— все запасы съедены.
Графиня сошла с крыльца прямо в толпу, превозмогая себя, погладила по головке замурзанного ребенка, от него, казалось, остались одни глаза, огромные глазищи на изголодавшемся личике. Она обещала еду, посулила даже молока для детей, при условии — тут ее голос зазвучал громко и повелительно — что двор замка немедленно будет очищен. Жилье она, как ни прискорбно, предоставить никак не может — жест сожаления (ах, бедняжки!) и печальные морщинки на лице мадонны. В доме военные, деревня переполнена, польский лагерь возле парка — все это не позволяет им остаться здесь. Недовольство, ропот, даже проклятия среди беженцев; и вновь, перекрывая шум, звонкий, привыкший повелевать голос — графиня была дочерью генерала: па ночь они могут спокойно расположиться в парке, но наутро должны уйти. «Ортсбау-эрнфюрера ко мне!» — «Слушаюсь, госпожа графиня».— «Крюгер, распорядитесь накормить лошадей!» Потом управляющему: «За дело, господин управляющий!»
Чуть в стороне от толпы волынцев стоял бледный чернявый парнишка в изношенном комбинезоне, держа под уздцы красавца коня, благородных кровей — это графиня оценила сразу. Подойдя поближе, она ласково потрепала беспокойного копя, окинула его взглядом знатока и наконец спросила, не продается ли животное.
Даниэль Друскат — так звали парнишку — отрицательно помотал головой. Лошадь — его единственное достояние, он сам беженцам чужой, родители погибли, его взяли в обоз, потому что надеялись на запасную лошадь. Дама еще раз оглядела обоих и, наверно, решила: мальчик миловидный, хоть и оборванный, сгодится... например, в пажи. Она улыбнулась и сказала, что это еще не самое страшное, в Хорбеке и служба найдется, да, кстати, и новая куртка тоже.
Графиня удостоила парня беседой.Это заметила не одна Анна Прайбиш. Управляющий Доббин тоже. «Вперед, вперед!» — пролаял он, бегая возле волынцев, словно собака вокруг стада, и стараясь выпроводить обоз со двора замка; снова крик, визг, господа
офицеры СС, засунув руки в карманы, чуть не падали со смеху.Анна видела, что Доббин хотел было вытолкать молодого Друската, ужо и руку для удара занес, но графиня обняла парнишку за плечи, под защиту взяла. Управляющему, надо думать, это не по нраву пришлось, в деревне всякий знал, что он спит с хозяйкой.
— Нот так твой отец и появился в деревне, — сказала Анна. — А почему он остался, когда волынцы па рассвете ушли, никто точно не знает.
Лучше бы ему уйти, — вздохнула фройляйп Ида. — Бедный мальчик попал под подозрение.
Под подозрение? — изумилась Аня. — Как это под подозрение?
— Да разве отец тебе не говорил?
— Ни слова.
— А тебе непременно надо проболтаться, — рассердилась Анна Прайбиш. — Дура! — И обернулась к Ане. — Ты же знаешь, всегда она все перепутает.
— Как нехорошо, Анна, — оскорбилась фройляйн Ида. — И потом, я не понимаю, почему от нее непременно нужно это скрывать, все равно многие знают: Макс, Хильда и Крюгер, они же все там были.
Анна грозно посмотрела на сестру, по фройляйп Ида только повысила голос.
— Можешь сколько угодно возмущаться, — закричала она, — я все равно скажу. Поляк сбежал. Одни говорили: ему Даниэль помог, по крайней мере весточку в лагерь снес, другие твердили, что эсэсовцы-де — жуть! — спутали его с поляком. Он ведь тоже похож был на поляка. Эх, лучше бы он ушел с этими цыганами, отец-то твой, а тут пришлось ему страдать как поляку. Раздели его при всем честном народе, привязали к козлам и высекли, забили бы до смерти, не вступись графиня фон Хорбек.
— И они все видели, Штефан с женой и Крюгер? — прошептала девочка.
— Беги к ним, — проворчала Анна Прайбиш, — пусть бумажку напишут, а потом дуй в суд: так, мол, и так, от-пустите отца, он антифашист, жертва как-никак. Я еще тогда В толк пе могла взять, отчего он справку не выхло-потал, ведь мог бы куда быстрей других пробиться. «Прекрати»— вот что он отвечал на мои упреки. Позднее-то он и жил у меня, и столовался, эдакиц постоялец для мое-
го заведения не без пользы, а то два раза лицензию отбирали, но это так, к слову.
Старая женщина умолкла; она разволновалась и терла рот платком. Фройляйн Ида не преминула использовать момент и опять вмешалась в разговор. Похоже, ей стоило большого труда сосредоточиться на рассказе об унижении и порке Даниэля, теперь она, как водится, заговорила о вещах, никак не относящихся к делу.
— Хорбекская графиня была красивая женщина, — сказала она и как бы в доказательство прибавила: — Второй муж у нее американец.
