Мазут Амо — родной брат «национальных столпов», высмеянных в свое время великим армянским сатириком Акопом Пароняном. Жизненный путь представителя нефтепромышленного товарищества «Свет» описан в «Стране Наири» подробнее, чем, скажем, судьбы других обитателей города. И это имеет свою причину: ведь Мазут Амо, как губка, впитал в себя все то, чем живут «иаиряне». Образ этот, отличающийся широким обобщающим содержанием, как бы синтезирует «достоинства» Осепов Наримановых, Сергеев Каспары- чей, генералов Алешей, учителей Вародянов и т. д. Мазут Амо — это конденсированное ничтожество с величайшими претензиями, пустышка, возомнившая себя солью наирской земли.
Мазут Амо проходит через всю книгу, но его душевные и моральные «качества» с особой силой проявляются и развертываются в трагические дни истории армянского народа, когда кровавые волны первой мировой войны захлестнули Армению. Тут-то сатира Чаренца становится поистине беспощадной, ибо Мазут Амо — этот «спаситель нации» и «выдающийся революционный деятель», каким он себя рекламировал, предстает в облике циника и предателя, политического авантюриста и тайного агента русской полиции.
Любопытно, что рассказ о Мазуте Амо начинается с характеристики, которая дает нам возможность судить о так называемой «революционности» героя: «...он, Мазут Амо, из-за границы получает «Дрошак» (официальный орган дашнаков, издававшийся до революции в Женеве.— А. С.) и тайным образом распространяет его в низших слоях населения. Это обстоятельство известно не только мне, простому смертному, но даже ему — уездному начальнику, вот что поразительнее всего! Однако уездный начальник на революционную деятельность Амо Амбарцумовича смотрит сквозь пальцы и, неизвестно почему, эту его революционную деятельность рассматривает как «наивную шалость». «Будь он — Амо Амбарцумович — даже огнем, все-таки — душа-человек и абсолютно безвредный»,— говорит уездный начальник».
Итак, «революционная деятельность», покровительствуемая верхами и квалифицируемая ими как «наивная шалость»! «Революцио
нер», пользующийся уважением «и любовью уездного начальника, «революционер» — «душа-человек», абсолютно безвредный для власти! Чаренц гневно клеймит такое проституированное политическое сознание дашнаков, показывает, как последовательно и непрестанно они совершенствуются в «искусстве» лжи и обмана.
В первый же день войны Мазут Амо вырастает в одну из главных фигур города. Война становится для него источником наживы, полем мародерских действий, страдания и горя людей — предметом демагогических заклинаний, а верноподданническая фраза — надежным и испытанным средством карьеры. Мазут Амо проявляет необычайную активность. Он всюду поспевает, как Фигаро, организует митинги, собрания, манифестации, выступает с речами и призывами, не забывая, конечно, и о таких мелочах, как повышение цены на керосин. С первого взгляда может даже показаться, что активность Мазута Амо имеет какую-то направляющую идею, целеустремленность. Но активность политического авантюриста — это азарт промотавшегося игрока. Именно таким игроком и является Мазут Амо.
Интересно, что Чаренц оттеняет эту существенную сторону его характера такой выразительной деталью: речь-сообщение о начавшейся войне Мазут Амо произносит «с головокружительной высоты своего пьедестала — зеленого карточного стола», за которым в мирные дни «именитые» посетители клуба «резались» в преферанс, макао и другие игры...
«Историческая» речь Мазута Амо в первый день войны была встречена, «к его большому удивлению... полным молчанием», сбор пожертвований в пользу отряда добровольцев пошел на пользу хитрым пройдохам вроде отца Иусика. Наконец, вся затея создания «великой республики Наири» завершилась позорным крахом, привела к господству в стране разрухи, голода, анархии, к гибели тысяч и тысяч невинных простых людей. Таковы были печальные и страшные результаты «национальной политики» дашнаков; на виселицах древнего наирского города оказались учитель Вародян, врач Сергей Каспарыч и сам Мазут Амо с дощечкой над головой — «Мазут Амо Царь Наирский»...
Так, подобно мыльному пузырю, лопнула старая «страна Наири» и с нею вместе исчезли безвозвратно ее апологеты, претендовавшие на «исключительную» роль в ее судьбах.
