Она не замечала приближения своей добычи.
Нет! — беззвучно воскликнула Серебряная Снежинка. Но то же принуждение, которое заставило ее прийти к юрте Острого Языка, прямо к светящемуся в темноте входу, не давало ей произнести ни звука.
Ей стало холодно. Если Острый Язык действительно вызвала ее своим колдовством, Серебряная Снежинка может умереть этой ночью; и кто об этом узнает? Она ушла одна, покинутая своими верными женщинами, ушла из своей юрты в поисках убежища, и — хоть в это трудно будет поверить — Острый Язык ее достала. Кто об этом узнает? Женщина шаман может даже обвинить в ее смерти Иву, которая хотела только оставить Серебряную Снежинку наедине с мужем. И когда та вернется к хозяйке из юрты Соболя (или из вольных ночных блужданий по травянистой степи), ее будет ждать обвинение в черном колдовстве.
Ива этого не заслуживает. Бедная Ива, которая служила ей всю жизнь, которая научила ее силе духа и умению не поддаваться несчастьям, в чьем незаметном горе после смерти Басича было больше достоинства, чем в громком плаче евнухов при дворе Сына Неба. Если она и научилась любить, то только у Ивы.
Мне нужно защищать сына, — подумала Серебряная Снежинка. Мысль эта подействовала на нее, как поток холодной воды, и она обнаружила, что в состоянии сделать шаг в сторону, но потом другой — снова к юрте под гром доносящегося из нее барабана. Еще десять шагов, и она будет в самой юрте. Девять.., восемь.., и тут острая боль пронзила босую ногу Серебряной Снежинки. И эта боль разорвала заклятие, которое заставляло ее повиноваться призыву Острого Языка. С напряжением рассудка, которое испытывала только раз или два в жизни, она прикусила губу, чтобы не закричать от боли, повернулась и посмотрела, что ее ранило.
В руках у нее была стрела, с причудливо изогнутым наконечником, со знаком Тадикана на оперении. Она смотрела на стрелу, и в это мгновение легкий ночной ветерок засвистел в наконечнике. Это одна из страшных свистящих стрел, которая, когда Тадикан ее выпускал, служила для верных ему воинов приказом стрелять по той же цели. И этой целью вполне может быть ее муж или другой враг, которого Тадикан считает слабее себя.
Он так долго таился и молчал, и он, и Острый Язык. Серебряная Снежинка поняла: она была права, когда жалела, что они остались в живых. Она скажет Вугтурою…
— Иди сюда, девушка.
У входа в юрту стояла Острый Язык, держа в одной руке барабан духов, в другой — кубок из черепа и серебра. От жидкости в кубке шел легкий пар, и Серебряная Снежинка хотела ее пить не больше, чем входить в юрту.
У нас не было сил на слова, на вызов, вообще на что-то, кроме бегства. Она повернулась, но поняла, что движется очень медленно. Из раненой ноги текла теплая кровь. Может, стрела не только заколдована, но и отравлена?
— Иди, девушка. — Снова приказ. Острый Язык приблизилась, надменная в сознании своего могущества, которое сейчас, в новолуние, наибольшее. — Тадикан приедет до рассвета. Не понимаю, почему он так тебя хочет, но пусть позабавится перед концом. Иди сюда и жди его.
Мне нужно защищать сына! Эта мысль воспламенила Серебряной Снежинке кровь, дала возможность еще несколько мгновений стоять неподвижно. Кровь из раны на ноге текла в пыль. Безнадежно, подумала молодая женщина. Кровь обладает силой; Острый Язык знает, как этим воспользоваться, чтобы призвать ее.
Большая лиса.., самка.., рявкнула и прыгнула на шамана, которая отшатнулась, потом пришла в себя и сильно пнула зверя. Лиса закричала от боли, и крик ее отразился в лагере. Она снова набросилась на Острый Язык, и на этот раз не одна. Еще две лисы, крупнее, присоединились к первой. Самка отпустила ногу шамана и резко залаяла.
Серебряной Снежинке не нужно было знать Иву в человеческом облике, чтобы понять, что это значит. «Беги, старшая сестра!» Подхватив юбки, она побежала от юрты Острого Языка — к своей или к большой, это уже неважно.
Неожиданно она столкнулась со стремительно идущим человеком и закричала.
— Это ты, госпожа! Я оставил тебя спящей, — обвиняюще заговорил Вугтурой. — А ты зачем-то бродишь…
Яркий свет ослепил ее, она вцепилась в Вугтуроя. Свет приблизился. Вугтурой сощурился, стараясь рассмотреть, кто его несет. Но огонь покачивался при каждом шаге, и Серебряная Снежинка облегченно вздохнула. Это Ива! Хромая, она шла по кровавому следу, оставленному хозяйкой, и свободной рукой затирала что-то за собой. Хромала она так сильно, шла с таким трудом, что было ясно: пинок Острого Языка вполне мог сломать ей ребра.
