в результате если не вся, то по крайней мере половина трубы оказывалась над водой. А на берегах озера возвышались два внушительных здания одно против другого, и труба проходила между ними как раз посередине.
Мы сели рядом на берегу канала и стали следить за тем, что происходит. В данный момент рабочие у ближнего конца трубы занимались тем, что извлекали из ее недр какой-то большой предмет или аппарат. Когда его наконец вынули, то спустили по настилу на песок. Очевидно, при этом возникли определенные трудности, так как откуда-то пригнали еще рабочих на помощь.
Через полчаса аппарат был благополучно извлечен и отодвинут от жерла на известное расстояние. Как только задача была решена, всех, кто работал подле трубы, как ветром сдуло. Прошло еще две-три минуты, и я сделал неожиданное открытие.
– Смотрите, Амелия! – воскликнул я. – Она поднимается!
Ближайший к нам конец трубы начал отрываться от грунта. Одновременно дальний ее конец стал понемногу опускаться в воду. В зданиях по краям озера, очевидно, располагались машины, приводящие всю систему в движение: через эти здания проходила ось вращения трубы, и до нас долетал рев и грохот спрятанных внутри машин, а сквозь отверстия в стенах вырывался зеленый дым.
Труба поднималась вверх минуту, от силы две, – невзирая на ее исполинские размеры, движение осуществлялось плавно и равномерно. Когда она встала под углом градусов сорок пять к горизонту, грохот машин прекратился, последнее облачко зеленого дыма уплыло прочь. Было около полудня, солнце пылало прямо над нашими головами.
А труба в новом своем положении приобрела, в том не оставалось сомнений, вид гигантской пушки, нацеленной в небо.
Вода в озере успокоилась, рабочие, хлопотавшие вокруг, по всей вероятности, попрятались в приземистых строениях, разбросанных неподалеку. Только мы с Амелией, так и не понявшие смысла всех этих приготовлений, продолжали сидеть как ни в чем не бывало.
Первым признаком того, что пушка выстрелила, была белая пена, вскипевшая вдруг по всей поверхности озера. Мгновением позже мы почувствовали, как содрогнулась и задрожала почва, на которой мы сидим, и воды канала перед нами из края в край всколыхнулись рябью.
Я кинулся к Амелии, обхватил ее за плечи и повалил на откос. Она неуклюже упала на бок, но я и сам бросился следом, прикрыв ей лицо своим плечом, а голову руками. Мы ощущали сильнейшие сотрясения почвы, словно она вот-вот разверзнется в землетрясении, а потом на нас обрушился такой сокрушительный гром, будто мы очутились в самом сердце грозы.
Буйство стихий стремительно достигло апогея и кончилось так же внезапно, как началось. В ту же секунду до нас донесся затяжной, пронзительный взрыв – все вокруг зарокотало и завыло, будто тысяча паровозных свистков грянула нам в уши. Вой начался сразу на самой высокой ноте и быстро сошел на нет.
Когда все успокоилось, мы снова сели и не сговариваясь уставились на пушку по ту сторону канала. От снаряда – если он вообще существовал – не осталось никакого следа, зато из пушечного дула извергалось самое большое облако пара, какое я когда-либо видел в своей жизни. Оно было ослепительно-белым и сверкало над жерлом, сохраняя почти правильную круглую форму и непрерывно разрастаясь благодаря новым и новым клубам, вырывавшимся изнутри. Менее чем за минуту пар затмил солнце, и сразу стало холодно. С нашего наблюдательного пункта нам было видно, что тень накрыла чуть не всю планету до самого горизонта. Очутившись прямо под облаком, мы не могли определить его толщину, но по глубине тени догадывались, что она весьма значительна.
Мы поднялись, на ноги. Пушка уже вновь начала опускаться; в недрах зданий, где крепилась ее ось, опять загрохотали машины. Рабы и надсмотрщики потихоньку выбирались из своих убежищ.
Без всяких колебаний мы зашагали обратно к городу, мечтая как можно скорее вернуться к его относительному комфорту. В тот же миг, как солнце скрылось, окружающая температура упала гораздо ниже точки замерзания. Поэтому мы не слишком удивились, когда двумя-тремя минутами позже заметили, что вокруг порхают первые снежинки, а вскоре легкий снегопад превратился в истый буран, густой и слепящий.
Поднять глаза вверх нам удалось лишь однажды, и тут мы убедились, что туча, откуда падал снег, – то самое облако пара, которое изверилось из пушки! – закрыла теперь почти все небо.
