Где такие есть по Союзу? Москва и Ленинград!
Из Москвы он, конечно, уже уехал.
Тоже с каким-нибудь промежуточным пунктом. А потом? А потом поедет в Ленинград! И они как раз встретятся на вокзале!
Наташа заметалась по номеру. Инночка внимательно следила за матерью, которая то бросалась к окну, то приникала к двери.
Как только Виктор вернется, послать его снова на вокзал! Пусть меняет билеты. Нет, в другое место!
В какое, Наташа и сама не знала, но сердце чуяло, что в Ленинграде ее как раз и ждет страшная встреча.
Это уже было вне логики и разумных объяснений. Она просто знала — в Ленинград нельзя.
— Ты с ума сошла! — закричал Виктор. — Ты знаешь, с каким трудом мне достались эти билеты?
— Их надо поменять! Мы едем в Архангельск!
— Но почему? Почему?!
— Ничего не спрашивай! Я и сама не знаю! Просто в Ленинград я не поеду!
— Все, мне это надоело! Иди и сама покупай, если ты такая шустрая!
Наташа выхватила у него билеты и бросилась к двери.
— Стой! — схватил он ее за руку. — Татка! Я умоляю, не паникуй! Твои бандюги сейчас попрятались по самым темным дырам! Они и не собираются за тобой гоняться. Им бы свою шкуру спасти!
— Да? Что-то ты так не думал там, на шоссе, когда за нами ехала машина!
— Знаешь, с тобой и сам шизиком станешь! — Он устало опустился на кровать. — Татка! Ты и сама боишься, и меня пугаешь!
— Я сказала — сама схожу за билетами!
— Ну ладно, куда? В Архангельск?
— Да. Отсюда есть прямой поезд.
— Давай билеты. Я понимаю, что страшно перед тобой провинился, но чтоб такое наказание...
Виктор сунул билеты в карман и вышел из номера.
Ну вот, теперь она спокойна. Маленький городок на Севере. Говорят, там чудная деревянная архитектура. Говорят, там люди еще даже здороваются на улицах. Если там и появится Юм, его сразу же поймают. Он и шага сделать не успеет.
А вот интересно, кого уже изловили? Склифо-совского, наверное. И Костенко. Эти самые мелкие. Их и жалко даже. А Панков...
Наташа чуть не разбила окно, когда рванула створку на себя, видно, до нее этого вообще никогда не делали.
— Виктор! Витя! — закричала она.
Муж обернулся. Он как раз перебегал площадь, чтобы успеть на трамвай до вокзала.
— Вернись! Сейчас же вернись!
Как она забыла? Как она вспомнила? Ведь именно Панков был из Архангельска родом. Он-то как раз и мог отсиживаться в подполе у родных.
Когда Виктор, тяжело дыша, ворвался в номер, Наташа истерично хохотала, сидя на кровати.
— Что ты, Татка? Что ты?! — испугался муж.
— Я сошла с ума, — весело отрапортовала Наташа. — Я просто сбрендила от страха...
КОЛОБОК
Склифосовский бежал по лесу, не разбирая пути. Несколько раз падал, вскакивал и бежал снова. Ветки больно хлестали по лицу, царапали руки, трава цеплялась за ботинки. Но он продолжал бежать, сам не понимая куда. Главное — подальше от этих людей. Подальше от Юма, его бабы и всех остальных. Только тогда можно будет почувствовать себя в безопасности, только тогда можно будет не бояться за свою жизнь.
Если другие поняли, что спасены, как только вышли из горящей квартиры, то Склифосовский так отнюдь не думал. Почему-то даже уверен был, что для него хрен редьки не слаще. Какая разница, пристрелят ли в Бутырках или прикончат свои за ненадобностью. Он ведь для них лишний груз, балласт.
Но все решила эта ссора между Ментом и Юмом. Не всегда, оказывается, у холопов чубы трещат, когда паны дерутся.
И вот теперь Склифосовский несся по лесу подальше от бывших приятелей, которых ненавидел и которых боялся. Быстрее, пока не передумали, пока не решили, что уж очень сильно его облагодетельствовали Так он бежал, может, минут пять, а может, и три часа. Просто, когда споткнулся в очередной раз, понял, что дальше бежать уже не может. Заполз за какой-то куст и притаился, стараясь не дышать и угомонить бешено бьющееся сердце. Лежал тихо-тихо, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому дуновению ветерка. Наверняка ведь они тоже затаились где-нибудь неподалеку и ждут, когда он сделает неверное движение, выдаст себя.
А потом он вдруг заснул. Даже не заснул, а словно провалился в какой-то темный, глухой колодец, без звуков и красок.
Проснулся он оттого, что кто-то дышит ему прямо в лицо. Открыл глаза и увидел перед собой собачью морду с высунутым розовым мокрым языком.