— Мерзкая тварь она была, вот кто, — сердито махнула платком Анна Прайбиш. — И с управляющим путалась, и с офицерами. Я почти уверена, что она и мальчишек вроде Даниэля «просвещала».
— А гардероб? — Фройляйн Ида восторженно закатила глаза и знай свое: — Это вот платье — от нее. Несколько смело, не так ли?
— В Писании сказано, — раздраженно заметила Анна, — Вавилон был великой блудницей. Господи, что понимали в таких вещах древние святые, Хорбека они не видали.
Но фройляйн Ида не желала слезать с любимого конька.
— Цветастое, — объявила она, — вообще мне к лицу!
— Ида! — взорвалась Анна.
— Да? — засмущалась фройляйн Ида.
— Надо накормить кур.
— Ах, кур.
Фройляйн' Ида поднялась, с улыбкой посмотрела на девочку, точно говоря: вот видишь, она же не в своем уме. Потом, шелестя рюшками, проследовала к дверям и там остановилась.
— Думаешь, я ничего не понимаю, Анна? А я точно помню, все началось с рубашки. Ты тоже виновата. Вечно норовишь всех перехитрить.
Анна взмахнула рукой:
— Вон!
— Как угодно. — Фройляйн Ида откинула голову, как обиженный ребенок, и оставила их одних.
Казалось, слова сестры задели старуху за живое, она смотрела прямо перед собой, теребя кисти скатерти, потом наконец подняла голову:
— Тут, за этим столом, мы часто сиживали с твоей матерью... Господи, как давно это было...
— В сорок четвертом, — рассказывала Анна Прайбиш, — Гитлер приказал стереть с лица земли город Варшаву, дом за домом. И вот привезли еще один эшелон «рабочей силы»; всех прибывших построили во дворе замка и, как бы это сказать, учинили что-то вроде торгов. Осматривали женщин: крепкие ли ноги? Что они смогут поднять руками? Среди женщин была пятнадцатилетняя девочка, тонюсенькая, никто на нее не польстился, я ее и
ваяла. Звали девочку Сирена, что ли, или как-то похоже, В общем, не выговоришь. Я и говорю: «Тебя зовут Ирена, ПОНЯТНО?»
Она пугливо кивнула: Ирена, так ее потом все и звали. Девочка была робкая и запуганная, знаешь, как собачонка, которую долго и беспричинно колотили. Много времени прошло, пока она доверчивее стала.
Полякам в те времена запрещалось садиться за один стол с хозяином-немцем. Не скажу, чтобы я делала ей добро специально, хвастаться не стану, но тут в трактире, бог мой, неужели накрывать себе и ей отдельно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Графиня сошла с крыльца прямо в толпу, превозмогая себя, погладила по головке замурзанного ребенка, от него, казалось, остались одни глаза, огромные глазищи на изголодавшемся личике. Она обещала еду, посулила даже молока для детей, при условии — тут ее голос зазвучал громко и повелительно — что двор замка немедленно будет очищен. Жилье она, как ни прискорбно, предоставить никак не может — жест сожаления (ах, бедняжки!) и печальные морщинки на лице мадонны. В доме военные, деревня переполнена, польский лагерь возле парка — все это не позволяет им остаться здесь. Недовольство, ропот, даже проклятия среди беженцев; и вновь, перекрывая шум, звонкий, привыкший повелевать голос — графиня была дочерью генерала: па ночь они могут спокойно расположиться в парке, но наутро должны уйти. «Ортсбау-эрнфюрера ко мне!» — «Слушаюсь, госпожа графиня».— «Крюгер, распорядитесь накормить лошадей!» Потом управляющему: «За дело, господин управляющий!»
Чуть в стороне от толпы волынцев стоял бледный чернявый парнишка в изношенном комбинезоне, держа под уздцы красавца коня, благородных кровей — это графиня оценила сразу. Подойдя поближе, она ласково потрепала беспокойного копя, окинула его взглядом знатока и наконец спросила, не продается ли животное.
Даниэль Друскат — так звали парнишку — отрицательно помотал головой. Лошадь — его единственное достояние, он сам беженцам чужой, родители погибли, его взяли в обоз, потому что надеялись на запасную лошадь. Дама еще раз оглядела обоих и, наверно, решила: мальчик миловидный, хоть и оборванный, сгодится... например, в пажи. Она улыбнулась и сказала, что это еще не самое страшное, в Хорбеке и служба найдется, да, кстати, и новая куртка тоже.
Графиня удостоила парня беседой.Это заметила не одна Анна Прайбиш. Управляющий Доббин тоже. «Вперед, вперед!» — пролаял он, бегая возле волынцев, словно собака вокруг стада, и стараясь выпроводить обоз со двора замка; снова крик, визг, господа
офицеры СС, засунув руки в карманы, чуть не падали со смеху.Анна видела, что Доббин хотел было вытолкать молодого Друската, ужо и руку для удара занес, но графиня обняла парнишку за плечи, под защиту взяла. Управляющему, надо думать, это не по нраву пришлось, в деревне всякий знал, что он спит с хозяйкой.
