— Акбота вдруг улыбнулась ясной улыбкой.— Мечтаю ходить пешком по морю со своим верблюжонком. Скажите, ага, разве это невозможно?
— Все возможно, родная, нет ничего невозможного.
— Я знаю, что врачи не вылечат меня,— тихо сказала Акбота.
— Бывает, что и вылечивают...
— Вы так говорите, чтобы утешить меня. Вы знаете, если постоянно переливать кровь чужих людей, то у человека начинает меняться характер. Вот так постепенно теряешь свою сущность и превращаешься в эту массу людей, которые живут в домах, построенных вами. А я не хочу быть похожей на них... Я кровосос, ага,— сказала Акбота и надрывно заплакала.
«О боже, ей идут даже слезы, льющиеся из глаз!» — подумал Тасжан. Он встал и погладил девушку по волосам.
— Акбота, вам нельзя так говорить.
— Просто я увидела понимающего человека и расслабилась... Больше не буду плакать.
— Поиграйте на домбре,— попросил жигит.
— Завтра, ага, завтра я посвящу вам свою мелодию и свою ночь...
Тут дверь открылась и вошел брат Акботы. Растерявшийся Тасжан стал. В руках мужчины была сетка с продуктами. Он бросил злой взгляд на остолбеневшего Тасжана и стал выкладывать на стол хлеб, колбасу, айран.
— Это стыдно,— сказал он наконец густым басом.— Вы ей в отцы годитесь, да к тому же Акбота больна.
— Я давно выздоровела,— вмешалась Акбота.— Просто скрывала от вас.
— Раз так, устраивайся на работу, трудись, корми себя сама.
— Выходит, я дармоедка? Ну, хорошо, через два дня я исполню все ваши советы, а сегодня оставьте меня в покое.
Акбота побледнела, губы у нее задрожали от обиды.
— Ну что ж, идемте в город,— обратился мужчина к Тасжану.— В этом доме вам не стоит задерживаться.
Тасжан вышел первый, брат Акботы последовал за ним со словами:
— Ты иди впереди, а я за тобой. Чего доброго, еще вздумаешь повернуть назад.
«Ну и тип! — с неприязнью подумал Тасжан.— Наверное, каратэ надо применять как раз против таких негодяев». Все же он постарался успокоить себя, но у него появилось такое отвращение к идущему за ним брату Акботы, что он побежал, чтобы избавиться от него. Ему казалось, что этот разъевшийся мужчина с тройным подбородком и сиплым басом начнет преследовать его, но тот быстро отстал. «Ну конечно, все его мысли и чувства превратились в ненасытный желудок,— зло подумал Тасжан,— а сердце заплыло жиром от сидения на балконе и обилия пищи».
Раздосадованный, он не стал подниматься в свой номер, а зашел в ресторан, который все еще был открыт.
— Двести грамм коньяка и кофе без сахара,— сказал он жестким тоном официантке.
Та, одобрительно кивнув, ушла. Тасжан выпил коньяк одним духом и откинулся на спинку стула. Он обратил внимание, что совсем не почувствовал вкуса коньяка, будто выпил обыкновенную воду. Затем он подошел к музыкантам, дал им пятерку и сказал:
— Самую громкую и визжащую музыку.
Его желание было мгновенно исполнено, но это не принесло ему облегчения. Он не знал, к кому бы придраться, на ком сорвать свою злость, не было видно ни одного рубахи-парня, из тех, которые любят «выступать» Тасжан не мог спокойно сидеть на месте, словно конь перед скачкой. Он искал драки, хотел, чтобы кто-нибудь задел его, весь был собран в тугой комок, но люди мирно сидели за столиками и кормились, как овцы на пастбище. Ему хотелось заорать на весь зал: «Выходи любой один на один!» В конце концов он почувствовал себя опозоренным, не найдя себе достойного противника. Все были заняты собой, до Тасжана с его переживаниями никому не было дела. И не было никого, кто бы выскочил на середину зала и встал перед ним.
«До чего мы дожили, единственное наше оружие теперь — сплетня,— подумал он.— Надо поскорее отсюда уйти. Но куда?»
Он понуро встал и огляделся. В зале мирно жевали, смеялись, выпивали, как будто нарочно подпаивая друг друга. «Все вы, слуги желудка, виноваты в беде Акбо-ты!» — хотелось крикнуть Тасжану, но он сдержал себя.
Акбота сказала, что он долго проживет. И это верно. Он безобиден, как черепаха, бесполезен, как плевок, никому не нужен и поэтому не умрет. Посредственности долго не умирают, они не способны на это, умирают гении.
Тасжан вернулся в номер и лег с намерением уснуть, однако сон не шел. Все в нем кипело.
