! – заревел Умберто.
– Сейчас ты узнаешь, – заверил я, – вот только выкину вон этих олигофренов…
После этого последовал показательный бой, в который Умберто и не подумал встревать. Он поглядел, с прищуром, держась за узел полуразвязанного галстука, как оба его телохранителя кинулись одновременно и оба попались: один на переворот книзу и другой – на простейший прямой правой. После этого я взял одного за штаны, открыл им дверь и выкинул наружу, второй, шатаясь, вышел сам.
Затем я запер двери, снова уселся в кресло и сказал:
– Ну как, теперь мы познакомились?
Силу он уважал. И понял, что за мной не только владение каратэ. Поэтому разговор действительно пошел деловой. Я обрисовал ему перспективы. Перспективы были неважные в связи со всеобщим ужесточением мер, направленных против распространения наркотиков. Умберто Лаччини вел рискованную игру и сообразил, что отвертеться не удастся.
Он зажег сигарету, ломая спички, потом бросил сигарету в пепельницу, вынул обширный цветастый платок и принялся вытирать шею и жирный белый подбородок. Потом хмуро спросил, к чему этот шантаж и чего я все-таки хочу. Я объяснил, чего хочу. Мне нужно найти человека по имени Аугусто Арренио Мендес, он же Гонсалес, в квартире которого он, Умберто, устроил притон, приносящий ему, Умберто, хороший доход. Умберто поинтересовался, отчего я не справлюсь о Гонсалесе в адресном бюро, после чего я молча встал и треснул его по зубам.
Вот это мне в моей профессии удовольствия не приносило.
Только что я ощущал вполне здоровый азарт, выбрасывая вон двух здоровенных дебилов. Накануне, выбив плечевой сустав давешнему знакомому, я не испытывал никаких неприятных чувств и сомнений. Но вот дать по зубам человеку, который не нападает на тебя с ножом, а сидит себе и просто не хочет отвечать на вопросы, мне представляется неприятным. Однако так меня учили в Интерполе, и я понимал, что иной раз – увы! – можно действовать только подобным образом.
Теперь Умберто унимал платком кровь. Унял, отнял платок ото рта, озабоченно осмотрел потери в карманное зеркальце, спрятал зеркальце и сказал, слегка потеряв в дикции:
– Ладно. Это лишнее. Пожалуй, если я буду молчать об этом Мендесе, вы мне пришьете еще и его убийство. Но я не знаю, кто он такой на самом деле и где сейчас. Он сценарист… В основном, сценарии военных фильмов, вторая мировая, Корея, Вьетнам, Афганистан… Без всякой политики – сплошное действие… Знаю, что он как-то связан с этим делом в ИАВ. Но я не имею к Мендесу никакого отношения, клянусь матерью, и в первый раз слышу, что у него такой псевдоним – Гонсалес.
После этого он поинтересовался, осторожно так поинтересовался, что я могу ему гарантировать, и я понял, что Умберто может сказать что-то еще, но хочет со мной договориться. Врать я ему не стал и объяснил, что от меня он может ожидать единственной поблажки: вместо того, чтобы сейчас взять его в наручники (я вынул их и показал Умберто), я могу разрешить ему явиться в участок самостоятельно. Скучным голосом я рассказал о действующем временном постановлении, в котором объявлялась полная амнистия раскаявшимся преступникам, добровольно отказавшимся от дальнейших незаконных действий. При этом можно было не раскрывать всех своих связей: главное было в том, чтобы действительно выйти из игры. Эта статья давала возможность многим и многим мелким сошкам мафии порвать с незаконной деятельностью, не навлекая на себя обязательной мести. Правда, если раскаявшийся бывал потом замечен полицией вновь, наказание скачком ужесточалось.
Умберто криво усмехнулся, выслушав мою речь. Он хотел, конечно, другого: продать мне какую-то информацию подороже. Продать за право продолжать свой промысел. Увы, этого я позволить не мог. Пауза тянулась довольно долго, потом я встал, снова вынул позвякивающие стальные колечки и обыденно сказал:
– Ладно, Умберто, поехали…
Ох, не хотелось Умберто менять кресло на нары.
– Хорошо, – сказал он, – я сделаю так, как вы мне посоветовали. Скажу, что знаю, но это очень немного. О каком-то деле, связанном с Институтом времени, я услышал совершенно случайно. В нем участвует… – И он назвал фамилию довольно известного в кинематографическом мире человека, крупного продюсера, одного из тех, кто стоял у начала взлета киностудии «XXI век». В дальнейшем Умберто именовал его по инициалам – К. П. Аугусто Мендес, как один из ведущих сценаристов, постоянно бывал у него, пока однажды К. П., у которого Лаччини был в фаворе, не сказал, что ассистент может пользоваться квартирой Мендеса, как своей. А сам Мендес исчез.