«Трагическое» завершение истории Мазута Амо и К° звучит в книге Чаренца как трезвый приговор старому миру насилия и лжи. И смысл эпоса, его идейная целенаправленность становятся ясными и понятными, когда мы обращаемся к следующим словам «Предисловия автора»: «Может, и правда, что Наири — мираж, фикция, миф, сердечная болезнь... Но зато на месте Наири сегодня — страна, которая называется Арменией; и в этой древней стране жили вчера и живут сегодня ординарнейшие люди,— люди с обыкновенными особенностями обыкновенного человека. И больше — ничего. Не «Страна Наири», а лишь люди, которые живут сегодня в той части света, что называется Арменией и ныне стала Социалистической Советской Республикой, но до 1917 года была не чем иным, как отсталой окраиной русской империи. И ничего больше...»
В книге Епише Чаренца еще очень слабо звучит тема новой, возрожденной Армении. Да и люди, которые мечтают о ней, выглядят бледными, инертными, слабыми. Быть может, это следует объяснить сатирической природой произведения или незавершенностью всего замысла писателя (известно, что Чаренц собирался написать продолжение «Страны Наири»). Но как бы то ни было, книга эта явилась сатирической хроникой бесславного пути буржуазных националистов, «дела» и «помыслы» которых оказались столь чуждыми широким слоям трудящегося народа. И в этом — ее утверждающий, оптимистический пафос.
Родина Стефана Зорьяна — живописное армянское местечко Ко- ракилиса. Ныне — это город Кировакан, один из крупнейших промышленных центров Советской Армении. Здесь в 1890 году в патриархальной крестьянской семье родился будущий писатель. «В нашем селе,— вспоминает в автобиографии Зорьян,— праздновали сохранившийся с древних языческих времен праздник цветов (амбарцум), праздник дождя (вардавар), праздник благословения урожая, праздники навасард и масленицы. На праздниках много танцевали, играли на национальных инструментах, в изобилии принимали гостей и сами ходили в гости»1. Первые впечатления детства до сих пор не померкли в памяти писателя. Они связаны с увлекательными рассказами бабушки и матери, с задушевными песнями народных певцов — ашугов, со сказочно прекрасной природой родного края. Грамоте Зорьян начал обучаться у местного учителя Захара (в Армении таких учителей называли тогда «варжапетами»). Затем — каракилисская русская школа, которую Стефан окончил в 1906 году.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Мазут Амо проходит через всю книгу, но его душевные и моральные «качества» с особой силой проявляются и развертываются в трагические дни истории армянского народа, когда кровавые волны первой мировой войны захлестнули Армению. Тут-то сатира Чаренца становится поистине беспощадной, ибо Мазут Амо — этот «спаситель нации» и «выдающийся революционный деятель», каким он себя рекламировал, предстает в облике циника и предателя, политического авантюриста и тайного агента русской полиции.
Любопытно, что рассказ о Мазуте Амо начинается с характеристики, которая дает нам возможность судить о так называемой «революционности» героя: «...он, Мазут Амо, из-за границы получает «Дрошак» (официальный орган дашнаков, издававшийся до революции в Женеве.— А. С.) и тайным образом распространяет его в низших слоях населения. Это обстоятельство известно не только мне, простому смертному, но даже ему — уездному начальнику, вот что поразительнее всего! Однако уездный начальник на революционную деятельность Амо Амбарцумовича смотрит сквозь пальцы и, неизвестно почему, эту его революционную деятельность рассматривает как «наивную шалость». «Будь он — Амо Амбарцумович — даже огнем, все-таки — душа-человек и абсолютно безвредный»,— говорит уездный начальник».
Итак, «революционная деятельность», покровительствуемая верхами и квалифицируемая ими как «наивная шалость»! «Революцио
нер», пользующийся уважением «и любовью уездного начальника, «революционер» — «душа-человек», абсолютно безвредный для власти! Чаренц гневно клеймит такое проституированное политическое сознание дашнаков, показывает, как последовательно и непрестанно они совершенствуются в «искусстве» лжи и обмана.
