Мужчина трус
перед всем Вечно-Женственным; это знают бабёнки. Во многих случаях женской
любви, и, быть может, как раз в самых выдающихся, любовь есть лишь более
тонкий паразитизм, внедрение себя в чужую душу, порою даже в чужую плоть
ах! всегда с какими большими расходами для хозяина !
Известна судьба Гёте в моралино-кислой стародевичьей Германии. Он всегда
казался немцам неприличным, он имел искренних поклонниц только среди
евреек. Шиллер, благородный Шиллер, прожужжавший им уши высокими словами,
этот был им по сердцу. Что они ставили в упрёк Гёте? Гору Венеры ; и то,
что он написал венецианские эпиграммы. Уже Клопшток читал ему нравоучение;
было время, когда Гердер, говоря о Гёте, очень любил употреблять слово
Приап . Даже Вильгельм Мейстер считался лишь симптомом упадка, моральным
обнищанием . Зверинец домашнего скота , ничтожество героя в нём раздражало,
например, Нибура: он разражается в конце концов жалобой, которую мог бы
пропеть Битерольф: Ничто не производит более тягостного впечатления, чем
если великий дух лишает себя крыльев и ищет своей виртуозности в чём-нибудь
гораздо более низменном, отрекаясь от высшего ... Прежде же всего была
возмущена высшая дева: все маленькие дворы, всякого рода Вартбурги в
Германии открещивались от Гёте, от нечистого духа в Гёте. Эту историю
Вагнер положил на музыку. Он спасает Гёте, это понятно само собой; но так,
что он вместе с тем благоразумно принимает сторону высшей девы. Гёте
спасается: молитва спасает его, высшая дева влечёт его ввысь...
Что подумал бы Гёте о Вагнере? Гёте раз задал себе вопрос, какова
опасность, висящая над всеми романтиками: какова злополучная участь
романтиков? Его ответ: подавиться от отрыгания жвачки нравственных и
религиозных абсурдов . Короче: Парсифаль Философ прибавляет к этому ещё
эпилог. Святость быть может, последнее из высших ценностей, что ещё видит
толпа и женщина, горизонт идеала для всего, что от природы близоруко.
Среди же философов, как и всякий горизонт, простое непонимание, как бы
запирание ворот перед тем, где только начинается их мир, их опасность, их
идеал, их желательность... Выражаясь учтивее: la philosophie ne suffit pas
au grand nombre. Il lui faut la saintete.
4
Я расскажу ещё историю Кольца . От относится сюда. Это тоже история
спасения: только на этот раз обретает спасение сам Вагнер. Вагнер половину
своей жизни верил в революцию, как верил в неё только какой-нибудь француз.
Он искал её в рунических мифах, он полагал, что нашёл в лице Зигфрида
типичного революционера. Откуда происходят все бедствия в мире? спросил
себя Вагнер. От старых договоров ответил он, подобно всем идеологам
революции. По-немецки: от обычаев, законов, моралей, учреждений, от всего
того, на чём зиждется старый мир, старое общество. Как устранить бедствия
из мира? Как упразднить старое общество? Лишь объявлением войны договорам
(обычаю, морали). Это делает Зигфрид. Он начинает это делать рано, очень
рано: уже его возникновение есть объявление войны морали он рождается от
прелюбодеяния, от кровосмешения Не сага, а Вагнер является изобретателем
этой радикальной черты: в этом пункте он поправил сагу... Зигфрид
продолжает, как начал: он следует лишь первому импульсу, он переворачивает
вверх дном всё традиционное, всякое уважение, всякий страх. Что не нравится
ему, то он повергает в прах. Он непочтительно ополчается на старых богов.
Но главное предприятие его сводится к тому, чтобы эмансипировать женщину,
освободить Брунгильду ... Зигфрид и Брунгильда; таинство свободной любви;
начало золотого века; сумерки богов старой морали зло уничтожено... Корабль
Вагнера долго бежал весело по этому пути. Нет сомнения, что Вагнер искал на
нём свою высшую цель. Что же случилось? Несчастье. Корабль наскочил на риф;
Вагнер застрял. Рифом была шопенгауэровская философия; Вагнер застрял на
противоположном мировоззрении. Что положил он на музыку? Оптимизм. Вагнер
устыдился. К тому же ещё оптимизм, которому Шопенгауэр придал злостный
эпитет, нечестивый оптимизм. Он устыдился ещё раз. Он долго раздумывал, его
положение казалось отчаянным... Наконец ему забрезжил выход: риф, на
котором он потерпел крушение, как? а если он объяснит его как цель, как
тайное намерение, как подлинный смысл своего путешествия? Тут потерпеть
крушение это тоже была цель. Вепе navigavi, cum naufragium feci... И он
перевёл Кольцо на язык Шопенгауэра. Всё покосилось, всё рушится, новый мир
так же скверен, как старый: Ничто, индийская Цирцея, манит... Брунгильде,
которая по прежнему замыслу должна была закончить песнею в честь свободной
любви, утешая мир социалистической утопией, с которой всё станет хорошим ,
приходится теперь делать нечто другое. Она должна сначала изучить
Шопенгауэра; она должна переложить в стихи четвёртую книгу Мира как воли и
представления . Вагнер был спасён... Серьёзно, это было спасение.
