И не отвечал.
Потом он пожал плечами.
Альберт никогда не уходит, пока я ему не прикажу, но сейчас выглядел он так, будто хочет уйти.
– Не уходи, – сказал я.
– Конечно, Робин, – удивленно ответил он.
– Поговори со мной еще. Полет долгий, и я, кажется, становлюсь раздражителен.
– Правда? – спросил он, выгнув брови: Альберт в такие моменты становится похожим на судью. Потом он сказал: – Знаете, Робин, вам совсем не обязательно все время бодрствовать. Может, хотите отключиться на время полета?
– Нет!
– Но, Робин, тут не о чем беспокоиться. Когда вы в состоянии готовности к действиям, время просто не ощущается. Спросите у своей жены.
– Нет! – повторил я. Я даже не хотел обсуждать этот вопрос: состояние готовности очень похоже на другое состояние – состояние смерти. – Нет, просто я хочу немного поговорить. Я думаю... я правда думаю, – сказал я, обдумывая только что пришедшую мысль, – что неплохо бы тебе рассказать мне о девятимерном пространстве.
Вторично за несколько миллисекунд Альберт бросил на меня такой взгляд – не удивленный, а скорее скептический.
– Вы хотите, чтобы я объяснил вам девятимерное пространство, – повторил он.
– Конечно, Альберт.
Он внимательно разглядывал меня сквозь табачный дым.
– Что ж, – сказал он наконец, – вижу, что эта мысль немного подбодрила вас. Вероятно, вы решили, что вам доставит удовольствие возможность немного посмеяться надо мной...
– Кому? Мне, Альберт? – с улыбкой спросил я.
– О, я не возражаю. Просто стараюсь сообразить, каковы основные правила.
– Основное правило таково, – ответил я. – Ты рассказываешь мне все. Если мне надоест, я тебе скажу. Так что начинай: «Девятимерное пространство – это...» А потом заполнишь пробелы.
Он выглядел довольным, хотя и слегка скептически настроенным.
– Нам следовало бы совершать долгие перелеты почаще, – заметил он. – Во всяком случае начинать надо не с этого. А вот с чего. Вначале мы обсудим нормальное трехмерное пространство, то, в каком вы выросли или, вернее, считали, что выросли, когда были еще плотью – в чем дело?
Я поднял руку. И сказал:
– Я думал, пространство четырехмерное. А как же время?
– Четырехмерное пространство-время, Робин. Я пытаюсь упростить для вас объяснение, поэтому говорю сначала о трех измерениях. Приведу пример. Предположим, вы молодой человек, садящий с подружкой перед экраном ПВ. Вы обняли ее за плечи. Вначале вы вытянули руку Вдоль спинки дивана – это первое измерение, назовем его шириной. Потом вы согнули руку в локте под прямым углом, так что ваше предплечье устремлено вперед и опирается на ее плечо – это второе измерение, которое мы назовем длиной. – А дальше вы опускаете руку девушке на грудь. Это глубина. Третье измерение.
– Да уж, глубина, – сказал я с улыбкой, – потому что тут я очень углублюсь.
Он вздохнул и пропустил мое замечание.
– Подумайте об этом примере. Вы продемонстрировали три пространственных измерения. Существует также, как вы верно заметили, четвертое измерение – время. Пять минут назад вашей руки здесь не было, сейчас она здесь, какое-то время спустя ее снова здесь не будет. Так что если вы хотите точно указать координаты какой-то системы, вы должны добавить и это измерение. Трехмерное «где» плюс четвертое «когда» – таково пространство-время.
Я терпеливо сказал:
– Я жду, когда все это изменится и ты скажешь, что все не так.
– Конечно, Робин, но прежде чем переходить к этой трудной части, я должен был убедиться, что вы усвоили легкую. Теперь переходим к трудной. Она связана с суперсимметрией.
– Отлично. У меня уже начали стекленеть глаза?
Он вопросительно посмотрел на меня, так серьезно, словно у меня действительно есть глаза и ему есть на что смотреть. Он хороший парень, Альберт.
– Еще нет, – довольно сказал он. – Постараюсь, чтобы они не остекленели. Я знаю, «суперсимметрия» звучит ужасно, но это всего лишь название математической модели, которая чисто статистически описывает основные особенности вселенной. Она включает в себя такие понятия, как «супергравитация», «теория струн» и «археокосмология». – Он снова посмотрел на меня. – Все еще не остекленели? Хорошо. Сейчас начнем разбираться в значении этих терминов. Их смысл гораздо легче самих слов. Это прекрасные области для изучения. Взятые вместе, они объясняют поведение материи и энергии во всех их проявлениях. Больше того. Они не просто объясняют их. Законы суперсимметрии и остальные буквально управляют поведением всего. Я хочу сказать, что из них логично вытекает наблюдаемое поведение всего, что составляет вселенную. Вытекает даже неизбежно.
