Орешник
Повесть
словацк
Осенью, вернее сказать — ближе к рождеству, когда погода нас не слишком балует, то дождливо, то вдруг туманом затянет, и никак не сообразишь насчет одежды, вроде бы пора потеплее одеться, а может, и не стоит — достаточно плаща или просто зонтика — ведь как ни пасмурно с утра, к обеду, глядишь, распогодится, пробьется солнце сквозь туманную пелену, и даже жарко покажется, но может все и по-другому обернуться, туман прольется дождиком, а там уж недалеко и до настоящего ливня. Декабрь — это вам не бабье лето. А если выглядит похоже — не верьте! Ну что за солнце в декабре месяце, в пальто не вспотеешь! День короткий, не успеешь оглянуться — он уже и прошел, и как бы солнце ни грело, не может день скопить довольно тепла, что до обеда соберет,— к вечеру без остатка раздаст, и ночки ему не согреть. Просто ей с вечера туману приманит. Однако может статься и по-другому. Глядишь,— ночке самой захочется еще с вечера отличиться, морозом дохнуть, чуть солнце зашло — месяц уже выплыл на небо, будто поднялся он из садов, и голые ветки деревьев словно подкинули его, помогли на небо вскарабкаться, такому грузному и холодному. И мужик-деревенщина, хоть не в диковинку ему такое зрелище, все же непременно про себя удивится, а не то и добавит вслух:
— Ух ты, ну, ядрена мать! Во тяжеленный! Ледяной он, что ли? А может, медный, ну никак ему на небо не забраться, до чего тяжел! Вот бы кто котел мне из него сработал, а то сливу на тот год не в чем варить, если она, конечно, уродится, слива-то...
А ночь приходит потом и правда холодная. Мороз все лужи застеклит и ни одной не пропустит, сперва только
коснется каждой легонько, разгладит рябь, разукрасит ледяными цветами, но забудет отвести холодную свою ладонь, и тогда превратится вода в лед, рассеются по всей земле несчетные ледяные зеркала. Сколько же их! Никак не успеть месяцу за ночь поглядеть в каждое, потому и красуется он в хороводе звезд все больше на глади прудов и озер. Правда, и звездочки не прочь на самих себя полюбоваться в ледяных зеркальцах.
Зато утро после такой ночи до того светлое, радостное, воздух словно звенит колокольчиками. И пусть себе кто-то трубно высморкается посреди улицы! Мороз и эту соплю посеребрит. А воздух-то, воздух! Он как арфа с ледяными струнами. Только высунешь нос на улицу, обязательно на них наткнешься. И земля будто скреплена ледяными гвоздиками. Будете выходить из дома — не берите дождевик, оденьтесь потеплее и — айда! У мужчин от мала до велика, не у всех, конечно, только у самых благоразумных, под штанами не трусы, а теплое белье, хоть и не любят они в этом признаваться. Ах, что тогда подумают о них женщины? А другие,— не важно, что нос у них покраснел, едва из дому вышли — распахивают зимнее пальто, совсем ведь не холодно, мороза словно и не бывало, разве это мороз? Ну а женщины, модницы наши, вчера еще в зимнем пальто щеголяли, а сегодня счастливы, что могут наконец показаться в шубе. Ах, была бы только новая шуба, да к ней новые сапожки! Чтобы все как положено. А есть такие мерзлячки, что будь у них хоть десять шуб, хоть сто пар сапожек, только черта в ступе не хватает — а им все мало, все им холодно, таких только мода и форс согревают. Да что там говорить! Остальное додумайте сами. Мода так переменчива, все вперед летит, как же за ней поспеть? Погоди, мода, не спеши, как бы мне тебя обогнать! Ну вот, видите, и эти бедняжки время от времени согреваются.
А если бы мода стояла на месте и не нужно было за ней гнаться, я думаю — они окоченели б от холода. Шучу, конечно. Вряд ли кто осмелится рассердить женщин. Ни боже вас упаси. Здесь улыбнулся, там ухмыльнулся, это я так, чтобы легче разговор завязать. Л дело попросту говоря в том, что очень я люблю это время перед рождеством, эти холодные деньки и ночные заморозки. Тогда и женщины мне нравятся больше. \\ еще очень хочется поговорить. Правда, не только с женщинами. Так послушайте же, друзья, мой рассказ.
Я был тогда студентом и жил в Иванке. Это деревня близ Братиславы. Если вам захочется там побывать, достаточно найти в Братиславе железнодорожный вокзал или автобусную станцию — и через пятнадцать минут вы в Иванке. Когда-то там было две деревни — Иванка и Фарна, но со временем они слились, и нынче только старожилы, да и те лишь, кто постарше, знают, кто в какой родился. Иванка всегда была Иванкой, а вот Фарна звалась когда-то Пафар. В обеих жили и словаки и венгры, а распрей между ними не водилось, потому что все они были крестьяне и договориться умели на обоих языках. Но к чему увлекаться историей? Зачем? Ведь рядом была Братислава, она же и Прешпорк и Пожонь. А по соседству, рядом в деревне, священником был Антон Бернолак \ и в тамошних метриках, если они сохранились, наверняка обнаружатся записи, сделанные его рукой. В Иванке есть маленький замок, а проще сказать имение, хорошо знакомое штуровцам .