Благодеяние, которым Вагнер обязан Шопенгауэру, неизмеримо. Только философ
decadence дал художнику decadence самого себя
5
Художнику decadence слово сказано. И с этого момента я становлюсь
серьёзным. Я далёк от того, чтобы безмятежно созерцать, как этот decadent
портит нам здоровье и к тому же музыку! Человек ли вообще Вагнер? Не
болезнь ли он скорее? Он делает больным всё, к чему прикасается, он сделал
больною музыку
Типичный decadent, который чувствует необходимость своего испорченного
вкуса, который заявляет в нём притязание на высший вкус, который умеет
заставить смотреть на свою испорченность как на закон, как на прогресс, как
на завершение.
И от этого не защищаются. Его сила обольщения достигает чудовищной
величины, вокруг него курится фимиам, ложное понимание его называет себя
евангелием , он склонил на свою сторону отнюдь не только нищих духом!
Мне хочется открыть немного окна. Воздуха! Больше воздуха!
Что в Германии обманываются насчёт Вагнера, это меня не удивляет. Меня
удивило бы противное. Немцы состряпали себе Вагнера, которому они могут
поклоняться: они ещё никогда не были психологами, их благодарность
выражается в том, что они ложно понимают. Но что обманываются относительно
Вагнера в Париже! где уже почти не представляют собою ничего иного как
психологов. И в Санкт-Петербурге! где ещё отгадывают такие вещи, каких не
отгадывают даже в Париже. Как родствен должен быть Вагнер общему
европейскому decadence, если последний не чувствует в нём decadent! Он
принадлежит к нему: он его протагонист, его величайшее имя... Чтут себя,
когда превозносят до небес его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
перед всем Вечно-Женственным; это знают бабёнки. Во многих случаях женской
любви, и, быть может, как раз в самых выдающихся, любовь есть лишь более
тонкий паразитизм, внедрение себя в чужую душу, порою даже в чужую плоть
ах! всегда с какими большими расходами для хозяина !
Известна судьба Гёте в моралино-кислой стародевичьей Германии. Он всегда
казался немцам неприличным, он имел искренних поклонниц только среди
евреек. Шиллер, благородный Шиллер, прожужжавший им уши высокими словами,
этот был им по сердцу. Что они ставили в упрёк Гёте? Гору Венеры ; и то,
что он написал венецианские эпиграммы. Уже Клопшток читал ему нравоучение;
было время, когда Гердер, говоря о Гёте, очень любил употреблять слово
Приап . Даже Вильгельм Мейстер считался лишь симптомом упадка, моральным
обнищанием . Зверинец домашнего скота , ничтожество героя в нём раздражало,
например, Нибура: он разражается в конце концов жалобой, которую мог бы
пропеть Битерольф: Ничто не производит более тягостного впечатления, чем
если великий дух лишает себя крыльев и ищет своей виртуозности в чём-нибудь
гораздо более низменном, отрекаясь от высшего ... Прежде же всего была
возмущена высшая дева: все маленькие дворы, всякого рода Вартбурги в
Германии открещивались от Гёте, от нечистого духа в Гёте. Эту историю
Вагнер положил на музыку. Он спасает Гёте, это понятно само собой; но так,
что он вместе с тем благоразумно принимает сторону высшей девы. Гёте
спасается: молитва спасает его, высшая дева влечёт его ввысь...
Что подумал бы Гёте о Вагнере? Гёте раз задал себе вопрос, какова
опасность, висящая над всеми романтиками: какова злополучная участь
романтиков? Его ответ: подавиться от отрыгания жвачки нравственных и
религиозных абсурдов . Короче: Парсифаль Философ прибавляет к этому ещё
эпилог. Святость быть может, последнее из высших ценностей, что ещё видит
толпа и женщина, горизонт идеала для всего, что от природы близоруко.
Среди же философов, как и всякий горизонт, простое непонимание, как бы
запирание ворот перед тем, где только начинается их мир, их опасность, их
идеал, их желательность... Выражаясь учтивее: la philosophie ne suffit pas
au grand nombre. Il lui faut la saintete.