Мы чуть не прозевали тот пункт, где можно войти в город, – так глубока была укутавшая дорогу снежная пелена. Зато мы впервые воочию увидели незримое прежде защитное поле, которое накрывало город: на купол толстым слоем налип снег.
Через несколько часов почва у нас под ногами содрогнулась снова, а потом опять и опять. Всего мы насчитали двенадцать взрывов с интервалами примерно по пять-шесть часов. В конце концов солнечные лучи прорвались сквозь тучи и растопили снег, облепивший купол, и тем не менее эти дни остались в нашей памяти как сумрачные и жуткие. И, судя по многим признакам, среди жителей Города Запустения так полагали отнюдь не мы одни.
7
На этом пока прервем рассказ о тайнах марсианского города. Описывая их, я по необходимости должен был представить Амелию и себя самого эдакими туристами, пытливо и беспристрастно глазеющими по сторонам подобно любому путешественнику в чужедальних землях. Однако в действительности, хотя нас и занимало то, что мы видели, до беспристрастности нам было очень и очень далеко: надо ли говорить, что нас более всего тревожила наша собственная судьба.
Мы редко касались самого главного, разве что косвенно, – не потому, что не думали об этом, а потому, что понимали: затрагивай или не затрагивай эту больную тему, ничего утешительного все равно не изобретешь. Мы никогда не сумеем вернуться на Землю – это, увы, была непреложная истина. В сущности, она лежала в основе всех наших мыслей и поступков, мы отдавали себе отчет, что нельзя вечно играть в прятки с собой, но в открытую планировать пребывание в Городе Запустения на весь остаток жизни означало окончательно примириться со своей участью.
Ближе всего мы подошли к тому, чтобы прямо взглянуть правде в глаза, в тот день, когда впервые осознали, как далеко продвинулась в своем развитии марсианская наука. Полагая, что в столь передовом обществе будет не слишком сложно достать необходимые материалы, я даже рискнул обратиться к Амелии с предложением:
– Надо найти какое-то место, где можно устроить лабораторию.
Она посмотрела на меня с насмешкой:
– Вы что, надумали заняться науками?
– Мне пришло на ум, что мы могли бы попытаться соорудить вторую машину времени.
– А вы имеете хоть малейшее представление о том, как она работает?
Я покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Мы сели рядом на берегу канала и стали следить за тем, что происходит. В данный момент рабочие у ближнего конца трубы занимались тем, что извлекали из ее недр какой-то большой предмет или аппарат. Когда его наконец вынули, то спустили по настилу на песок. Очевидно, при этом возникли определенные трудности, так как откуда-то пригнали еще рабочих на помощь.
Через полчаса аппарат был благополучно извлечен и отодвинут от жерла на известное расстояние. Как только задача была решена, всех, кто работал подле трубы, как ветром сдуло. Прошло еще две-три минуты, и я сделал неожиданное открытие.
– Смотрите, Амелия! – воскликнул я. – Она поднимается!
Ближайший к нам конец трубы начал отрываться от грунта. Одновременно дальний ее конец стал понемногу опускаться в воду. В зданиях по краям озера, очевидно, располагались машины, приводящие всю систему в движение: через эти здания проходила ось вращения трубы, и до нас долетал рев и грохот спрятанных внутри машин, а сквозь отверстия в стенах вырывался зеленый дым.
Труба поднималась вверх минуту, от силы две, – невзирая на ее исполинские размеры, движение осуществлялось плавно и равномерно. Когда она встала под углом градусов сорок пять к горизонту, грохот машин прекратился, последнее облачко зеленого дыма уплыло прочь. Было около полудня, солнце пылало прямо над нашими головами.
А труба в новом своем положении приобрела, в том не оставалось сомнений, вид гигантской пушки, нацеленной в небо.
Вода в озере успокоилась, рабочие, хлопотавшие вокруг, по всей вероятности, попрятались в приземистых строениях, разбросанных неподалеку. Только мы с Амелией, так и не понявшие смысла всех этих приготовлений, продолжали сидеть как ни в чем не бывало.
Первым признаком того, что пушка выстрелила, была белая пена, вскипевшая вдруг по всей поверхности озера. Мгновением позже мы почувствовали, как содрогнулась и задрожала почва, на которой мы сидим, и воды канала перед нами из края в край всколыхнулись рябью.
