно-ярких бликов, с моря тянуло пряным ветерком, видимо, прилетевшим из Африки, с того берега, а на душе у Васи Злоткина вдруг отчего-то сделалось так печально и тяжело, что захотелось напиться в дым. Он зашел в первый попавшийся ресторан, заказал себе две бутылки пастиса, буйабез, жареную макрель - скумбрию по-нашему, - сыр, шампанское, пирожные, ананас. Час спустя он был еще в терпимом градусе пьян и только тем выказал на публике тяжелый праздник русской души, что велел официанту шесть раз подряд ставить пластинку с "Реквиемом" Моцарта, который попался ему впервые, и тихо плакал, вслушиваясь в сладко-грустные его звуки, но потом Злоткина сильно разобрало, он принимался петь "Интернационал", постоянно сбиваясь на втором куплете, поскольку дальше первого слов не знал, и кричал на весь ресторан, размахивая бутылкой:
- Дайте мне сюда Асхата Токаева, я ему голову проломлю!..
Что было после, Вася Злоткин не помнил, память не действовала напрочь. Однако проснулся он в своем номере, на постели, только головой там, где полагается быть ногам. Перво-наперво он хватился своего брезентового баульчика и с облегчением душевным обнаружил, что он на месте. Затем он нетвердым шагом подошел к зеркалу, точно сквозь слезы посмотрел на свое отражение, остался им недоволен и решил идти в город опохмеляться. Одеваясь, он открыл к немалому своему удивлению, что давеча в беспамятстве сделал пропасть приобретений, именно купил зачем-то женское боа из фиолетовых перьев, золотую зажигалку, пару ковбойских сапог, смокинг, трехтомник Диккенса на французском языке - эта покупка особенно его подивила, старинную кирасу, большую плюшевую обезьяну, набор клюшек для гольфа, чемодан, свитер и газовый револьвер.
Выйдя из гостиницы, Вася Злоткин двинулся тем же маршрутом, что и вчера, и, добредя до обширной площади, заставленной по периметру плетеными столиками и креслами заведений, уселся на солнцепеке. Несмотря на очень ранний час, вокруг совершалась деятельная жизнь: вовсю торговал мимозами цветочный киоск, школьники делали уроки, сидя за кофе с круассанами, выгуливали собачек изящно одетые дамы и господа, рядом веселилась компания немолодых французов, потягивавших что-то из высоких стаканов; подошел официант в длинном фартуке, получил от Злоткина заказ на двойной коньяк, сделал удивленное движение бровями и удалился балетным шагом. "Конечно, все дело в климате, - думал Вася в ожидании коньяка, - при таком температурном режиме этим французам, наверное, и "Манифест коммунистической партии" нипочем".
Вася Злоткин уже успел выпить свою рюмку и повторить, - оба раза с миной презрения к здешним дозам, - когда за соседним столиком обосновался Асхат Токаев. Сначала Вася не поверил своим глазам, потом сказал про себя: "Накаркал!.." - памятуя о своих пьяных выкриках в ресторане, наконец, его разобрала такая неистовая злоба, что он решил во что бы то ни стало покончить со своим преследователем или пустить себе пулю в лоб. Он терпеливо дождался, когда Асхат выпьет свой кофе, причем все это время пристально глядел вбок, и пошел за ним следом, держа дистанцию метров в двадцать, заглядывая в витрины, меняя стороны тротуара, но ни на мгновение не выпуская Асхата из виду. Примерно через четверть часа Асхат Токаев свернул в какую-то безлюдную улицу, мощенную чуть ли не кирпичом, и почти тотчас скрылся в арке большого дома, откуда донеслось глухое постукивание его трости, - тут-то Злоткин и настиг своего врага: он мгновенно выхватил из баульчика пистолет Стечкина и дважды выстрелил ненавистному преследователю в затылок; под сводами арки дважды сухо треснуло, как будто кто-то кашлянул невзначай, и Асхат упал на каменный пол, но не вперед и не назад, а как-то вниз, точно у него внезапно отнялись ноги.
Вася Злоткин стремглав вылетел на улицу, потом на бульвар, остановил такси и меньше чем через десять минут уже был на улице Мари-Роз.
Часы над стойкой портье показывали ровно девять часов утра. Негр с европейскими чертами лица, торчавший за стойкой, безучастно подал ему конверт. Злоткин вскрыл его и прочел: "Орхана Туркула в Марселе нет. По нашим сведениям, он вчера вернулся к себе на родину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
- Наше дело маленькое. Позвонили из Москвы, велели вас встретить и проводить...
Вася Злоткин махнул рукой, и они направились на стоянку автомобилей.
Дорогой ничего интересного не случилось, разве что Чернухин его уведомил: остановиться из видов конспирации придется в дешевеньком отеле, затерявшемся в центре города, на улице Мари-Роз, разве что Вася подивился на один встреченный автомобиль, сплошь оклеенный порнографическими картинками, и на огромные финиковые пальмы, которые дома сажают в кадки. Улица Мари-Роз оказалась темной и узкой, как коридор, застроенной старинными домами с деревянными жалюзи на окнах и тяжелыми крашеными дверями, вообще несколько обшарпанными на вид, но тем не менее внушавшими почтительное чувство, какое, например, внушает благородная седина.
Чернухин остановил автомобиль у гостиницы и сказал:
- Завтра, в девять часов утра, получите у портье пакет с инструкциями из Москвы.
Вася Злоткин спросил его на прощанье:
- А какие тут у вас имеются достопримечательности?
- Главная достопримечательность у нас та, что российское консульство помещается в бывшем публичном доме.
