находясь под прицелом,
лучше говорить именно в этой интонации. - Неси наручники!
- Встать! Руки за голову!
Бесполезно. Такому не растолкуешь.
В конце концов появились возбужденные от предвкушения
работы профессионалы, те, которым платят за умение быстро
бегать и красиво драться. Двое легко сняли меня с неподвижного
Эдика, третий его тут же перезафиксировал. Я подвергся
личному досмотру и в награду за то, что не имею привычки разгуливать
по родному городу вооруженным до зубов, заработал легкий
тычок и по браслету на запястья. После стандартной процедуры
меня поставили на ноги. Я получил возможность созерцать,
как профессионалы обрабатывают Эдика. Смирнов продолжал оставаться
безучастным к их стараниям, лежал, уткнувшись носом в
пол.
Наконец догадались перевернуть его на спину. Один из профессионалов
поискал у Смирнова пульс.
- Э-э, - только и смог сказать он, посмотрел на меня из положения
на корточках снизу вверх с нехорошим интересом.
Я почувствовал беспокойство.
- Ну ты его уделал, - высказался наконец профессионал и добавил
для своих:
- Этот - труп...
Глава вторая
- Ро-ота! Подъем! Форма одежды - номер один!
И снова вскочить, таращась со сна, откинуть поспешно одеяло
(тут и сейчас не до удовольствия понежиться в тепле и расслабленной
дреме еще полчасика), сунуть ноги в сапоги (кажется,
другой обуви в мире просто не существует) и вот уже стоишь на
исхоженном вдоль и поперек (ненавидимом каждой клеточкой тела)
плацу и в зябких сумерках очередного утра с тоской думаешь о
том, сколько еще мучительно длинных секунд, минут, часов снова
отделяют тебя от традиционно смешливого: "Отбой во внутренних
войсках!"
Меня разбудил звонок.
- Я открою, - сказала мама.
Я услышал, как она возится с дверным замком, потом - ее
голос:
- Здравствуй, Миша. Проходи, проходи, неудобно ведь на
пороге.
Я встал с дивана и, потирая щеку, вышел в прихожую.
Михаил был уже там, стоял, высокий, широкоплечий, в необъятном
плаще, смотрел сумрачно, хотя и пытался выдавить из себя
некое подобие вежливой улыбки. Не для меня - для мамы. Мы
обменялись рукопожатием.
- Давно ты к нам не захаживал, Миша, - говорила мама. - Как
там у тебя? Все нормально? Анжелочка как? Разговаривает
уже?
- Разговаривает, - кивнул Мишка, а мне показалось, что,
произнося это слово, он чуть расслабился, словно приотпустил
пружину дьявольского напряжения, которую сдерживал в себе не
первый день.
- Ну давай раздевайся, - захлопотала мама. - Сейчас кофейку
сварим.
Она ушла на кухню.
- Подержи, - попросил Мишка, протягивая мне кожаную папку,
которую зажимал до того под мышкой.
Когда я принял ее, он стал расстегивать пуговицы и снял
плащ. Я не привык видеть его таким: сосредоточенно-задумчивым,
хмурым, предельно лаконичным. Да и кто привык, кто его таким
видел - всеобщего любимца Мишку Михалыча Мартынова по прозвищу
"МММ - нет проблем"?
Появились, значит, проблемы. И серьезные. Даже догадываюсь,
какого плана. Один из близких друзей поехал по фазе
и открыл стрельбу в зале ожидания пулковского аэропорта, другой
близкий друг - проходит по делу главным свидетелем. Хорошо
хоть не обвиняемым. Есть от чего хмуриться и впадать в лаконизм.
Есть от чего.
Мишка забрал папку и молча посмотрел на меня.
- Проходите в гостиную, мальчики, - распорядилась из кухни
мама. - Я сейчас.
Мы уселись в кресла в гостиной (мягкую мебель покупал
еще отец году, кажется, в восемьдесят пятом), и Мишка положил
папку на колени, скрестил на ней руки. Он не торопился
начинать разговор, понимая, что все равно не избежать предварительного
скорого допроса со стороны мамы на тему семейных
новостей. Я мысленно усмехнулся, думая о том, как плохо
он ее, в сущности, знает, хотя знакомы они вот уже пару лет.
Мама у меня - женщина чуткая, и если я сумел разглядеть в нем
скрытое напряжение, она - подавно.
Так и получилось. Мама принесла нам кофе, печенье в плетеной
вафельнице и, сославшись на неотложную работу, ушла к
себе в комнату. Тут же мы услышали приглушенный закрытой
дверью стрекот пишущей машинки.
Я искоса наблюдал за Мишкой. Он расслабился в еще большей
степени, взял свою чашку, потягивал теперь кофе маленькими
глоточками. Он так и молчал, глядя в сторону, пока кофе
не кончился. Тогда он поставил опустевшую чашку на поднос и
повернулся ко мне.
- Я пришел к тебе по делу, - заявил он.