Я кинулся к Амелии, обхватил ее за плечи и повалил на откос. Она неуклюже упала на бок, но я и сам бросился следом, прикрыв ей лицо своим плечом, а голову руками. Мы ощущали сильнейшие сотрясения почвы, словно она вот-вот разверзнется в землетрясении, а потом на нас обрушился такой сокрушительный гром, будто мы очутились в самом сердце грозы.
Буйство стихий стремительно достигло апогея и кончилось так же внезапно, как началось. В ту же секунду до нас донесся затяжной, пронзительный взрыв – все вокруг зарокотало и завыло, будто тысяча паровозных свистков грянула нам в уши. Вой начался сразу на самой высокой ноте и быстро сошел на нет.
Когда все успокоилось, мы снова сели и не сговариваясь уставились на пушку по ту сторону канала. От снаряда – если он вообще существовал – не осталось никакого следа, зато из пушечного дула извергалось самое большое облако пара, какое я когда-либо видел в своей жизни. Оно было ослепительно-белым и сверкало над жерлом, сохраняя почти правильную круглую форму и непрерывно разрастаясь благодаря новым и новым клубам, вырывавшимся изнутри. Менее чем за минуту пар затмил солнце, и сразу стало холодно. С нашего наблюдательного пункта нам было видно, что тень накрыла чуть не всю планету до самого горизонта. Очутившись прямо под облаком, мы не могли определить его толщину, но по глубине тени догадывались, что она весьма значительна.
Мы поднялись, на ноги. Пушка уже вновь начала опускаться; в недрах зданий, где крепилась ее ось, опять загрохотали машины. Рабы и надсмотрщики потихоньку выбирались из своих убежищ.
Без всяких колебаний мы зашагали обратно к городу, мечтая как можно скорее вернуться к его относительному комфорту. В тот же миг, как солнце скрылось, окружающая температура упала гораздо ниже точки замерзания. Поэтому мы не слишком удивились, когда двумя-тремя минутами позже заметили, что вокруг порхают первые снежинки, а вскоре легкий снегопад превратился в истый буран, густой и слепящий.
Поднять глаза вверх нам удалось лишь однажды, и тут мы убедились, что туча, откуда падал снег, – то самое облако пара, которое изверилось из пушки! – закрыла теперь почти все небо.
Мы чуть не прозевали тот пункт, где можно войти в город, – так глубока была укутавшая дорогу снежная пелена. Зато мы впервые воочию увидели незримое прежде защитное поле, которое накрывало город: на купол толстым слоем налип снег.
Через несколько часов почва у нас под ногами содрогнулась снова, а потом опять и опять. Всего мы насчитали двенадцать взрывов с интервалами примерно по пять-шесть часов. В конце концов солнечные лучи прорвались сквозь тучи и растопили снег, облепивший купол, и тем не менее эти дни остались в нашей памяти как сумрачные и жуткие. И, судя по многим признакам, среди жителей Города Запустения так полагали отнюдь не мы одни.
7
На этом пока прервем рассказ о тайнах марсианского города. Описывая их, я по необходимости должен был представить Амелию и себя самого эдакими туристами, пытливо и беспристрастно глазеющими по сторонам подобно любому путешественнику в чужедальних землях. Однако в действительности, хотя нас и занимало то, что мы видели, до беспристрастности нам было очень и очень далеко: надо ли говорить, что нас более всего тревожила наша собственная судьба.
Мы редко касались самого главного, разве что косвенно, – не потому, что не думали об этом, а потому, что понимали: затрагивай или не затрагивай эту больную тему, ничего утешительного все равно не изобретешь. Мы никогда не сумеем вернуться на Землю – это, увы, была непреложная истина. В сущности, она лежала в основе всех наших мыслей и поступков, мы отдавали себе отчет, что нельзя вечно играть в прятки с собой, но в открытую планировать пребывание в Городе Запустения на весь остаток жизни означало окончательно примириться со своей участью.
Ближе всего мы подошли к тому, чтобы прямо взглянуть правде в глаза, в тот день, когда впервые осознали, как далеко продвинулась в своем развитии марсианская наука. Полагая, что в столь передовом обществе будет не слишком сложно достать необходимые материалы, я даже рискнул обратиться к Амелии с предложением:
– Надо найти какое-то место, где можно устроить лабораторию.
Она посмотрела на меня с насмешкой:
– Вы что, надумали заняться науками?
– Мне пришло на ум, что мы могли бы попытаться соорудить вторую машину времени.
– А вы имеете хоть малейшее представление о том, как она работает?
Я покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105