4
Я расскажу ещё историю Кольца . От относится сюда. Это тоже история
спасения: только на этот раз обретает спасение сам Вагнер. Вагнер половину
своей жизни верил в революцию, как верил в неё только какой-нибудь француз.
Он искал её в рунических мифах, он полагал, что нашёл в лице Зигфрида
типичного революционера. Откуда происходят все бедствия в мире? спросил
себя Вагнер. От старых договоров ответил он, подобно всем идеологам
революции. По-немецки: от обычаев, законов, моралей, учреждений, от всего
того, на чём зиждется старый мир, старое общество. Как устранить бедствия
из мира? Как упразднить старое общество? Лишь объявлением войны договорам
(обычаю, морали). Это делает Зигфрид. Он начинает это делать рано, очень
рано: уже его возникновение есть объявление войны морали он рождается от
прелюбодеяния, от кровосмешения Не сага, а Вагнер является изобретателем
этой радикальной черты: в этом пункте он поправил сагу... Зигфрид
продолжает, как начал: он следует лишь первому импульсу, он переворачивает
вверх дном всё традиционное, всякое уважение, всякий страх. Что не нравится
ему, то он повергает в прах. Он непочтительно ополчается на старых богов.
Но главное предприятие его сводится к тому, чтобы эмансипировать женщину,
освободить Брунгильду ... Зигфрид и Брунгильда; таинство свободной любви;
начало золотого века; сумерки богов старой морали зло уничтожено... Корабль
Вагнера долго бежал весело по этому пути. Нет сомнения, что Вагнер искал на
нём свою высшую цель. Что же случилось? Несчастье. Корабль наскочил на риф;
Вагнер застрял. Рифом была шопенгауэровская философия; Вагнер застрял на
противоположном мировоззрении. Что положил он на музыку? Оптимизм. Вагнер
устыдился. К тому же ещё оптимизм, которому Шопенгауэр придал злостный
эпитет, нечестивый оптимизм. Он устыдился ещё раз. Он долго раздумывал, его
положение казалось отчаянным... Наконец ему забрезжил выход: риф, на
котором он потерпел крушение, как? а если он объяснит его как цель, как
тайное намерение, как подлинный смысл своего путешествия? Тут потерпеть
крушение это тоже была цель. Вепе navigavi, cum naufragium feci... И он
перевёл Кольцо на язык Шопенгауэра. Всё покосилось, всё рушится, новый мир
так же скверен, как старый: Ничто, индийская Цирцея, манит... Брунгильде,
которая по прежнему замыслу должна была закончить песнею в честь свободной
любви, утешая мир социалистической утопией, с которой всё станет хорошим ,
приходится теперь делать нечто другое. Она должна сначала изучить
Шопенгауэра; она должна переложить в стихи четвёртую книгу Мира как воли и
представления . Вагнер был спасён... Серьёзно, это было спасение.
Благодеяние, которым Вагнер обязан Шопенгауэру, неизмеримо. Только философ
decadence дал художнику decadence самого себя
5
Художнику decadence слово сказано. И с этого момента я становлюсь
серьёзным. Я далёк от того, чтобы безмятежно созерцать, как этот decadent
портит нам здоровье и к тому же музыку! Человек ли вообще Вагнер? Не
болезнь ли он скорее? Он делает больным всё, к чему прикасается, он сделал
больною музыку
Типичный decadent, который чувствует необходимость своего испорченного
вкуса, который заявляет в нём притязание на высший вкус, который умеет
заставить смотреть на свою испорченность как на закон, как на прогресс, как
на завершение.
И от этого не защищаются. Его сила обольщения достигает чудовищной
величины, вокруг него курится фимиам, ложное понимание его называет себя
евангелием , он склонил на свою сторону отнюдь не только нищих духом!
Мне хочется открыть немного окна. Воздуха! Больше воздуха!
Что в Германии обманываются насчёт Вагнера, это меня не удивляет. Меня
удивило бы противное. Немцы состряпали себе Вагнера, которому они могут
поклоняться: они ещё никогда не были психологами, их благодарность
выражается в том, что они ложно понимают. Но что обманываются относительно
Вагнера в Париже! где уже почти не представляют собою ничего иного как
психологов. И в Санкт-Петербурге! где ещё отгадывают такие вещи, каких не
отгадывают даже в Париже. Как родствен должен быть Вагнер общему
европейскому decadence, если последний не чувствует в нём decadent! Он
принадлежит к нему: он его протагонист, его величайшее имя... Чтут себя,
когда превозносят до небес его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11