— Хм,— произнес адмирал,— я рад это слышать. Хорошо. Переправьте пиратов на берег, Манли, и передайте их соответствующим властям. Если будут пойманы и доставлены сюда Темпл-мором остальные, то их можно повесить и позднее. Мне поимка этих злодеев доставляет большее удовольствие, чем захват французского фрегата.
Примерно три недели спустя после этого разговора секретарь доложил адмиралу, что надлежащим количеством выстрелов.«Энтерпрайз» возвестил о своем прибытии, но поскольку наступил полный штиль, то до вечера он, вероятно, не сможет подойти к берегу.
— Жаль,— произнес адмирал,— поскольку пираты сегодня днем должны предстать перед судом. У него на борту наверняка имеется еще несколько человек.
— Возможно, сэр. Но разбирательство закончится уже сегодня. В час дня в зале суда соберутся судьи.
— Ну и что из этого? Как известно, большинство разбойников здесь, и вешать их будут не сразу. Вместе с тем, поскольку мистер Темплмор уже поблизости и ему можно сообщить, то передайте световым телеграфом: пиратов судят сегодня! Он сможет тогда переправить на берег шлюпками остальных, если захочет.
Примерно в середине того же дня пиратов, и среди них Франсиско, под усиленной охраной доставили в зал суда. Зал был заполнен до отказа, поскольку процесс вызвал огромный интерес.
Некоторые из пиратов, которые были ранены при нападении на имение дона Куманоса и захвачены в плен, умерли в тюрьме. Но сорок пять человек сидели на скамье подсудимых. Их живописные одеяния, бородатые лица, а также воспоминания о совершенных ими злодеяниях вызывали у присутствовавших ужас, смешанный с негодованием. Двум самым молодым пиратам было разрешено выступить в качестве свидетелей, что давало им возможность избежать наказания. Эти двое лишь несколько месяцев находились на «Эвенджере», но даже за это время могли дать показания об убийстве экипажей трех торговых судов, ходивших в Вест-Индию, и нападении на имение дона Куманоса, а уже это давало веские основания для вынесения сурового приговора.
Прошло довольно продолжительное время, пока не закончились судебные формальности, пока не установили поименно, всех пиратов и пока свидетели не повторили для внесения в протокол свои подробные показания. Время близилось к вечеру, когда обвиняемым зачитали свидетельские показания и им был задан вопрос, не хотят ли они сказать что-либо в свою защиту. Вопрос судьей был повторен, и тут попросил слова Хокхерст. Спасти себя он не надеялся и стремился лишь к тому, чтобы не дать Франсиско возможности успешно защититься и избежать смерти. Хокхерст заявил, что он находился на «Эвенджере» некоторое время, но попал на корабль, будучи захвачен силой. К работе его принудили против его воли, как это мог бы, мол, подтвердить и сын капитана (при этом он указал на Франсиско), который с детства был привлечен к пиратству. Он, Хокхерст, всегда стремился противоречить капитану, и тот ничего не мог с ним поделать, поскольку только капитан и он могли управлять судном. Он бунтовал, пытался захватить корабль, к чему постоянно подстрекал людей, как и во время похода к Кайкосовым островам, за что был заключен под стражу, и это, мол, могут подтвердить и сын капитана и все остальные, если захотят. Освобожден он был только потому, что хорошо знал проход, но при этом ему пригрозили, что выбросят за борт, если он не проведет корабль, но он, рискуя всем, все же посадил шхуну на скалы, так как знал, что капитан все равно расправится с ним. Он стрелял в капитана, когда тот плыл к берегу, и это, мол, может тоже засвидетельствовать его сын, который с угрозами набросился на него, и они сцепились не на жизнь, а на смерть, когда их разняли английские офицеры и матросы. Конечно, он, мол, не может ожидать, чтобы Франсиско, сын капитана, помог ему, поскольку жили они всегда во вражде. С его ненавистью он отвратительным образом столкнулся во время нападения на реке Магдалене, план которого был составлен задолго до этого. Франсиско был заранее послан на берег, где выдал себя за потерпевшего кораблекрушение, а на самом деле имел цель выяснить, где находятся богатства, и оказать помощь при нападении. Франсиско, мол, сразу же использовал момент, чтобы удовлетворить свою ненависть к нему, и всадил в его плечо пулю, о чем известно другим пиратам и чего не будет отрицать и сам Франсиско. Он, Хокхерст, надеется также, что к Франсиско суд применит пытки и тот расскажет всю правду. Он же, во всяком случае, желает, чтобы тот тоже выступил и попытался возразить ему.
Когда Хокхерст закончил свое выступление, в зале на несколько минут возникла пауза. День быстро клонился к вечеру, и большая часть огромного зала суда уже погрузилась в темноту. Лишь на одной стороне дневной свет лился торжественным и почти мрачным блеском на лица пленников, представших перед судом. Солнце скрылось за плотной массой облаков, окрасив их края пылающим золотом. Хокхерст выступал свободно и убедительно. В его сиплом глухом голосе, казалось, сквозила честность. И клятвы, которыми он время от времени подкреплял свою речь, хотя мы их и опустили в нашем повествовании, придали его изложению убедительность.
Итак, когда он кончил говорить, наступило молчание. При быстро наползавших сумерках все присутствовавшие впервые ощутили ужасающую серьезность разыгравшегося перед ними представления, в котором одно-единственное слово: «Виновен!» — обрезало нити жизни их соплеменников. Эта тягостная тишина нарушалась лишь приглушенными всхлипываниями женщины, которую в темном зале невозможно было рассмотреть. Неожиданная женская жалость — а разве можно было ожидать сочувствия к судьбам таких отщепенцев со стороны женщины? — тронула сердца присутствовавших и, казалось, открыла путь чувству сострадания, хотя до этого каждый выражал и испытывал к пиратам отвращение.
Судья, судебные заседатели и присяжные почувствовали себя затронутыми проявлением жалости, и таким образом вызванное речью Хокхерста неблагоприятное впечатление о Франсиско несколько смягчилось.
Взгляды всех устремились теперь на того единственного, который был обвинен вдвойне, то есть не только прокурором, но и своим товарищем по судьбе, и среди этих взглядов были благожелательные. По сравнению с другими пиратами Франсиско производил впечатление не только исключительности, но и притягательности. И когда лучи заходящего солнца высветили его, то публика и суд увидели если не романтического героя, то во всяком случае миловидного, привлекательного юношу, со вкусом, хоть и небогато одетого.
Наконец послышался голос Франсиско, поразивший всех своей полнотой, человечностью и мелодичностью. Слух присутствовавшик, оскорбленный резким, глухим голосом Хокхерста, его грубой, резкой манерой говорить и едва отдохнувший во время наступившей тишины, внимал и прислушивался теперь к ясному, юному голосу Франсиско.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45