— Кровь обладает силой, — негромко говорила Ива. — Мне нужно помешать Острому Языку использовать эту силу против моей сестры.
— Убирайся, ведьма! — рявкнул Вугтурой. Лицо его исказилось в неожиданной ярости, которая делает шунг-ню такими страшными. Он встал перед Серебряной Снежинкой и замахнулся кинжалом на служанку.
Глава 21
В ужасе перед гневом Вугтурой и его нападением Ива отскочила. Хромая нога подвела ее, и она пошатнулась. Не обращая внимания на боль в раненой ноге. Серебряная Снежинка выскочила из-за мужа и подхватила Иву, не дав ей упасть; служанка и хозяйка вцепились друг в друга, крошечный островок Чины в море травы; у обеих глаза широко распахнулись от ошеломления, боли и страха.
Вугтурой наклонился и выхватил из руки Ивы факел, прежде чем он упал: дождя не было уже много дней, и все шунг-ню опасались степного пожара. От игры света и тени лицо шан-ю превратилось в демонскую маску, сделав его вдвойне страшнее.
Каково наказание за колдовство? У шунг-ню есть одна общая черта с ханьцами: и те и другие ненавидят злое колдовство. И еще одна: и у того, и у другого народа есть способы мучительных наказаний.
Ива диким взглядом смотрела на Серебряную Снежинку. Потом слегка покачала головой, как бы призывая молчать.
Что ты за женщина? — спросила себя Серебряная Снежинка. — Все эти годы Ива оберегала тебя, заботилась о тебе, любила тебя; и ты готова оставить ее, потому что твой новый повелитель назвал ее ведьмой?
Разве не хвалилась она только вчера днем, что обрела счастье? Какова цена этому счастью, если за него приходится платить предательством верного друга?
— Ты обвиняешь не ту женщину, супруг. — Голос Серебряной Снежинки был резок и остр, как стрела, на которую она наступила. — Обвини в колдовстве Острого Языка, если посмеешь. Она околдовала меня, когда я была слаба и больна.
— Я тебя опоила, — негромко сказал Ива.
— Ты дала мне травы, чтобы я уснула, — и не впервые. — Серебряная Снежинка отбросила это возражение. Ярость, такая же горячая, как у мужа, затопила ее, разогнала холод недавнего колдовства. Даже боль в ноге словно отступила. — Ты слеп, муж мой, слеп и не видишь, что вскормил в своем лагере гадюку, но в то же время обвиняешь моего верного друга!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Нет! — беззвучно воскликнула Серебряная Снежинка. Но то же принуждение, которое заставило ее прийти к юрте Острого Языка, прямо к светящемуся в темноте входу, не давало ей произнести ни звука.
Ей стало холодно. Если Острый Язык действительно вызвала ее своим колдовством, Серебряная Снежинка может умереть этой ночью; и кто об этом узнает? Она ушла одна, покинутая своими верными женщинами, ушла из своей юрты в поисках убежища, и — хоть в это трудно будет поверить — Острый Язык ее достала. Кто об этом узнает? Женщина шаман может даже обвинить в ее смерти Иву, которая хотела только оставить Серебряную Снежинку наедине с мужем. И когда та вернется к хозяйке из юрты Соболя (или из вольных ночных блужданий по травянистой степи), ее будет ждать обвинение в черном колдовстве.
Ива этого не заслуживает. Бедная Ива, которая служила ей всю жизнь, которая научила ее силе духа и умению не поддаваться несчастьям, в чьем незаметном горе после смерти Басича было больше достоинства, чем в громком плаче евнухов при дворе Сына Неба. Если она и научилась любить, то только у Ивы.
Мне нужно защищать сына, — подумала Серебряная Снежинка. Мысль эта подействовала на нее, как поток холодной воды, и она обнаружила, что в состоянии сделать шаг в сторону, но потом другой — снова к юрте под гром доносящегося из нее барабана. Еще десять шагов, и она будет в самой юрте. Девять.., восемь.., и тут острая боль пронзила босую ногу Серебряной Снежинки. И эта боль разорвала заклятие, которое заставляло ее повиноваться призыву Острого Языка. С напряжением рассудка, которое испытывала только раз или два в жизни, она прикусила губу, чтобы не закричать от боли, повернулась и посмотрела, что ее ранило.
В руках у нее была стрела, с причудливо изогнутым наконечником, со знаком Тадикана на оперении. Она смотрела на стрелу, и в это мгновение легкий ночной ветерок засвистел в наконечнике. Это одна из страшных свистящих стрел, которая, когда Тадикан ее выпускал, служила для верных ему воинов приказом стрелять по той же цели. И этой целью вполне может быть ее муж или другой враг, которого Тадикан считает слабее себя.
Он так долго таился и молчал, и он, и Острый Язык. Серебряная Снежинка поняла: она была права, когда жалела, что они остались в живых. Она скажет Вугтурою…
— Иди сюда, девушка.