Кто же виноват в болезни Акботы, в его неудавшейся судьбе? Круглый мир, ни одного угла, ни одной трещины, за которую можно было бы зацепиться,— скользишь, как на гладком льду. А нить жизни тверже алмаза, попробуй оборви ее. Тасжан вообразил, что сидит в самолете, у которого нет мотора, и его несет неизвестно куда, неизвестно, где и когда он упадет. Это и называется «жизнь как перекати-поле». Люди, конечно, живут теперь в мудрую эпоху, но он обособился от всех и, наверное, от этого свихнулся.
У него появилось такое ощущение, что он заново родился и ничего еще не понимает в жизни. Акбота, наверное, родилась слишком поздно. Ей бы родиться в восемнадцатом веке. Она не смогла приспособиться к бурному течению времени, к веку научно-технического прогресса. И это сильно и болезненно подействовало на ее чувствительную нежную душу, а современный город, загрязненный воздух, гул самолетов, шум машин доконали ее. Она — цветок, посаженный на бетон, рыба, которую бросили в нефтяное озеро...
Но одно ему ясно, что облик любимого человека не теряется никогда. Этот прекрасный облик создан только для тебя одного, его поймешь только ты один, и он явится в конце концов к тебе, сколько бы ты ни бродил по всем закоулкам земного шара. Ты найдешь его или он тебя найдет. Оказалось, что девушка из той лунной ночи его детства, когда он ради нее переплыл Бухтарму, превратилась в птицу любви и улетела на побережье древнего Атырау. О Акбота! Белая птица его юности! А ведь он счастливее других, потому что не убил своего ангела в образе Акботы, сохранил его в душе.
Да, этот уютный земной шар может сохранить только любовь. Исключительная, вечная любовь...
Под утро он все-таки уснул. За тонкой стеной храпел какой-то мужчина, и этот звук, как ни странно, навеял на него сон...
Он подошел к одинокому домику на берегу моря еще до захода солнца. На камне, у воды, стояла Акбота, одетая на казахский лад в платье с двойной оборкой, в камзол с тонкой талией, на голове шапочка с плюмажем из перьев филина, в ушах серьги, на руках серебряные браслеты, на шее красивое монисто, подвески для волос из серебряных монет.
Тасжан не поверил своим глазам, так преобразилась Акбота. А может, это призрак Акботы? Сам он был одет в техасские джинсы, узкую импортную рубашку, обут в заграничные туфли на высоком каблуке.
— Не узнали меня, ага? — серебристо прозвучал голос Акботы.— Я надела платье матери, вот и красуюсь. Ну как, идет оно мне?
— Ты в нем как птичка... Слов нет.
— А в прошлые времена все мы были такими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
— Все возможно, родная, нет ничего невозможного.
— Я знаю, что врачи не вылечат меня,— тихо сказала Акбота.
— Бывает, что и вылечивают...
— Вы так говорите, чтобы утешить меня. Вы знаете, если постоянно переливать кровь чужих людей, то у человека начинает меняться характер. Вот так постепенно теряешь свою сущность и превращаешься в эту массу людей, которые живут в домах, построенных вами. А я не хочу быть похожей на них... Я кровосос, ага,— сказала Акбота и надрывно заплакала.
«О боже, ей идут даже слезы, льющиеся из глаз!» — подумал Тасжан. Он встал и погладил девушку по волосам.
— Акбота, вам нельзя так говорить.
— Просто я увидела понимающего человека и расслабилась... Больше не буду плакать.
— Поиграйте на домбре,— попросил жигит.
— Завтра, ага, завтра я посвящу вам свою мелодию и свою ночь...
Тут дверь открылась и вошел брат Акботы. Растерявшийся Тасжан стал. В руках мужчины была сетка с продуктами. Он бросил злой взгляд на остолбеневшего Тасжана и стал выкладывать на стол хлеб, колбасу, айран.
— Это стыдно,— сказал он наконец густым басом.— Вы ей в отцы годитесь, да к тому же Акбота больна.
— Я давно выздоровела,— вмешалась Акбота.— Просто скрывала от вас.
— Раз так, устраивайся на работу, трудись, корми себя сама.
— Выходит, я дармоедка? Ну, хорошо, через два дня я исполню все ваши советы, а сегодня оставьте меня в покое.
Акбота побледнела, губы у нее задрожали от обиды.
— Ну что ж, идемте в город,— обратился мужчина к Тасжану.— В этом доме вам не стоит задерживаться.
Тасжан вышел первый, брат Акботы последовал за ним со словами:
— Ты иди впереди, а я за тобой. Чего доброго, еще вздумаешь повернуть назад.
«Ну и тип! — с неприязнью подумал Тасжан.— Наверное, каратэ надо применять как раз против таких негодяев». Все же он постарался успокоить себя, но у него появилось такое отвращение к идущему за ним брату Акботы, что он побежал, чтобы избавиться от него. Ему казалось, что этот разъевшийся мужчина с тройным подбородком и сиплым басом начнет преследовать его, но тот быстро отстал. «Ну конечно, все его мысли и чувства превратились в ненасытный желудок,— зло подумал Тасжан,— а сердце заплыло жиром от сидения на балконе и обилия пищи».