– Но...
Он шел на всех парах; взмахом руки заставил меня замолчать.
– Оставайтесь с нами, – приказал он. – Это основы. Если бы древние греки понимали суперсимметрию и все относящиеся к этому понятия, они могли бы дедуктивно вывести законы Ньютона – законы движения и всемирного тяготения, могли бы вывести квантовые правила Планка и Гейзенберга и даже, – он подмигнул, – мою собственную теорию относительности, и общую, и специальную. Им не пришлось бы для этого экспериментировать и наблюдать. Они знали бы, что все это истинно, потому что вытекает, точно так же как Эвклид знал, что его геометрия истинна, потому что вытекает из общих законов.
– Но она не истинна! – удивленно воскликнул я. – То есть я хочу сказать – ты же сам рассказывал мне о неэвклидовой геометрии...
Он помолчал и задумался.
– В этом вся штука! – признал он наконец. Посмотрел на свою трубку, обнаружил, что она погасла, и начал снова методически набивать ее, продолжая говорить: – Эвклидова геометрия не неверна, она просто истинна для одного особого случая плоской двухмерной поверхности. В реальном мире таковых не существует. Есть своя штука и в суперсимметрии. Штука в том, что она тоже неверна для реального мира – по крайней мере для воспринимаемого нами трехмерного мира. Для того чтобы действовала суперсимметрия, требуется девять измерений, а мы можем наблюдать только три. Что происходит с остальными шестью?
Я с удовольствием сказал:
– Не имею ни малейшего представления, но ты действуешь гораздо лучше, чем обычно. Я еще не заблудился.
– У меня большая практика, – сухо ответил он. – У меня есть для вас и хорошая новость. Я могу математически продемонстрировать вам, почему необходимы девять измерений...
– О, нет!
– Конечно, нет, – согласился он. – Хорошая новость в том, что это не обязательно для вашего понимания.
– Признателен.
– Конечно. – Он снова зажег трубку. – Теперь относительно недостающих шести измерений... – Он задумчиво попыхтел немного. – Если необходимы девять пространственных измерений для объяснения поведения вселенной, почему мы можем воспринимать только три?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Потом он пожал плечами.
Альберт никогда не уходит, пока я ему не прикажу, но сейчас выглядел он так, будто хочет уйти.
– Не уходи, – сказал я.
– Конечно, Робин, – удивленно ответил он.
– Поговори со мной еще. Полет долгий, и я, кажется, становлюсь раздражителен.
– Правда? – спросил он, выгнув брови: Альберт в такие моменты становится похожим на судью. Потом он сказал: – Знаете, Робин, вам совсем не обязательно все время бодрствовать. Может, хотите отключиться на время полета?
– Нет!
– Но, Робин, тут не о чем беспокоиться. Когда вы в состоянии готовности к действиям, время просто не ощущается. Спросите у своей жены.
– Нет! – повторил я. Я даже не хотел обсуждать этот вопрос: состояние готовности очень похоже на другое состояние – состояние смерти. – Нет, просто я хочу немного поговорить. Я думаю... я правда думаю, – сказал я, обдумывая только что пришедшую мысль, – что неплохо бы тебе рассказать мне о девятимерном пространстве.
Вторично за несколько миллисекунд Альберт бросил на меня такой взгляд – не удивленный, а скорее скептический.
– Вы хотите, чтобы я объяснил вам девятимерное пространство, – повторил он.
– Конечно, Альберт.
Он внимательно разглядывал меня сквозь табачный дым.
– Что ж, – сказал он наконец, – вижу, что эта мысль немного подбодрила вас. Вероятно, вы решили, что вам доставит удовольствие возможность немного посмеяться надо мной...
– Кому? Мне, Альберт? – с улыбкой спросил я.
– О, я не возражаю. Просто стараюсь сообразить, каковы основные правила.
– Основное правило таково, – ответил я. – Ты рассказываешь мне все. Если мне надоест, я тебе скажу. Так что начинай: «Девятимерное пространство – это...» А потом заполнишь пробелы.
Он выглядел довольным, хотя и слегка скептически настроенным.
– Нам следовало бы совершать долгие перелеты почаще, – заметил он. – Во всяком случае начинать надо не с этого. А вот с чего. Вначале мы обсудим нормальное трехмерное пространство, то, в каком вы выросли или, вернее, считали, что выросли, когда были еще плотью – в чем дело?
Я поднял руку. И сказал:
– Я думал, пространство четырехмерное. А как же время?
