Вон он уж под горой Супхан лежит, в засаде притаился, только случая поджидает, чтоб вспрыгнуть мне на темя. Тут уж будет не до песен, не до саза. Я и подыскал себе богатую невесту, чтоб перед смертью не побираться».
С этими словами тетка зарыдала еще громче.
— Вот из-за этой самой богатой невесты и обрушилось горе на наши головы. Заложили мы все, что у нас было, до последней рубашки, уплатили за невесту калым. На этой неделе ждали ее к себе вместе с приданым. Тут-то беда на нас возьми да и свались! Погубили они джигита, убили льва моего!
На кого думать, тетка и сама не знала, да и времени у бедняжки не было над этим голову ломать. Кредиторы в дом нагрянули, все, что в нем было, подчистую забрали. Литейный прибор и тот унесли. В доме хоть шаром покати, один ветер гуляет. На другой день сунулся я к кредиторам. С одним поругаюсь, другому деньги всучу, третьему долговой вексель подпишу. Вот таким манером кое-какое барахлишко дядино выручил. Потом на горные пастбища собрался, у отца невесты калым обратно просить. Два дня об камни ноги бил. А вышло — все зря. Затряс ага передо мной своей длинной белой бородой. — Не спорю, мы с ним сошлись на полтыще золо.
тых. Что было, то было. Однако доселе я ни гроша не получил.
— Опомнись! Как не получил?! Еще на той неделе дядя тебе сполна отмерил весь калым! Ты же сам его уговорил свадьбу отсрочить на неделю, чтобы приданое заготовить.
Ага весь как на иголках. То вскочит, то сядет, то желтыми четками защелкает.
— Не было этого,— говорит.— Выдумки одни...
— Как это выдумки? Тетка своими руками отсыпала в торбу пятьсот золотых, а дядя их тебе отвез!
У старика глаза забегали, того гляди из глазниц выскочат:
— Где это видано, чтобы калым раньше свадьбы платили? Эта пройдоха меня провести задумала! Мои деньги ей покоя не дают! Да пусть лопнут у меня глаза, коли я хоть ломаный грош от дяди твоего принял!
Так и вернулся я. домой с пустыми руками. Иду по горной дороге, голову ломаю, а все в толк взять не могу, кто там воду мутит. Если дядя и впрямь отдал деньги старику, тут гадать нечего: тот деньги зажал, а дядю убил, чтоб еще раз дочь продать. Коли не врет старик, значит, тетка дядю из ревности прихлопнула, а чтоб подозрения с себя снять, на старика наклепала.
Сколько я ни бился, так узел тот и не распутал. Пошел к жандарму. Только о старом шейхе заикнулся, он так и закипел.
— Что ты мелешь? Да знаешь ты, что следствие уже закончено? Где у тебя совесть? Что ты на агу напраслину возводишь? Знатный ага обворовал бедного литейщика! Да за такую клевету тебя судить надо!
И пошел и пошел чесать, словно я и есть главный виновник. Потом видит — я молчу, пообмяк малость.
— Ладно,— говорит,— топай отсюда, чтоб я тебя здесь больше не видел. И запомни: ты ничего не говорил. Всю дурь эту из головы выкинь. А на будущее заруби себе на носу: бедноте с богачами лучше не связываться.
Вышел я от жандарма, и тут словно молния мне мозги просветила. Вон оно как выходит! Коли шейх на тебя с жалобой, приходят жандармы, на руки тебе— колодки, и айда! А как ты вздумаешь на шейха
пожаловаться, тебя за это в грязь втопчут. Опять ты виноват. Здесь всеми делами у нас шейхи верховодят, а не Кемаль-паша! Где уж мне справиться с такою силой! Нечего и соваться!
Все же в доме я обыскал все щели, где тетка могла деньги запрятать. Хоть и ничего не нашел, старого доверия к тетке как не бывало. Все мне мерещилось, что у молодой вдовы тоже рыльце в пуху. Под конец и самому тошно стало от своих темных мыслей. Оставил ей все дядей нажитое и свою долю завещал. Коли виновна, думаю, пусть сама казнится. Я ей не судья.
Стал в дорогу собираться. Отлил для Сенем в подарок серебряные колокольчики, подвесил их вместе с золотыми монетами к ремешку. Гляжу на убор и радуюсь, представляю себе, как она его к свадьбе на голову наденет.
Подошел к тетке прощаться.
— Поеду,— говорю,— в Диярбекир, со службы бумаги заберу. Если дело какое себе найду — останусь там. После смерти дяди тяжко мне тут жить.
Не стал ей впрямую говорить, что не ворочусь больше. Тетка меня выслушала и говорит:
— Мемо, мертвым — в могиле лежать, живым — жить да поживать. На что тебе сдалась эта чужбина? Там люди чужие и воздух чужой. Забирай поскорей свои бумаги да приезжай сюда. Как я дядю твоего любила, так и тебя люблю. Сам знаешь, жена без мужа и собакам на корм не годится. Если ты обычай наш уважаешь, бери меня в жены, буду тебе верно служить, не раскаешься. А коли не хочешь, теткой тебе останусь.
«Да пропади он пропадом, этот обычай! — думаю.— Что это за обычай такой, когда молодой парень, у которого еще молоко на губах не обсохло, должен жениться чуть ли не на своей матери! И того хлеще случается — старый дед — борода до пояса — берет себе в жены дитя несмышленое».
— Нет,— говорю,— тетушка, я тебя за мать родную почитаю. Грех мне на тебя иначе смотреть. Не горюй, что останешься одна. Пока я живу, ни голод, ни нужда тебя не скрутят. Сам буду голодать, а тебя в беде не брошу. Это мой долг перед дядей покойным.
Поцеловал ей руку — и в путь. Все позади осталось: смерть, тревога, ненависть... Ноги несли меня навстречу надежде, счастью, любви. С каждым шагом Сенем была все ближе, все желанней. Сердце мое оттаяло, забилось в лад с моими мыслями, и затянул я песню, словно горя отродясь не видывал.
Развернет птица Хума крылья широко, Полетит птица Хума в небо высоко, Унесет птица Хума нас с тобой далёко, Туман пошли, о великий аллах, туман пошли!Не знал я тогда: не счастье мне судьба готовит, а новые горести.
Прибыл я в город на три дня раньше, чем было ус. ловлено. Снял в гостинице лучшую комнату. На базар сходил, накупил для Сенем шелковых кафтанов, сам приоделся. Покуда Сенем не прибыла, пошел командира своего проведать. Я ему в подарок пушистый ковер сиирдский припас. Как увидел меня командир, так ко мне и бросился.
— Эко вырядился, Мемо, прямо загляденье! Ай да молодец!
Усадил меня, денщику чай заказал, велел ему мои бумаги принести. Разговорились. Поведал я ему все: и про жандармов, и про шейха-старика. Он только головой качал.
— Пока они людей с потрохами будут закупать, их ни с какого боку не ущипнешь. Все эти шейхи, аги, сеийды двух слов связать не могут, а образованных людей в два счета вокруг пальца обведут. Прямо диву даешься, как они свои дела провертывают. Ты и знать ничего не знаешь, а они все пронюхают, все разведают, у них сеть по всей округе раскинута. Мимо них птица не пролетит, зверь не пробежит.
Потом будто вспомнил что-то, встрепенулся.
— Да, кстати, ты помнишь того шейха, у которого мы на празднике были?
У меня сердце так и подскочило.
— Помню, командир,— говорю упавшим голосом.
— Так вот, у того шейха одна жена сбежала в Ди-ярбекир. Видно, бедняжке невмоготу стало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44