— Уйди! Уйди, я сказал! — шикнул на нее Скли-фосовский, и собака отскочила в сторону. Остановилась, глядя на него хитрыми глазами, и завиляла хвостом. Видно, хотела, чтоб он с ней поиграл. — Иди отсюда, я сказал! — Он вскочил и уже схватил камень, чтобы швырнуть, но тут же вынужден был свалиться опять, потому что чуть ли не над самым ухом раздался мужской голос:
— Кайзер, ты где?! Ко мне, Кайзер!
Собака вильнула хвостом и медленно затрусила прочь.
На небе уже показались первые звезды. Наверное, часов десять, не меньше. Полежав еще немного, пока не затихли шаги, Склифосовский поднялся и побрел туда, где между деревьями виднелся просвет. Что-то неприятно оттягивало карман, мешая идти. Он сунул руку в карман и тут же замер как вкопанный.
Пистолет.
И сразу перед глазами возникло испуганное лицо того паренька, охранника, который никак не мог справиться с пуговицами на кителе. Господи, а ведь на нем до сих пор его ботинки.
Шнурки долго не хотели слушаться трясущихся пальцев. А потом больно было идти по тропинке — все время какие-то камушки попадались, веточки.
Минут через пять набрел на лужайку, посреди которой стояло несколько деревянных домиков. Даже странно, как это они тут стоят, посреди Москвы. Где-то залаяла собака, где-то радио орет. Как в деревне.
И кеды. Висят, надетые на забор. Даже со шнурками. Сушатся.
Пистолет Склифосовский зашвырнул в какой-то колодец, схватил кеды и бросился бежать по тропинке. Минут через двадцать вышел на станцию. Дождался первого поезда и вошел в вагон. Куда едет — неважно. В Москву так в Москву, в пригород так в пригород.
Приехал в Москву, на Ярославский вокзал. Вышел из вагона и растворился в толпе. Среди людей сразу стало легче — тут уж Юм его не достанет.
— Эй, гражданин! — кто-то взял его за рукав, когда он уже хотел спуститься в метро. — Ваши документы.
— Я? — Склифосовский оцепенел.
— Да, вы. Ваши документы. — В лицо ему заглянул молодой парень в милицейской форме. — Попрошу предъявить.
— Ага, да, сейчас-сейчас. — Он начал отчаянно хлопать по карманам, чтобы выиграть время.
Милиционер потянулся к рации.
— У меня есть, есть. — Склифосовский попытался выдавить непринужденную улыбку. — Вот только куда-то они...
И тут он буквально выскочил из пиджака и бросился наутек.
— Стой, стрелять буду! — закричал милиционер, и от этого крика началась паника. Люди подняли крик, заметались по площади, сбили Склифосовского с ног. Но он вскочил, как ни в чем не бывало, и побежал дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Из Москвы он, конечно, уже уехал.
Тоже с каким-нибудь промежуточным пунктом. А потом? А потом поедет в Ленинград! И они как раз встретятся на вокзале!
Наташа заметалась по номеру. Инночка внимательно следила за матерью, которая то бросалась к окну, то приникала к двери.
Как только Виктор вернется, послать его снова на вокзал! Пусть меняет билеты. Нет, в другое место!
В какое, Наташа и сама не знала, но сердце чуяло, что в Ленинграде ее как раз и ждет страшная встреча.
Это уже было вне логики и разумных объяснений. Она просто знала — в Ленинград нельзя.
— Ты с ума сошла! — закричал Виктор. — Ты знаешь, с каким трудом мне достались эти билеты?
— Их надо поменять! Мы едем в Архангельск!
— Но почему? Почему?!
— Ничего не спрашивай! Я и сама не знаю! Просто в Ленинград я не поеду!
— Все, мне это надоело! Иди и сама покупай, если ты такая шустрая!
Наташа выхватила у него билеты и бросилась к двери.
— Стой! — схватил он ее за руку. — Татка! Я умоляю, не паникуй! Твои бандюги сейчас попрятались по самым темным дырам! Они и не собираются за тобой гоняться. Им бы свою шкуру спасти!
— Да? Что-то ты так не думал там, на шоссе, когда за нами ехала машина!
— Знаешь, с тобой и сам шизиком станешь! — Он устало опустился на кровать. — Татка! Ты и сама боишься, и меня пугаешь!
— Я сказала — сама схожу за билетами!
— Ну ладно, куда? В Архангельск?
— Да. Отсюда есть прямой поезд.
— Давай билеты. Я понимаю, что страшно перед тобой провинился, но чтоб такое наказание...
Виктор сунул билеты в карман и вышел из номера.
Ну вот, теперь она спокойна. Маленький городок на Севере. Говорят, там чудная деревянная архитектура. Говорят, там люди еще даже здороваются на улицах. Если там и появится Юм, его сразу же поймают. Он и шага сделать не успеет.
А вот интересно, кого уже изловили? Склифо-совского, наверное. И Костенко. Эти самые мелкие. Их и жалко даже. А Панков...
Наташа чуть не разбила окно, когда рванула створку на себя, видно, до нее этого вообще никогда не делали.
— Виктор! Витя! — закричала она.
Муж обернулся. Он как раз перебегал площадь, чтобы успеть на трамвай до вокзала.
— Вернись! Сейчас же вернись!