- Понимаю, - отвечал я.
- Ты, наверное, думаешь, это связано со следствием, - МММ
сделал паузу, я кивком подтвердил его предположение. - Да,
это связано. Но прежде я хотел бы сообщить тебе, что сегодня
утром дело Смирнова в нашем ведомстве закрыто. Гэбисты
забрали все материалы, а нам, ты понимаешь, в дружелюбных
тонах было указано знать свое место.
- Во-от как? - протянул я. - И есть основания?
- С какой стороны посмотреть...
Ответ этот ничего мне не объяснил, но, воспользовавшись
новой паузой, я достал сигареты, прикурил одну от спички.
Мишке я сигарет предлагать не стал: он никогда куревом не
увлекался, даже в армии как-то обошелся без этого, в чем я
ему теперь, уже как заядлый курильщик, завидую.
- Они, - продолжил Мартынов, - полагают, будто у них есть
на это основания. Мы в свою очередь полагаем, ты понимаешь,
что у нас есть основания им не доверять.
- В смысле?
- По всему, Боря, на этом дело Смирнова будет прекращено.
Так что можешь забыть о повестках и допросах: никто тобой
больше не заинтересуется. Никому теперь ты не нужен.
- М-да... - пробормотал я, несколько ошеломленный. - А я
подумал, ты пришел выяснить какие-то мелкие подробности, детали.
В более располагающей, так сказать, обстановке. Значит,
дело закрыто?
- Взгляни на это, - предложил Мишка.
Я аккуратно положил недокуренную сигарету на край пепельницы
фильтром вверх и раскрыл поданую папку.
Внутри были вырезки из самых разных газет - целая кипа.
Я быстро просмотрел их, удивился: никогда бы не подумал, что
Мишка увлекается коллекционированием вырезок подобного рода.
Заголовки статей устрашали; тексты, по всей видимости, устрашали
в еще большей степени. В глаза мне бросилось, что абзацы
некоторых статей обведены красным карандашом, а на полях имелись
пометки в виде вопросительных и восклицательных знаков.
Я закрыл папку.
- И какой же я должен сделать вывод из прочитанного? - я
затянулся почти потухшей сигаретой, раскуривая ее.
Мишка долго, почти целую минуту, с непонятным выражением
на лице молча меня разглядывал.
- Зря все это... - пробормотал он.
- Зря? - переспросил я.
Он вздохнул.
- Значит, так, - сказал он, протягивая руку к папке; я ее,
не колебаясь, отдал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
лучше говорить именно в этой интонации. - Неси наручники!
- Встать! Руки за голову!
Бесполезно. Такому не растолкуешь.
В конце концов появились возбужденные от предвкушения
работы профессионалы, те, которым платят за умение быстро
бегать и красиво драться. Двое легко сняли меня с неподвижного
Эдика, третий его тут же перезафиксировал. Я подвергся
личному досмотру и в награду за то, что не имею привычки разгуливать
по родному городу вооруженным до зубов, заработал легкий
тычок и по браслету на запястья. После стандартной процедуры
меня поставили на ноги. Я получил возможность созерцать,
как профессионалы обрабатывают Эдика. Смирнов продолжал оставаться
безучастным к их стараниям, лежал, уткнувшись носом в
пол.
Наконец догадались перевернуть его на спину. Один из профессионалов
поискал у Смирнова пульс.
- Э-э, - только и смог сказать он, посмотрел на меня из положения
на корточках снизу вверх с нехорошим интересом.
Я почувствовал беспокойство.
- Ну ты его уделал, - высказался наконец профессионал и добавил
для своих:
- Этот - труп...
Глава вторая
- Ро-ота! Подъем! Форма одежды - номер один!
И снова вскочить, таращась со сна, откинуть поспешно одеяло
(тут и сейчас не до удовольствия понежиться в тепле и расслабленной
дреме еще полчасика), сунуть ноги в сапоги (кажется,
другой обуви в мире просто не существует) и вот уже стоишь на
исхоженном вдоль и поперек (ненавидимом каждой клеточкой тела)
плацу и в зябких сумерках очередного утра с тоской думаешь о
том, сколько еще мучительно длинных секунд, минут, часов снова
отделяют тебя от традиционно смешливого: "Отбой во внутренних
войсках!"
Меня разбудил звонок.
- Я открою, - сказала мама.
Я услышал, как она возится с дверным замком, потом - ее
голос:
- Здравствуй, Миша. Проходи, проходи, неудобно ведь на
пороге.
Я встал с дивана и, потирая щеку, вышел в прихожую.
Михаил был уже там, стоял, высокий, широкоплечий, в необъятном
плаще, смотрел сумрачно, хотя и пытался выдавить из себя
некое подобие вежливой улыбки. Не для меня - для мамы. Мы
обменялись рукопожатием.
- Давно ты к нам не захаживал, Миша, - говорила мама. - Как
там у тебя? Все нормально? Анжелочка как? Разговаривает
уже?