Раздосадованный, он не стал подниматься в свой номер, а зашел в ресторан, который все еще был открыт.
— Двести грамм коньяка и кофе без сахара,— сказал он жестким тоном официантке.
Та, одобрительно кивнув, ушла. Тасжан выпил коньяк одним духом и откинулся на спинку стула. Он обратил внимание, что совсем не почувствовал вкуса коньяка, будто выпил обыкновенную воду. Затем он подошел к музыкантам, дал им пятерку и сказал:
— Самую громкую и визжащую музыку.
Его желание было мгновенно исполнено, но это не принесло ему облегчения. Он не знал, к кому бы придраться, на ком сорвать свою злость, не было видно ни одного рубахи-парня, из тех, которые любят «выступать» Тасжан не мог спокойно сидеть на месте, словно конь перед скачкой. Он искал драки, хотел, чтобы кто-нибудь задел его, весь был собран в тугой комок, но люди мирно сидели за столиками и кормились, как овцы на пастбище. Ему хотелось заорать на весь зал: «Выходи любой один на один!» В конце концов он почувствовал себя опозоренным, не найдя себе достойного противника. Все были заняты собой, до Тасжана с его переживаниями никому не было дела. И не было никого, кто бы выскочил на середину зала и встал перед ним.
«До чего мы дожили, единственное наше оружие теперь — сплетня,— подумал он.— Надо поскорее отсюда уйти. Но куда?»
Он понуро встал и огляделся. В зале мирно жевали, смеялись, выпивали, как будто нарочно подпаивая друг друга. «Все вы, слуги желудка, виноваты в беде Акбо-ты!» — хотелось крикнуть Тасжану, но он сдержал себя.
Акбота сказала, что он долго проживет. И это верно. Он безобиден, как черепаха, бесполезен, как плевок, никому не нужен и поэтому не умрет. Посредственности долго не умирают, они не способны на это, умирают гении.
Тасжан вернулся в номер и лег с намерением уснуть, однако сон не шел. Все в нем кипело.
Кто же виноват в болезни Акботы, в его неудавшейся судьбе? Круглый мир, ни одного угла, ни одной трещины, за которую можно было бы зацепиться,— скользишь, как на гладком льду. А нить жизни тверже алмаза, попробуй оборви ее. Тасжан вообразил, что сидит в самолете, у которого нет мотора, и его несет неизвестно куда, неизвестно, где и когда он упадет. Это и называется «жизнь как перекати-поле». Люди, конечно, живут теперь в мудрую эпоху, но он обособился от всех и, наверное, от этого свихнулся.
У него появилось такое ощущение, что он заново родился и ничего еще не понимает в жизни. Акбота, наверное, родилась слишком поздно. Ей бы родиться в восемнадцатом веке. Она не смогла приспособиться к бурному течению времени, к веку научно-технического прогресса. И это сильно и болезненно подействовало на ее чувствительную нежную душу, а современный город, загрязненный воздух, гул самолетов, шум машин доконали ее. Она — цветок, посаженный на бетон, рыба, которую бросили в нефтяное озеро...
Но одно ему ясно, что облик любимого человека не теряется никогда. Этот прекрасный облик создан только для тебя одного, его поймешь только ты один, и он явится в конце концов к тебе, сколько бы ты ни бродил по всем закоулкам земного шара. Ты найдешь его или он тебя найдет. Оказалось, что девушка из той лунной ночи его детства, когда он ради нее переплыл Бухтарму, превратилась в птицу любви и улетела на побережье древнего Атырау. О Акбота! Белая птица его юности! А ведь он счастливее других, потому что не убил своего ангела в образе Акботы, сохранил его в душе.
Да, этот уютный земной шар может сохранить только любовь. Исключительная, вечная любовь...
Под утро он все-таки уснул. За тонкой стеной храпел какой-то мужчина, и этот звук, как ни странно, навеял на него сон...
Он подошел к одинокому домику на берегу моря еще до захода солнца. На камне, у воды, стояла Акбота, одетая на казахский лад в платье с двойной оборкой, в камзол с тонкой талией, на голове шапочка с плюмажем из перьев филина, в ушах серьги, на руках серебряные браслеты, на шее красивое монисто, подвески для волос из серебряных монет.
Тасжан не поверил своим глазам, так преобразилась Акбота. А может, это призрак Акботы? Сам он был одет в техасские джинсы, узкую импортную рубашку, обут в заграничные туфли на высоком каблуке.
— Не узнали меня, ага? — серебристо прозвучал голос Акботы.— Я надела платье матери, вот и красуюсь. Ну как, идет оно мне?
— Ты в нем как птичка... Слов нет.
— А в прошлые времена все мы были такими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19