– Четырехмерное пространство-время, Робин. Я пытаюсь упростить для вас объяснение, поэтому говорю сначала о трех измерениях. Приведу пример. Предположим, вы молодой человек, садящий с подружкой перед экраном ПВ. Вы обняли ее за плечи. Вначале вы вытянули руку Вдоль спинки дивана – это первое измерение, назовем его шириной. Потом вы согнули руку в локте под прямым углом, так что ваше предплечье устремлено вперед и опирается на ее плечо – это второе измерение, которое мы назовем длиной. – А дальше вы опускаете руку девушке на грудь. Это глубина. Третье измерение.
– Да уж, глубина, – сказал я с улыбкой, – потому что тут я очень углублюсь.
Он вздохнул и пропустил мое замечание.
– Подумайте об этом примере. Вы продемонстрировали три пространственных измерения. Существует также, как вы верно заметили, четвертое измерение – время. Пять минут назад вашей руки здесь не было, сейчас она здесь, какое-то время спустя ее снова здесь не будет. Так что если вы хотите точно указать координаты какой-то системы, вы должны добавить и это измерение. Трехмерное «где» плюс четвертое «когда» – таково пространство-время.
Я терпеливо сказал:
– Я жду, когда все это изменится и ты скажешь, что все не так.
– Конечно, Робин, но прежде чем переходить к этой трудной части, я должен был убедиться, что вы усвоили легкую. Теперь переходим к трудной. Она связана с суперсимметрией.
– Отлично. У меня уже начали стекленеть глаза?
Он вопросительно посмотрел на меня, так серьезно, словно у меня действительно есть глаза и ему есть на что смотреть. Он хороший парень, Альберт.
– Еще нет, – довольно сказал он. – Постараюсь, чтобы они не остекленели. Я знаю, «суперсимметрия» звучит ужасно, но это всего лишь название математической модели, которая чисто статистически описывает основные особенности вселенной. Она включает в себя такие понятия, как «супергравитация», «теория струн» и «археокосмология». – Он снова посмотрел на меня. – Все еще не остекленели? Хорошо. Сейчас начнем разбираться в значении этих терминов. Их смысл гораздо легче самих слов. Это прекрасные области для изучения. Взятые вместе, они объясняют поведение материи и энергии во всех их проявлениях. Больше того. Они не просто объясняют их. Законы суперсимметрии и остальные буквально управляют поведением всего. Я хочу сказать, что из них логично вытекает наблюдаемое поведение всего, что составляет вселенную. Вытекает даже неизбежно.
– Но...
Он шел на всех парах; взмахом руки заставил меня замолчать.
– Оставайтесь с нами, – приказал он. – Это основы. Если бы древние греки понимали суперсимметрию и все относящиеся к этому понятия, они могли бы дедуктивно вывести законы Ньютона – законы движения и всемирного тяготения, могли бы вывести квантовые правила Планка и Гейзенберга и даже, – он подмигнул, – мою собственную теорию относительности, и общую, и специальную. Им не пришлось бы для этого экспериментировать и наблюдать. Они знали бы, что все это истинно, потому что вытекает, точно так же как Эвклид знал, что его геометрия истинна, потому что вытекает из общих законов.
– Но она не истинна! – удивленно воскликнул я. – То есть я хочу сказать – ты же сам рассказывал мне о неэвклидовой геометрии...
Он помолчал и задумался.
– В этом вся штука! – признал он наконец. Посмотрел на свою трубку, обнаружил, что она погасла, и начал снова методически набивать ее, продолжая говорить: – Эвклидова геометрия не неверна, она просто истинна для одного особого случая плоской двухмерной поверхности. В реальном мире таковых не существует. Есть своя штука и в суперсимметрии. Штука в том, что она тоже неверна для реального мира – по крайней мере для воспринимаемого нами трехмерного мира. Для того чтобы действовала суперсимметрия, требуется девять измерений, а мы можем наблюдать только три. Что происходит с остальными шестью?
Я с удовольствием сказал:
– Не имею ни малейшего представления, но ты действуешь гораздо лучше, чем обычно. Я еще не заблудился.
– У меня большая практика, – сухо ответил он. – У меня есть для вас и хорошая новость. Я могу математически продемонстрировать вам, почему необходимы девять измерений...
– О, нет!
– Конечно, нет, – согласился он. – Хорошая новость в том, что это не обязательно для вашего понимания.
– Признателен.
– Конечно. – Он снова зажег трубку. – Теперь относительно недостающих шести измерений... – Он задумчиво попыхтел немного. – Если необходимы девять пространственных измерений для объяснения поведения вселенной, почему мы можем воспринимать только три?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90