Как она забыла? Как она вспомнила? Ведь именно Панков был из Архангельска родом. Он-то как раз и мог отсиживаться в подполе у родных.
Когда Виктор, тяжело дыша, ворвался в номер, Наташа истерично хохотала, сидя на кровати.
— Что ты, Татка? Что ты?! — испугался муж.
— Я сошла с ума, — весело отрапортовала Наташа. — Я просто сбрендила от страха...
КОЛОБОК
Склифосовский бежал по лесу, не разбирая пути. Несколько раз падал, вскакивал и бежал снова. Ветки больно хлестали по лицу, царапали руки, трава цеплялась за ботинки. Но он продолжал бежать, сам не понимая куда. Главное — подальше от этих людей. Подальше от Юма, его бабы и всех остальных. Только тогда можно будет почувствовать себя в безопасности, только тогда можно будет не бояться за свою жизнь.
Если другие поняли, что спасены, как только вышли из горящей квартиры, то Склифосовский так отнюдь не думал. Почему-то даже уверен был, что для него хрен редьки не слаще. Какая разница, пристрелят ли в Бутырках или прикончат свои за ненадобностью. Он ведь для них лишний груз, балласт.
Но все решила эта ссора между Ментом и Юмом. Не всегда, оказывается, у холопов чубы трещат, когда паны дерутся.
И вот теперь Склифосовский несся по лесу подальше от бывших приятелей, которых ненавидел и которых боялся. Быстрее, пока не передумали, пока не решили, что уж очень сильно его облагодетельствовали Так он бежал, может, минут пять, а может, и три часа. Просто, когда споткнулся в очередной раз, понял, что дальше бежать уже не может. Заполз за какой-то куст и притаился, стараясь не дышать и угомонить бешено бьющееся сердце. Лежал тихо-тихо, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому дуновению ветерка. Наверняка ведь они тоже затаились где-нибудь неподалеку и ждут, когда он сделает неверное движение, выдаст себя.
А потом он вдруг заснул. Даже не заснул, а словно провалился в какой-то темный, глухой колодец, без звуков и красок.
Проснулся он оттого, что кто-то дышит ему прямо в лицо. Открыл глаза и увидел перед собой собачью морду с высунутым розовым мокрым языком.
— Уйди! Уйди, я сказал! — шикнул на нее Скли-фосовский, и собака отскочила в сторону. Остановилась, глядя на него хитрыми глазами, и завиляла хвостом. Видно, хотела, чтоб он с ней поиграл. — Иди отсюда, я сказал! — Он вскочил и уже схватил камень, чтобы швырнуть, но тут же вынужден был свалиться опять, потому что чуть ли не над самым ухом раздался мужской голос:
— Кайзер, ты где?! Ко мне, Кайзер!
Собака вильнула хвостом и медленно затрусила прочь.
На небе уже показались первые звезды. Наверное, часов десять, не меньше. Полежав еще немного, пока не затихли шаги, Склифосовский поднялся и побрел туда, где между деревьями виднелся просвет. Что-то неприятно оттягивало карман, мешая идти. Он сунул руку в карман и тут же замер как вкопанный.
Пистолет.
И сразу перед глазами возникло испуганное лицо того паренька, охранника, который никак не мог справиться с пуговицами на кителе. Господи, а ведь на нем до сих пор его ботинки.
Шнурки долго не хотели слушаться трясущихся пальцев. А потом больно было идти по тропинке — все время какие-то камушки попадались, веточки.
Минут через пять набрел на лужайку, посреди которой стояло несколько деревянных домиков. Даже странно, как это они тут стоят, посреди Москвы. Где-то залаяла собака, где-то радио орет. Как в деревне.
И кеды. Висят, надетые на забор. Даже со шнурками. Сушатся.
Пистолет Склифосовский зашвырнул в какой-то колодец, схватил кеды и бросился бежать по тропинке. Минут через двадцать вышел на станцию. Дождался первого поезда и вошел в вагон. Куда едет — неважно. В Москву так в Москву, в пригород так в пригород.
Приехал в Москву, на Ярославский вокзал. Вышел из вагона и растворился в толпе. Среди людей сразу стало легче — тут уж Юм его не достанет.
— Эй, гражданин! — кто-то взял его за рукав, когда он уже хотел спуститься в метро. — Ваши документы.
— Я? — Склифосовский оцепенел.
— Да, вы. Ваши документы. — В лицо ему заглянул молодой парень в милицейской форме. — Попрошу предъявить.
— Ага, да, сейчас-сейчас. — Он начал отчаянно хлопать по карманам, чтобы выиграть время.
Милиционер потянулся к рации.
— У меня есть, есть. — Склифосовский попытался выдавить непринужденную улыбку. — Вот только куда-то они...
И тут он буквально выскочил из пиджака и бросился наутек.
— Стой, стрелять буду! — закричал милиционер, и от этого крика началась паника. Люди подняли крик, заметались по площади, сбили Склифосовского с ног. Но он вскочил, как ни в чем не бывало, и побежал дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84