Знал и Людовит Штур, что для него там всегда открыты двери. Наверное, стоит напомнить, что был и собственный музыкант, ваш покорный слуга, в Иванке. Миннезингеры, трубадуры, труверы или скоморохи? Не все ли вам равно, как их называть? А вон там возвышается Братиславский град, а от Града в другую сторону, не слишком, впрочем, далеко, на дороге к известному и когда-то славному городу лежит деревня Играм. Но не будем слишком удаляться. По пути к Играму прошли бы мы через Хорватский, а потом и Словенский Гроб, может, и Чатай, Шенквице, Виштук, Цифер, Гоцног, то есть Божетехово, Гальмеш или же Яблонец, попали бы и на Багонь, как на Ноев ковчег, который в Трнавской долине наткнулся на Играм и поглотил его заодно с музыкантами. Так и Иванка слопала Фарну. В Гринаву, Лимбах, Омпитал, как, впрочем, и в Будмерице и другие деревни, мы нарочно не заглянули. Двинуть нам, что ли, в ином направлении? Не стоит! Хватит с нас Иванки. Здесь и так можно найти все, что человеку нужно. Тут спокойно сейчас, и прежде это тоже была тихая деревня. Жили в ней в основном пахари, некоторые занимались и виноградарством. Были там и свои традиции, которых они рьяно придерживались. Ах, сколько всего сразу вспоминается! Всего, однако, вспоминать и не стоит. Понимающему человеку многое скажут просто фамилии, тут тебе и сербские — Анталич, Бискупич, и мадьярские — Орсаг, Кеменеш, и чешские — Моравек, Оравец, и немецкие — Штиглиц, Кригель,— каких только нет!
Хороши сады в Иванке,
но на них я не гляжу —
там живет моя отрада,
только к ней я не хожу...
Боже мой, сколько всего хочется рассказать!
Как же я, собственно, попал в Иванку? Сегодня уже многое позабылось, а жаль, не мешало бы помнить. Детей у нас был полон дом, а меня самого занесло в Иванку вскоре после войны. Я тогда поступил в музыкальное училище по классу валторны, но оказалось — как это везде принято, что надо было освоить еще один инструмент, духовикам, например, фортепьяно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Повесть
словацк
Осенью, вернее сказать — ближе к рождеству, когда погода нас не слишком балует, то дождливо, то вдруг туманом затянет, и никак не сообразишь насчет одежды, вроде бы пора потеплее одеться, а может, и не стоит — достаточно плаща или просто зонтика — ведь как ни пасмурно с утра, к обеду, глядишь, распогодится, пробьется солнце сквозь туманную пелену, и даже жарко покажется, но может все и по-другому обернуться, туман прольется дождиком, а там уж недалеко и до настоящего ливня. Декабрь — это вам не бабье лето. А если выглядит похоже — не верьте! Ну что за солнце в декабре месяце, в пальто не вспотеешь! День короткий, не успеешь оглянуться — он уже и прошел, и как бы солнце ни грело, не может день скопить довольно тепла, что до обеда соберет,— к вечеру без остатка раздаст, и ночки ему не согреть. Просто ей с вечера туману приманит. Однако может статься и по-другому. Глядишь,— ночке самой захочется еще с вечера отличиться, морозом дохнуть, чуть солнце зашло — месяц уже выплыл на небо, будто поднялся он из садов, и голые ветки деревьев словно подкинули его, помогли на небо вскарабкаться, такому грузному и холодному. И мужик-деревенщина, хоть не в диковинку ему такое зрелище, все же непременно про себя удивится, а не то и добавит вслух:
— Ух ты, ну, ядрена мать! Во тяжеленный! Ледяной он, что ли? А может, медный, ну никак ему на небо не забраться, до чего тяжел! Вот бы кто котел мне из него сработал, а то сливу на тот год не в чем варить, если она, конечно, уродится, слива-то...
А ночь приходит потом и правда холодная. Мороз все лужи застеклит и ни одной не пропустит, сперва только
коснется каждой легонько, разгладит рябь, разукрасит ледяными цветами, но забудет отвести холодную свою ладонь, и тогда превратится вода в лед, рассеются по всей земле несчетные ледяные зеркала. Сколько же их! Никак не успеть месяцу за ночь поглядеть в каждое, потому и красуется он в хороводе звезд все больше на глади прудов и озер. Правда, и звездочки не прочь на самих себя полюбоваться в ледяных зеркальцах.