У входа в юрту стояла Острый Язык, держа в одной руке барабан духов, в другой — кубок из черепа и серебра. От жидкости в кубке шел легкий пар, и Серебряная Снежинка хотела ее пить не больше, чем входить в юрту.
У нас не было сил на слова, на вызов, вообще на что-то, кроме бегства. Она повернулась, но поняла, что движется очень медленно. Из раненой ноги текла теплая кровь. Может, стрела не только заколдована, но и отравлена?
— Иди, девушка. — Снова приказ. Острый Язык приблизилась, надменная в сознании своего могущества, которое сейчас, в новолуние, наибольшее. — Тадикан приедет до рассвета. Не понимаю, почему он так тебя хочет, но пусть позабавится перед концом. Иди сюда и жди его.
Мне нужно защищать сына! Эта мысль воспламенила Серебряной Снежинке кровь, дала возможность еще несколько мгновений стоять неподвижно. Кровь из раны на ноге текла в пыль. Безнадежно, подумала молодая женщина. Кровь обладает силой; Острый Язык знает, как этим воспользоваться, чтобы призвать ее.
Большая лиса.., самка.., рявкнула и прыгнула на шамана, которая отшатнулась, потом пришла в себя и сильно пнула зверя. Лиса закричала от боли, и крик ее отразился в лагере. Она снова набросилась на Острый Язык, и на этот раз не одна. Еще две лисы, крупнее, присоединились к первой. Самка отпустила ногу шамана и резко залаяла.
Серебряной Снежинке не нужно было знать Иву в человеческом облике, чтобы понять, что это значит. «Беги, старшая сестра!» Подхватив юбки, она побежала от юрты Острого Языка — к своей или к большой, это уже неважно.
Неожиданно она столкнулась со стремительно идущим человеком и закричала.
— Это ты, госпожа! Я оставил тебя спящей, — обвиняюще заговорил Вугтурой. — А ты зачем-то бродишь…
Яркий свет ослепил ее, она вцепилась в Вугтуроя. Свет приблизился. Вугтурой сощурился, стараясь рассмотреть, кто его несет. Но огонь покачивался при каждом шаге, и Серебряная Снежинка облегченно вздохнула. Это Ива! Хромая, она шла по кровавому следу, оставленному хозяйкой, и свободной рукой затирала что-то за собой. Хромала она так сильно, шла с таким трудом, что было ясно: пинок Острого Языка вполне мог сломать ей ребра.
— Кровь обладает силой, — негромко говорила Ива. — Мне нужно помешать Острому Языку использовать эту силу против моей сестры.
— Убирайся, ведьма! — рявкнул Вугтурой. Лицо его исказилось в неожиданной ярости, которая делает шунг-ню такими страшными. Он встал перед Серебряной Снежинкой и замахнулся кинжалом на служанку.
Глава 21
В ужасе перед гневом Вугтурой и его нападением Ива отскочила. Хромая нога подвела ее, и она пошатнулась. Не обращая внимания на боль в раненой ноге. Серебряная Снежинка выскочила из-за мужа и подхватила Иву, не дав ей упасть; служанка и хозяйка вцепились друг в друга, крошечный островок Чины в море травы; у обеих глаза широко распахнулись от ошеломления, боли и страха.
Вугтурой наклонился и выхватил из руки Ивы факел, прежде чем он упал: дождя не было уже много дней, и все шунг-ню опасались степного пожара. От игры света и тени лицо шан-ю превратилось в демонскую маску, сделав его вдвойне страшнее.
Каково наказание за колдовство? У шунг-ню есть одна общая черта с ханьцами: и те и другие ненавидят злое колдовство. И еще одна: и у того, и у другого народа есть способы мучительных наказаний.
Ива диким взглядом смотрела на Серебряную Снежинку. Потом слегка покачала головой, как бы призывая молчать.
Что ты за женщина? — спросила себя Серебряная Снежинка. — Все эти годы Ива оберегала тебя, заботилась о тебе, любила тебя; и ты готова оставить ее, потому что твой новый повелитель назвал ее ведьмой?
Разве не хвалилась она только вчера днем, что обрела счастье? Какова цена этому счастью, если за него приходится платить предательством верного друга?
— Ты обвиняешь не ту женщину, супруг. — Голос Серебряной Снежинки был резок и остр, как стрела, на которую она наступила. — Обвини в колдовстве Острого Языка, если посмеешь. Она околдовала меня, когда я была слаба и больна.
— Я тебя опоила, — негромко сказал Ива.
— Ты дала мне травы, чтобы я уснула, — и не впервые. — Серебряная Снежинка отбросила это возражение. Ярость, такая же горячая, как у мужа, затопила ее, разогнала холод недавнего колдовства. Даже боль в ноге словно отступила. — Ты слеп, муж мой, слеп и не видишь, что вскормил в своем лагере гадюку, но в то же время обвиняешь моего верного друга!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75