В первый же день войны Мазут Амо вырастает в одну из главных фигур города. Война становится для него источником наживы, полем мародерских действий, страдания и горя людей — предметом демагогических заклинаний, а верноподданническая фраза — надежным и испытанным средством карьеры. Мазут Амо проявляет необычайную активность. Он всюду поспевает, как Фигаро, организует митинги, собрания, манифестации, выступает с речами и призывами, не забывая, конечно, и о таких мелочах, как повышение цены на керосин. С первого взгляда может даже показаться, что активность Мазута Амо имеет какую-то направляющую идею, целеустремленность. Но активность политического авантюриста — это азарт промотавшегося игрока. Именно таким игроком и является Мазут Амо.
Интересно, что Чаренц оттеняет эту существенную сторону его характера такой выразительной деталью: речь-сообщение о начавшейся войне Мазут Амо произносит «с головокружительной высоты своего пьедестала — зеленого карточного стола», за которым в мирные дни «именитые» посетители клуба «резались» в преферанс, макао и другие игры...
«Историческая» речь Мазута Амо в первый день войны была встречена, «к его большому удивлению... полным молчанием», сбор пожертвований в пользу отряда добровольцев пошел на пользу хитрым пройдохам вроде отца Иусика. Наконец, вся затея создания «великой республики Наири» завершилась позорным крахом, привела к господству в стране разрухи, голода, анархии, к гибели тысяч и тысяч невинных простых людей. Таковы были печальные и страшные результаты «национальной политики» дашнаков; на виселицах древнего наирского города оказались учитель Вародян, врач Сергей Каспарыч и сам Мазут Амо с дощечкой над головой — «Мазут Амо Царь Наирский»...
Так, подобно мыльному пузырю, лопнула старая «страна Наири» и с нею вместе исчезли безвозвратно ее апологеты, претендовавшие на «исключительную» роль в ее судьбах.
«Трагическое» завершение истории Мазута Амо и К° звучит в книге Чаренца как трезвый приговор старому миру насилия и лжи. И смысл эпоса, его идейная целенаправленность становятся ясными и понятными, когда мы обращаемся к следующим словам «Предисловия автора»: «Может, и правда, что Наири — мираж, фикция, миф, сердечная болезнь... Но зато на месте Наири сегодня — страна, которая называется Арменией; и в этой древней стране жили вчера и живут сегодня ординарнейшие люди,— люди с обыкновенными особенностями обыкновенного человека. И больше — ничего. Не «Страна Наири», а лишь люди, которые живут сегодня в той части света, что называется Арменией и ныне стала Социалистической Советской Республикой, но до 1917 года была не чем иным, как отсталой окраиной русской империи. И ничего больше...»
В книге Епише Чаренца еще очень слабо звучит тема новой, возрожденной Армении. Да и люди, которые мечтают о ней, выглядят бледными, инертными, слабыми. Быть может, это следует объяснить сатирической природой произведения или незавершенностью всего замысла писателя (известно, что Чаренц собирался написать продолжение «Страны Наири»). Но как бы то ни было, книга эта явилась сатирической хроникой бесславного пути буржуазных националистов, «дела» и «помыслы» которых оказались столь чуждыми широким слоям трудящегося народа. И в этом — ее утверждающий, оптимистический пафос.
Родина Стефана Зорьяна — живописное армянское местечко Ко- ракилиса. Ныне — это город Кировакан, один из крупнейших промышленных центров Советской Армении. Здесь в 1890 году в патриархальной крестьянской семье родился будущий писатель. «В нашем селе,— вспоминает в автобиографии Зорьян,— праздновали сохранившийся с древних языческих времен праздник цветов (амбарцум), праздник дождя (вардавар), праздник благословения урожая, праздники навасард и масленицы. На праздниках много танцевали, играли на национальных инструментах, в изобилии принимали гостей и сами ходили в гости»1. Первые впечатления детства до сих пор не померкли в памяти писателя. Они связаны с увлекательными рассказами бабушки и матери, с задушевными песнями народных певцов — ашугов, со сказочно прекрасной природой родного края. Грамоте Зорьян начал обучаться у местного учителя Захара (в Армении таких учителей называли тогда «варжапетами»). Затем — каракилисская русская школа, которую Стефан окончил в 1906 году.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23