ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Она, видимо, ждала его и, порывисто сжав его руку, горячо зашептала:
— Я так и знала, что ты ему все выскажешь! Я тоже против выступала, но и десяти слов не дали сказать — рот заткнули!
— Что ж ты в молчанку играла, когда я говорил?
— Да ведь мы уже все проголосовали, как же можно орать попусту, когда провели так, что не подкопаешься? Мы же в партии, Егор, и должны подчиняться ее дисциплине.
— Можешь считать эту шайку-лейку за коммунистов, а для меня они обманом в партию пробрались и обманом в ней держатся, и надо огнем выжигать эту погань!..
— Что же ты один сделаешь?
— А я не один, а вместе с партией и народом буду с ними намертво драться!.. За что же люди нас коммунистами считают — чтобы мы их интересы предавали, что ли? Не будь мокрой курицей, Катерина!.. Помни, что люди тебя здесь не в ларьке торговать поставили, а Советской властью выбрали!
Он отмахнулся от подавленной его насмешками женщины и снова вернулся обратно в комнату, где за столом, низко склонясь к бумагам, сидели Мрыхин и Ксения.
— Всегда вот так,— словно рассуждая с собой наедине, тихо проговорил Егор.— Когда надо поддержать — в рот воды наберут, а потом лезут, руки жмут, вроде заодно с тобой думают...
— Это ты о ком? — подняв голову, спросил Мрыхин.
— О ком? — Егор помолчал, не испытывая никакого желания называть Мрыхину имя Черканганой, так как это могло не только повредить ей, но и означало навсегда потерять ее, отбросить от себя.—А не все ли тебе равно? Сам-то ты во сто раз хуже! Без Лузгина пальцем пошевелить боишься, такой он на тебя ошейник надел — на шаг не отпускает.
— Вот видишь, Ксения Корнеевна,— разводя руками и делая обиженное лицо, оказал Мрыхин.— На всех бросается как бешеный! В райкоме меня упрекают — мало, дескать, работаем мы с ним, не разъясняем, а попробуй скажи ему что — он сразу на дыбы становится.
— Тоже учитель нашелся! — Егор не скрывал своего презрительно-насмешливого отношения к парторгу.— Сперва на себя погляди! Выл, мол, когда-то и мастером неплохим, и человеком честным, пока не стал горло водкой заливать. За то и терпит его Лузган, что он своего голоса не имеет и за пол-литра душу черту-продаст.
Мрыхин сгреб со стола бумаги и, не попрощавшись с инструктором, как ошпаренный выскочил из комнаты. Егор дрожащими пальцами скрутил цигарку и закурил.
— Какой вы несправедливый и злой, Егор Матвеевич! — пристально глядя на родственника, проговорила Ксения,
— Зато ты больно добра! Все силы кладешь, чтобы самого подлого человека на первое место опять посадить. Разве тебя партия за этим сюда послала?
— Я, Егор Матвеевич, свои обязанности знаю,— как можно суше ответила Ксения, точно боялась, что Дымшаков оскорбит и ее.—Если вы считаете, что я веду себя здесь не по-партийному, то ваше право написать об этом в райком!
— Кому писать-то — Коробину? — Егор нехорошо осклабился.— Я еще сказку про белого бычка не позабыл! Пришлют вместо тебя другого толкача, и все начинай сначала...
Ксения была довольна, что бюро, в общем, благополучно кончилось, и теперь хотела, не вызывая в Егоре нового взрыва злости, успокоить его и уговорить правильно вести себя на завтрашнем собрании.
— Надеюсь, ты с утра никуда не уезжаешь? — спросила она.
— Один раз охмурил — хватит,
— Да нет, я совсем не хотела, чтобы ты куда-то уезжал. Можешь даже и на собрании выступить — покритиковать как следует Лузгина...
— А мне твоею разрешения не требуется,— по-прежнему непримиримо отвечал Егор.— Я сам знаю, что мне делать.
— Но не станешь жо ты теперь отводить его кандидатуру, когда все коммунисты решили его рекомендовать общему собранию?
— Все равно но буду я вам подчиняться. Ишь чего захотели!
— Да но мне, а товарищам по организации, большинству.
— Это ворожневская банда., что ль, большинство? Нет, большинства-то как раз ты и не увидела. Сдохну, а с ними меня в один сноп никто не свяжет! Да будь моя воля, я бы завтра их поганой метлой из партии вымел... Нет уж, племянница дорогая, ты меня не гладь — я не телок. Я про Устав тоже не забываю, но он мне велит, чтоб я на своем стоял и не давал гадам передыху!
— Это может кончиться для тебя плохо. Как бы билетом не поплатился.
— А ты меня не стращай, не ты мне его давала, и не тебе его отбирать. Пока живой хожу, от партии никто меня не оторвет, силы у вас не хватит.
Он поднялся, и они с минуту строго и отчужденно смотрели друг на друга. Все было ясно, но Егор еще почему-то медлил, не уходил.
— Что тетке-то сказать? — наконец решился спросить он.— Придешь ночевать к нам или нет?
— У меня еще есть дела, так что не ждите — я тут как-нибудь пересплю.
— Понятно,— протянул Егор.— Живешь вроде по Уставу, а через себя перешагнуть не можешь.
Только на улице, когда Егора обступила холодная морозная темь, он пришел немного в себя и, может, впервые с такой ясностью понял, что ничего не добился.
«Неужели больше ничего нельзя сделать? — подумал он, с тоской всматриваясь в огоньки деревни.— Так вот и опустить руки, признать верх этого жультреста? Ни за что! Пойду в каждую избу, скажу всем, что от них зависит, быть Лузгину у нас или не быть, всю ночь буду ходить, а своего добьюсь!»
Он сделал несколько шагов, пересекая наискосок улицу, бредя на первый в ночи огонек, но остановился. Нет, Егор, не дело ты затеял! Зачем тебе рыскать по избам и сговаривать людей против Аникея? Ты же коммунист, и негоже тебе нападать на него из-за угла, со спины — это он всегда крадется по жизни как вор, а ты бей его на виду у всех, по-честному. Не может быть, чтобы народ сам пошел против себя!
Он повернул назад и зашагал к своей избе. Анисья на стук быстро открыла, словно все время стояла за дверью и ждала его возвращения.
— А я недавно ребят уложила, насилу угомонились, пристали: где тятька, да и только,— говорила она, помогая Егору раздеться.— Изголодал, поди, совсем? Садись похлебай щей горячих, в загнетке томятся...
Она все поняла, взглянув в лицо мужа, но ни о чем его не спрашивала — сняла с него шапку, стянула разбухшие валенки, нарезала хлеба, достала из печки чугунок.
— Кормилица-то наша последние дни, видать, ходит, Егор,— тихо продолжала она, стараясь отвлечь мужа от тягостных мыслей.— Соломки ей давеча подложила, а она ровно все понимает, глядит прямо как человек — не поверишь!
Егор почти не вслушивался в голос Анисьи, думал о своем, черпал ложкой щи. А Анисья все говорила и говорила, пока он, словно отходя после лютого холода, не начал ей кивать. Она целый день пробыла без него, ей было что порассказать о ребятишках, о домашних делах, обо всем, что она думала сама.
Скоро уже Егор не пропускал ни одного ее слова, с нежностью смотрел на лицо жены и устало улыбался.
— Зря я с ума сходил, Аниска,— тихо признался он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109