Говоря о деле, связанном с ИАВ, Умберто ничего не знал о его сути, и я понял, что тут он не врет. Ниточка не оборвалась, но вдруг снова на горизонте дела замаячил ИАВ. Как поступить? Несколько секунд я размышлял. Потом решил, что Умберто надо дожать.
Он безо всякого энтузиазма услышал от меня, что именно ему необходимо сделать и чем скорее, тем лучше. Однако выбор у него был скудный.
5
Шеф выслушал утром мой доклад в полном молчании, и нельзя было понять, дурака ли я валяю, по его мнению, или веду расследование нормально, с надеждой на успех.
– Версии? – потребовал он после изложения всех имевших место событий. Версий у меня была всего одна, но ослепительная.
Под делом ИАВ, как я полагал, имел место план внедрения в отряд темпонавтов человека, и не кого-нибудь, а именно – Аугусто Арренио Мендеса (он же – Гонсалес), который в прошлом осуществит диктаторский вариант развития. Я чувствовал, что нахожусь в определенной степени под влиянием книги самого Гонсалеса, однако считал, что вещи это взаимосвязанные. В сущности, в книге «Десант из прошлого» можно было выделить три момента. Первое: осуществление проекта «Критерий истины». Второе: подготовка фашистского путча, с помощью выходцев из прошлого, в сегодняшнем мире. Третье: заброска в прошлое человека, связанного с миром «бывших», чьи помыслы, за неимением реальной возможности изменить расстановку сил сегодня, направлены на то, чтобы создать по своему вкусу иной мир. К этой вот, третьей версии, я и склонялся, так как находил ее единственно реальной. Профессор Леонард Компотов, как я понял, свихнулся на первом варианте. Второй, то есть подготовку фашистского путча в настоящем, не считали реальным ни я, ни уважаемый Леонард Гаврилович.
Шеф, однако, заинтересовался именно вторым вариантом. Он при мне, не пользуясь услугами Ханнелоры, позвонил по особому каналу начальнику отдела безопасности ИАВ и попросил у него сделать копию книги Гонсалеса, причем особо срочно. Потом он поинтересовался, что я собираюсь предпринять в дальнейшем. Он произнес это с такой странной интонацией, будто главное в деле Гонсалеса было ему уже понятно и он сам брался за дальнейшее, а что уж там затевал я, дело второе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Сейчас ты узнаешь, – заверил я, – вот только выкину вон этих олигофренов…
После этого последовал показательный бой, в который Умберто и не подумал встревать. Он поглядел, с прищуром, держась за узел полуразвязанного галстука, как оба его телохранителя кинулись одновременно и оба попались: один на переворот книзу и другой – на простейший прямой правой. После этого я взял одного за штаны, открыл им дверь и выкинул наружу, второй, шатаясь, вышел сам.
Затем я запер двери, снова уселся в кресло и сказал:
– Ну как, теперь мы познакомились?
Силу он уважал. И понял, что за мной не только владение каратэ. Поэтому разговор действительно пошел деловой. Я обрисовал ему перспективы. Перспективы были неважные в связи со всеобщим ужесточением мер, направленных против распространения наркотиков. Умберто Лаччини вел рискованную игру и сообразил, что отвертеться не удастся.
Он зажег сигарету, ломая спички, потом бросил сигарету в пепельницу, вынул обширный цветастый платок и принялся вытирать шею и жирный белый подбородок. Потом хмуро спросил, к чему этот шантаж и чего я все-таки хочу. Я объяснил, чего хочу. Мне нужно найти человека по имени Аугусто Арренио Мендес, он же Гонсалес, в квартире которого он, Умберто, устроил притон, приносящий ему, Умберто, хороший доход. Умберто поинтересовался, отчего я не справлюсь о Гонсалесе в адресном бюро, после чего я молча встал и треснул его по зубам.
Вот это мне в моей профессии удовольствия не приносило.
Только что я ощущал вполне здоровый азарт, выбрасывая вон двух здоровенных дебилов. Накануне, выбив плечевой сустав давешнему знакомому, я не испытывал никаких неприятных чувств и сомнений. Но вот дать по зубам человеку, который не нападает на тебя с ножом, а сидит себе и просто не хочет отвечать на вопросы, мне представляется неприятным. Однако так меня учили в Интерполе, и я понимал, что иной раз – увы! – можно действовать только подобным образом.