Гостиничный номер произвел на Злоткина тяжелое впечатление: зеркало над столом было мутным, точно запотевшим, кто-то прожег в занавеске дырочку сигаретой, в одном месте поотстали обои, в ванной комнате что-то урчало, как в изголодавшемся животе. Вася немного постоял у окна, разглядывая фасад дома напротив, потом зевнул, хорошо потянулся и решил со скуки пойти пройтись.
Улица Мари-Роз выходила на какой-то бульвар, обсаженный платанами, между которыми резвились велосипедисты и бегуны; здесь он повернул направо, миновал обширную площадь, по периметру заставленную плетеными столиками и креслами заведений, поглазел на пышное здание американского консульства с двумя синими жандармами у ворот, опять повернул направо, довольно долго блуждал щелеобразными улицами и проулками, пока не наткнулся на Старую гавань, поразившую его неведомой, немного кокетливой, но всепобедительной красотой. Сравнительно небольшая, домашнего вида гавань была забита яхтами разных фасонов и габаритов, которые слегка пошевеливали верхушками своих мачт, как подростковый лес пошевеливает верхушками на ветру, а по трем сторонам гавани стояли темные дома, помнящие, наверное, еще войну за испанское наследство и первое исполнение "Марсельезы". Солнце сияло вовсю, отражаясь в воде копошением ослепительно-ярких бликов, с моря тянуло пряным ветерком, видимо, прилетевшим из Африки, с того берега, а на душе у Васи Злоткина вдруг отчего-то сделалось так печально и тяжело, что захотелось напиться в дым. Он зашел в первый попавшийся ресторан, заказал себе две бутылки пастиса, буйабез, жареную макрель - скумбрию по-нашему, - сыр, шампанское, пирожные, ананас. Час спустя он был еще в терпимом градусе пьян и только тем выказал на публике тяжелый праздник русской души, что велел официанту шесть раз подряд ставить пластинку с "Реквиемом" Моцарта, который попался ему впервые, и тихо плакал, вслушиваясь в сладко-грустные его звуки, но потом Злоткина сильно разобрало, он принимался петь "Интернационал", постоянно сбиваясь на втором куплете, поскольку дальше первого слов не знал, и кричал на весь ресторан, размахивая бутылкой:
- Дайте мне сюда Асхата Токаева, я ему голову проломлю!..
Что было после, Вася Злоткин не помнил, память не действовала напрочь. Однако проснулся он в своем номере, на постели, только головой там, где полагается быть ногам. Перво-наперво он хватился своего брезентового баульчика и с облегчением душевным обнаружил, что он на месте. Затем он нетвердым шагом подошел к зеркалу, точно сквозь слезы посмотрел на свое отражение, остался им недоволен и решил идти в город опохмеляться. Одеваясь, он открыл к немалому своему удивлению, что давеча в беспамятстве сделал пропасть приобретений, именно купил зачем-то женское боа из фиолетовых перьев, золотую зажигалку, пару ковбойских сапог, смокинг, трехтомник Диккенса на французском языке - эта покупка особенно его подивила, старинную кирасу, большую плюшевую обезьяну, набор клюшек для гольфа, чемодан, свитер и газовый револьвер.
Выйдя из гостиницы, Вася Злоткин двинулся тем же маршрутом, что и вчера, и, добредя до обширной площади, заставленной по периметру плетеными столиками и креслами заведений, уселся на солнцепеке. Несмотря на очень ранний час, вокруг совершалась деятельная жизнь: вовсю торговал мимозами цветочный киоск, школьники делали уроки, сидя за кофе с круассанами, выгуливали собачек изящно одетые дамы и господа, рядом веселилась компания немолодых французов, потягивавших что-то из высоких стаканов; подошел официант в длинном фартуке, получил от Злоткина заказ на двойной коньяк, сделал удивленное движение бровями и удалился балетным шагом. "Конечно, все дело в климате, - думал Вася в ожидании коньяка, - при таком температурном режиме этим французам, наверное, и "Манифест коммунистической партии" нипочем".
Вася Злоткин уже успел выпить свою рюмку и повторить, - оба раза с миной презрения к здешним дозам, - когда за соседним столиком обосновался Асхат Токаев. Сначала Вася не поверил своим глазам, потом сказал про себя: "Накаркал!.." - памятуя о своих пьяных выкриках в ресторане, наконец, его разобрала такая неистовая злоба, что он решил во что бы то ни стало покончить со своим преследователем или пустить себе пулю в лоб. Он терпеливо дождался, когда Асхат выпьет свой кофе, причем все это время пристально глядел вбок, и пошел за ним следом, держа дистанцию метров в двадцать, заглядывая в витрины, меняя стороны тротуара, но ни на мгновение не выпуская Асхата из виду. Примерно через четверть часа Асхат Токаев свернул в какую-то безлюдную улицу, мощенную чуть ли не кирпичом, и почти тотчас скрылся в арке большого дома, откуда донеслось глухое постукивание его трости, - тут-то Злоткин и настиг своего врага: он мгновенно выхватил из баульчика пистолет Стечкина и дважды выстрелил ненавистному преследователю в затылок; под сводами арки дважды сухо треснуло, как будто кто-то кашлянул невзначай, и Асхат упал на каменный пол, но не вперед и не назад, а как-то вниз, точно у него внезапно отнялись ноги.
Вася Злоткин стремглав вылетел на улицу, потом на бульвар, остановил такси и меньше чем через десять минут уже был на улице Мари-Роз.
Часы над стойкой портье показывали ровно девять часов утра. Негр с европейскими чертами лица, торчавший за стойкой, безучастно подал ему конверт. Злоткин вскрыл его и прочел: "Орхана Туркула в Марселе нет. По нашим сведениям, он вчера вернулся к себе на родину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24