- Разговаривает, - кивнул Мишка, а мне показалось, что,
произнося это слово, он чуть расслабился, словно приотпустил
пружину дьявольского напряжения, которую сдерживал в себе не
первый день.
- Ну давай раздевайся, - захлопотала мама. - Сейчас кофейку
сварим.
Она ушла на кухню.
- Подержи, - попросил Мишка, протягивая мне кожаную папку,
которую зажимал до того под мышкой.
Когда я принял ее, он стал расстегивать пуговицы и снял
плащ. Я не привык видеть его таким: сосредоточенно-задумчивым,
хмурым, предельно лаконичным. Да и кто привык, кто его таким
видел - всеобщего любимца Мишку Михалыча Мартынова по прозвищу
"МММ - нет проблем"?
Появились, значит, проблемы. И серьезные. Даже догадываюсь,
какого плана. Один из близких друзей поехал по фазе
и открыл стрельбу в зале ожидания пулковского аэропорта, другой
близкий друг - проходит по делу главным свидетелем. Хорошо
хоть не обвиняемым. Есть от чего хмуриться и впадать в лаконизм.
Есть от чего.
Мишка забрал папку и молча посмотрел на меня.
- Проходите в гостиную, мальчики, - распорядилась из кухни
мама. - Я сейчас.
Мы уселись в кресла в гостиной (мягкую мебель покупал
еще отец году, кажется, в восемьдесят пятом), и Мишка положил
папку на колени, скрестил на ней руки. Он не торопился
начинать разговор, понимая, что все равно не избежать предварительного
скорого допроса со стороны мамы на тему семейных
новостей. Я мысленно усмехнулся, думая о том, как плохо
он ее, в сущности, знает, хотя знакомы они вот уже пару лет.
Мама у меня - женщина чуткая, и если я сумел разглядеть в нем
скрытое напряжение, она - подавно.
Так и получилось. Мама принесла нам кофе, печенье в плетеной
вафельнице и, сославшись на неотложную работу, ушла к
себе в комнату. Тут же мы услышали приглушенный закрытой
дверью стрекот пишущей машинки.
Я искоса наблюдал за Мишкой. Он расслабился в еще большей
степени, взял свою чашку, потягивал теперь кофе маленькими
глоточками. Он так и молчал, глядя в сторону, пока кофе
не кончился. Тогда он поставил опустевшую чашку на поднос и
повернулся ко мне.
- Я пришел к тебе по делу, - заявил он.
- Понимаю, - отвечал я.
- Ты, наверное, думаешь, это связано со следствием, - МММ
сделал паузу, я кивком подтвердил его предположение. - Да,
это связано. Но прежде я хотел бы сообщить тебе, что сегодня
утром дело Смирнова в нашем ведомстве закрыто. Гэбисты
забрали все материалы, а нам, ты понимаешь, в дружелюбных
тонах было указано знать свое место.
- Во-от как? - протянул я. - И есть основания?
- С какой стороны посмотреть...
Ответ этот ничего мне не объяснил, но, воспользовавшись
новой паузой, я достал сигареты, прикурил одну от спички.
Мишке я сигарет предлагать не стал: он никогда куревом не
увлекался, даже в армии как-то обошелся без этого, в чем я
ему теперь, уже как заядлый курильщик, завидую.
- Они, - продолжил Мартынов, - полагают, будто у них есть
на это основания. Мы в свою очередь полагаем, ты понимаешь,
что у нас есть основания им не доверять.
- В смысле?
- По всему, Боря, на этом дело Смирнова будет прекращено.
Так что можешь забыть о повестках и допросах: никто тобой
больше не заинтересуется. Никому теперь ты не нужен.
- М-да... - пробормотал я, несколько ошеломленный. - А я
подумал, ты пришел выяснить какие-то мелкие подробности, детали.
В более располагающей, так сказать, обстановке. Значит,
дело закрыто?
- Взгляни на это, - предложил Мишка.
Я аккуратно положил недокуренную сигарету на край пепельницы
фильтром вверх и раскрыл поданую папку.
Внутри были вырезки из самых разных газет - целая кипа.
Я быстро просмотрел их, удивился: никогда бы не подумал, что
Мишка увлекается коллекционированием вырезок подобного рода.
Заголовки статей устрашали; тексты, по всей видимости, устрашали
в еще большей степени. В глаза мне бросилось, что абзацы
некоторых статей обведены красным карандашом, а на полях имелись
пометки в виде вопросительных и восклицательных знаков.
Я закрыл папку.
- И какой же я должен сделать вывод из прочитанного? - я
затянулся почти потухшей сигаретой, раскуривая ее.
Мишка долго, почти целую минуту, с непонятным выражением
на лице молча меня разглядывал.
- Зря все это... - пробормотал он.
- Зря? - переспросил я.
Он вздохнул.
- Значит, так, - сказал он, протягивая руку к папке; я ее,
не колебаясь, отдал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47