— Нот так твой отец и появился в деревне, — сказала Анна. — А почему он остался, когда волынцы па рассвете ушли, никто точно не знает.
Лучше бы ему уйти, — вздохнула фройляйп Ида. — Бедный мальчик попал под подозрение.
Под подозрение? — изумилась Аня. — Как это под подозрение?
— Да разве отец тебе не говорил?
— Ни слова.
— А тебе непременно надо проболтаться, — рассердилась Анна Прайбиш. — Дура! — И обернулась к Ане. — Ты же знаешь, всегда она все перепутает.
— Как нехорошо, Анна, — оскорбилась фройляйн Ида. — И потом, я не понимаю, почему от нее непременно нужно это скрывать, все равно многие знают: Макс, Хильда и Крюгер, они же все там были.
Анна грозно посмотрела на сестру, по фройляйп Ида только повысила голос.
— Можешь сколько угодно возмущаться, — закричала она, — я все равно скажу. Поляк сбежал. Одни говорили: ему Даниэль помог, по крайней мере весточку в лагерь снес, другие твердили, что эсэсовцы-де — жуть! — спутали его с поляком. Он ведь тоже похож был на поляка. Эх, лучше бы он ушел с этими цыганами, отец-то твой, а тут пришлось ему страдать как поляку. Раздели его при всем честном народе, привязали к козлам и высекли, забили бы до смерти, не вступись графиня фон Хорбек.
— И они все видели, Штефан с женой и Крюгер? — прошептала девочка.
— Беги к ним, — проворчала Анна Прайбиш, — пусть бумажку напишут, а потом дуй в суд: так, мол, и так, от-пустите отца, он антифашист, жертва как-никак. Я еще тогда В толк пе могла взять, отчего он справку не выхло-потал, ведь мог бы куда быстрей других пробиться. «Прекрати»— вот что он отвечал на мои упреки. Позднее-то он и жил у меня, и столовался, эдакиц постоялец для мое-
го заведения не без пользы, а то два раза лицензию отбирали, но это так, к слову.
Старая женщина умолкла; она разволновалась и терла рот платком. Фройляйн Ида не преминула использовать момент и опять вмешалась в разговор. Похоже, ей стоило большого труда сосредоточиться на рассказе об унижении и порке Даниэля, теперь она, как водится, заговорила о вещах, никак не относящихся к делу.
— Хорбекская графиня была красивая женщина, — сказала она и как бы в доказательство прибавила: — Второй муж у нее американец.
— Мерзкая тварь она была, вот кто, — сердито махнула платком Анна Прайбиш. — И с управляющим путалась, и с офицерами. Я почти уверена, что она и мальчишек вроде Даниэля «просвещала».
— А гардероб? — Фройляйн Ида восторженно закатила глаза и знай свое: — Это вот платье — от нее. Несколько смело, не так ли?
— В Писании сказано, — раздраженно заметила Анна, — Вавилон был великой блудницей. Господи, что понимали в таких вещах древние святые, Хорбека они не видали.
Но фройляйн Ида не желала слезать с любимого конька.
— Цветастое, — объявила она, — вообще мне к лицу!
— Ида! — взорвалась Анна.
— Да? — засмущалась фройляйн Ида.
— Надо накормить кур.
— Ах, кур.
Фройляйн' Ида поднялась, с улыбкой посмотрела на девочку, точно говоря: вот видишь, она же не в своем уме. Потом, шелестя рюшками, проследовала к дверям и там остановилась.
— Думаешь, я ничего не понимаю, Анна? А я точно помню, все началось с рубашки. Ты тоже виновата. Вечно норовишь всех перехитрить.
Анна взмахнула рукой:
— Вон!
— Как угодно. — Фройляйн Ида откинула голову, как обиженный ребенок, и оставила их одних.
Казалось, слова сестры задели старуху за живое, она смотрела прямо перед собой, теребя кисти скатерти, потом наконец подняла голову:
— Тут, за этим столом, мы часто сиживали с твоей матерью... Господи, как давно это было...
— В сорок четвертом, — рассказывала Анна Прайбиш, — Гитлер приказал стереть с лица земли город Варшаву, дом за домом. И вот привезли еще один эшелон «рабочей силы»; всех прибывших построили во дворе замка и, как бы это сказать, учинили что-то вроде торгов. Осматривали женщин: крепкие ли ноги? Что они смогут поднять руками? Среди женщин была пятнадцатилетняя девочка, тонюсенькая, никто на нее не польстился, я ее и
ваяла. Звали девочку Сирена, что ли, или как-то похоже, В общем, не выговоришь. Я и говорю: «Тебя зовут Ирена, ПОНЯТНО?»
Она пугливо кивнула: Ирена, так ее потом все и звали. Девочка была робкая и запуганная, знаешь, как собачонка, которую долго и беспричинно колотили. Много времени прошло, пока она доверчивее стала.
Полякам в те времена запрещалось садиться за один стол с хозяином-немцем. Не скажу, чтобы я делала ей добро специально, хвастаться не стану, но тут в трактире, бог мой, неужели накрывать себе и ей отдельно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98