Теперь Умберто унимал платком кровь. Унял, отнял платок ото рта, озабоченно осмотрел потери в карманное зеркальце, спрятал зеркальце и сказал, слегка потеряв в дикции:
– Ладно. Это лишнее. Пожалуй, если я буду молчать об этом Мендесе, вы мне пришьете еще и его убийство. Но я не знаю, кто он такой на самом деле и где сейчас. Он сценарист… В основном, сценарии военных фильмов, вторая мировая, Корея, Вьетнам, Афганистан… Без всякой политики – сплошное действие… Знаю, что он как-то связан с этим делом в ИАВ. Но я не имею к Мендесу никакого отношения, клянусь матерью, и в первый раз слышу, что у него такой псевдоним – Гонсалес.
После этого он поинтересовался, осторожно так поинтересовался, что я могу ему гарантировать, и я понял, что Умберто может сказать что-то еще, но хочет со мной договориться. Врать я ему не стал и объяснил, что от меня он может ожидать единственной поблажки: вместо того, чтобы сейчас взять его в наручники (я вынул их и показал Умберто), я могу разрешить ему явиться в участок самостоятельно. Скучным голосом я рассказал о действующем временном постановлении, в котором объявлялась полная амнистия раскаявшимся преступникам, добровольно отказавшимся от дальнейших незаконных действий. При этом можно было не раскрывать всех своих связей: главное было в том, чтобы действительно выйти из игры. Эта статья давала возможность многим и многим мелким сошкам мафии порвать с незаконной деятельностью, не навлекая на себя обязательной мести. Правда, если раскаявшийся бывал потом замечен полицией вновь, наказание скачком ужесточалось.
Умберто криво усмехнулся, выслушав мою речь. Он хотел, конечно, другого: продать мне какую-то информацию подороже. Продать за право продолжать свой промысел. Увы, этого я позволить не мог. Пауза тянулась довольно долго, потом я встал, снова вынул позвякивающие стальные колечки и обыденно сказал:
– Ладно, Умберто, поехали…
Ох, не хотелось Умберто менять кресло на нары.
– Хорошо, – сказал он, – я сделаю так, как вы мне посоветовали. Скажу, что знаю, но это очень немного. О каком-то деле, связанном с Институтом времени, я услышал совершенно случайно. В нем участвует… – И он назвал фамилию довольно известного в кинематографическом мире человека, крупного продюсера, одного из тех, кто стоял у начала взлета киностудии «XXI век». В дальнейшем Умберто именовал его по инициалам – К. П. Аугусто Мендес, как один из ведущих сценаристов, постоянно бывал у него, пока однажды К. П., у которого Лаччини был в фаворе, не сказал, что ассистент может пользоваться квартирой Мендеса, как своей. А сам Мендес исчез.
Говоря о деле, связанном с ИАВ, Умберто ничего не знал о его сути, и я понял, что тут он не врет. Ниточка не оборвалась, но вдруг снова на горизонте дела замаячил ИАВ. Как поступить? Несколько секунд я размышлял. Потом решил, что Умберто надо дожать.
Он безо всякого энтузиазма услышал от меня, что именно ему необходимо сделать и чем скорее, тем лучше. Однако выбор у него был скудный.
5
Шеф выслушал утром мой доклад в полном молчании, и нельзя было понять, дурака ли я валяю, по его мнению, или веду расследование нормально, с надеждой на успех.
– Версии? – потребовал он после изложения всех имевших место событий. Версий у меня была всего одна, но ослепительная.
Под делом ИАВ, как я полагал, имел место план внедрения в отряд темпонавтов человека, и не кого-нибудь, а именно – Аугусто Арренио Мендеса (он же – Гонсалес), который в прошлом осуществит диктаторский вариант развития. Я чувствовал, что нахожусь в определенной степени под влиянием книги самого Гонсалеса, однако считал, что вещи это взаимосвязанные. В сущности, в книге «Десант из прошлого» можно было выделить три момента. Первое: осуществление проекта «Критерий истины». Второе: подготовка фашистского путча, с помощью выходцев из прошлого, в сегодняшнем мире. Третье: заброска в прошлое человека, связанного с миром «бывших», чьи помыслы, за неимением реальной возможности изменить расстановку сил сегодня, направлены на то, чтобы создать по своему вкусу иной мир. К этой вот, третьей версии, я и склонялся, так как находил ее единственно реальной. Профессор Леонард Компотов, как я понял, свихнулся на первом варианте. Второй, то есть подготовку фашистского путча в настоящем, не считали реальным ни я, ни уважаемый Леонард Гаврилович.
Шеф, однако, заинтересовался именно вторым вариантом. Он при мне, не пользуясь услугами Ханнелоры, позвонил по особому каналу начальнику отдела безопасности ИАВ и попросил у него сделать копию книги Гонсалеса, причем особо срочно. Потом он поинтересовался, что я собираюсь предпринять в дальнейшем. Он произнес это с такой странной интонацией, будто главное в деле Гонсалеса было ему уже понятно и он сам брался за дальнейшее, а что уж там затевал я, дело второе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35