Зато утро после такой ночи до того светлое, радостное, воздух словно звенит колокольчиками. И пусть себе кто-то трубно высморкается посреди улицы! Мороз и эту соплю посеребрит. А воздух-то, воздух! Он как арфа с ледяными струнами. Только высунешь нос на улицу, обязательно на них наткнешься. И земля будто скреплена ледяными гвоздиками. Будете выходить из дома — не берите дождевик, оденьтесь потеплее и — айда! У мужчин от мала до велика, не у всех, конечно, только у самых благоразумных, под штанами не трусы, а теплое белье, хоть и не любят они в этом признаваться. Ах, что тогда подумают о них женщины? А другие,— не важно, что нос у них покраснел, едва из дому вышли — распахивают зимнее пальто, совсем ведь не холодно, мороза словно и не бывало, разве это мороз? Ну а женщины, модницы наши, вчера еще в зимнем пальто щеголяли, а сегодня счастливы, что могут наконец показаться в шубе. Ах, была бы только новая шуба, да к ней новые сапожки! Чтобы все как положено. А есть такие мерзлячки, что будь у них хоть десять шуб, хоть сто пар сапожек, только черта в ступе не хватает — а им все мало, все им холодно, таких только мода и форс согревают. Да что там говорить! Остальное додумайте сами. Мода так переменчива, все вперед летит, как же за ней поспеть? Погоди, мода, не спеши, как бы мне тебя обогнать! Ну вот, видите, и эти бедняжки время от времени согреваются.
А если бы мода стояла на месте и не нужно было за ней гнаться, я думаю — они окоченели б от холода. Шучу, конечно. Вряд ли кто осмелится рассердить женщин. Ни боже вас упаси. Здесь улыбнулся, там ухмыльнулся, это я так, чтобы легче разговор завязать. Л дело попросту говоря в том, что очень я люблю это время перед рождеством, эти холодные деньки и ночные заморозки. Тогда и женщины мне нравятся больше. \\ еще очень хочется поговорить. Правда, не только с женщинами. Так послушайте же, друзья, мой рассказ.
Я был тогда студентом и жил в Иванке. Это деревня близ Братиславы. Если вам захочется там побывать, достаточно найти в Братиславе железнодорожный вокзал или автобусную станцию — и через пятнадцать минут вы в Иванке. Когда-то там было две деревни — Иванка и Фарна, но со временем они слились, и нынче только старожилы, да и те лишь, кто постарше, знают, кто в какой родился. Иванка всегда была Иванкой, а вот Фарна звалась когда-то Пафар. В обеих жили и словаки и венгры, а распрей между ними не водилось, потому что все они были крестьяне и договориться умели на обоих языках. Но к чему увлекаться историей? Зачем? Ведь рядом была Братислава, она же и Прешпорк и Пожонь. А по соседству, рядом в деревне, священником был Антон Бернолак \ и в тамошних метриках, если они сохранились, наверняка обнаружатся записи, сделанные его рукой. В Иванке есть маленький замок, а проще сказать имение, хорошо знакомое штуровцам .
Знал и Людовит Штур, что для него там всегда открыты двери. Наверное, стоит напомнить, что был и собственный музыкант, ваш покорный слуга, в Иванке. Миннезингеры, трубадуры, труверы или скоморохи? Не все ли вам равно, как их называть? А вон там возвышается Братиславский град, а от Града в другую сторону, не слишком, впрочем, далеко, на дороге к известному и когда-то славному городу лежит деревня Играм. Но не будем слишком удаляться. По пути к Играму прошли бы мы через Хорватский, а потом и Словенский Гроб, может, и Чатай, Шенквице, Виштук, Цифер, Гоцног, то есть Божетехово, Гальмеш или же Яблонец, попали бы и на Багонь, как на Ноев ковчег, который в Трнавской долине наткнулся на Играм и поглотил его заодно с музыкантами. Так и Иванка слопала Фарну. В Гринаву, Лимбах, Омпитал, как, впрочем, и в Будмерице и другие деревни, мы нарочно не заглянули. Двинуть нам, что ли, в ином направлении? Не стоит! Хватит с нас Иванки. Здесь и так можно найти все, что человеку нужно. Тут спокойно сейчас, и прежде это тоже была тихая деревня. Жили в ней в основном пахари, некоторые занимались и виноградарством. Были там и свои традиции, которых они рьяно придерживались. Ах, сколько всего сразу вспоминается! Всего, однако, вспоминать и не стоит. Понимающему человеку многое скажут просто фамилии, тут тебе и сербские — Анталич, Бискупич, и мадьярские — Орсаг, Кеменеш, и чешские — Моравек, Оравец, и немецкие — Штиглиц, Кригель,— каких только нет!
Хороши сады в Иванке,
но на них я не гляжу —
там живет моя отрада,
только к ней я не хожу...
Боже мой, сколько всего хочется рассказать!
Как же я, собственно, попал в Иванку? Сегодня уже многое позабылось, а жаль, не мешало бы помнить. Детей у нас был полон дом, а меня самого занесло в Иванку вскоре после войны. Я тогда поступил в музыкальное училище по классу валторны, но оказалось — как это везде принято, что надо было освоить еще один инструмент, духовикам, например, фортепьяно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25