Перед вами выступит наш замечательный джаз и непревзойденная поэтесса-песельница Дженни Льюис! По-моему, ее замечательная грудь не нуждается в рекламе… – тут Артур сделал точно выверенную паузу, – ибо в ней рождаются поистине божественные звуки. Я-то, ледиджентльмены, самоучка, у меня в детстве не только что модных штиблетов – и деревянный-то башмак был один, так что мне приходилось ездить на такси… но, если почтенная публика пожелает, я тоже исполню одну-две песенки.
Раздался доброжелательный смех, и в «Рокси» установилась та интимная атмосфера, которой добивался Артур. Певица Дженни Льюис сидела на плетеном стульчике рядом с музыкантами, благодарно вздымая свою необъятную грудь, в которой якобы рождались божественные звуки. Улыбающийся Артур дождался тишины и закончил:
– А теперь, ледиджентльмены, еще один скромный номер. Чтобы вам было приятнее танцевать, я спою песню, которую мы сочинили с моим другом Билли Сайрусом. Где ты, Билли? – Юпитеры начали обшаривать танцплощадку, а ударник весело загромыхал в литавры.
– Это же он про тебя! – взволнованно воскликнула Лиз.
– Про меня, – отвернувшись, чтобы она не увидела моего лица, подтвердил я.
– Я знаю, что он где-то здесь, – вещал со сцены Артур. – Может быть, он отмечает сейчас радостное событие – надеюсь, и вы все за него порадуетесь, – ему предложил постоянную работу прославленный лондонский комик Бобби Бум. Давайте же пожелаем ему успеха!
– Ну, трепло коровье! – прошипел я. Послышались беспорядочные хлопки, и несколько человек, сидящих за соседними столиками – видимо, они знали меня в лицо, – с любопытством посмотрели на нас. Пришлось мне сделать скромно-знаменитый вид.
– А теперь, ледиджентльмены, я приглашаю вас потанцевать под музыку песенки, сочиненной Билли Сайрусом и вашим покорным слугой!
– Разледиджентльменился, угодник поганый! – процедил я сквозь зубы.
– Тише, – оборвала меня Лиз, – я хочу послушать твою песню.
Джаз заиграл медленное – слишком, по-моему, медленное – танго, и Артур, сморщив лоб трагическими морщинами, запел:
На рассвете ненастного дня
Ты навеки покинешь меня,
Но забыть я тебя не смогу!
Как уходит с зарею луна,
Ты уйдешь на рассвете – одна,
Но забыть я тебя не смогу!
Я украдкой покосился на Лиз – хорошо бы она подумала, что песня посвящена ей, – но по ее лицу ничего нельзя было угадать, и я глянул вниз. Ну, а танцующим явно не было до моей песни никакого дела, да и американский акцент Артура превратил ее в невнятное рокотание. Крабрак с Мэвис и Рита куда-то скрылись, но Штамп слонялся у края танцплощадки, наверняка придумывая, как бы ему сорвать исполнение песни. Артур, впрочем, и сам ее здорово испортил.
Что ж, родная, прости,
Будь счастливой в пути,
Но понять я вовек не смогу,
Почему ты решила уйти.
– Разве ее так надо петь, – проворчал я и встал. – А все же придется поблагодарить его. – Лиз понимающе улыбнулась, и я неторопливо спустился по лестнице, зорко, но незаметно приглядываясь, вызываю ли я у публики хоть какой-нибудь интерес.
Если ты не услышишь меня,
Пусть хоть песня расскажет, звеня,
Что забыть я тебя не смогу!
Я подошел к сцене, когда Артур, широко раскинув руки, пел последний куплет. Как только песня кончилась, джазисты принялись наигрывать мелодию из «Американского патруля», а Артур спрыгнул со сцены, поэтически ссутулился и помахал рукой каким-то своим приятелям.
– И тогда мне пришли в голову строки… – с видом рокового мужчины начал я наше обычное представление «Знаменитая песня».
– Да-да, напомните мне, мой друг, эти великие строки, – прижав одну руку к сердцу и слегка отогнув другой рукой ухо, сказал Артур.
– Ты добилась моей любви, я невольно влюбился в тебя, я невольно влюбился в тебя, дорогая моя, – по-хрипывая, как допотопный фонограф, пропел я.
– Трудно поверить, что эти строки впервые были записаны на обеденном меню в рыбном ресторане…
– … Но вовсе нетрудно поверить, что теперь это меню стоит баснословно дорого.
– Да-да, потому что цены на рыбу возросли между двумя мировыми войнами во много раз, – привычно заключил Артур. Привычно-то, может, и привычно, да не так, как всегда: сегодня он говорил громко, чтобы услышали восхищенно хихикающие девчонки, столпившиеся возле сцены, – наша внутренняя связь была потеряна.
– И вот я написал… – проговорил он, поглядывая на девиц, но я отвел его в сторону и спросил:
– Послушай, великий песельник, как же ты убедил джазистов, чтобы они разрешили тебе спеть нашу песню?
– Твоими молитвами, – холодно ответил Артур.
– Великое дело, – сказал я. – Зря только ты трепанул насчет Бобби Бума.
– А почему? У тебя ведь все на мази, верно? – И тут я заметил, что в глазах у него поблескивает скрытая неприязнь, а уголки губ раздраженно подергиваются.
– Конечно. Я просто не хотел, чтоб они узнали об этом до моего отъезда. А песню нам обязательно надо записать на магнитофон и послать в какую-нибудь фирму, выпускающую пластинки.
– Придет время – запишу с ребятами, – сказал Артур, давая мне понять, что он и джазисты обойдутся без моей помощи.
– Но учти, Артур, – как бы не заметив его тона, сказал я, – эту песню здорово портит твое американское рычание.
Артур глянул на меня в упор с подчеркнуто холодной отчужденностью.
– Так может, мне спеть ее по-йоркширски? – спросил он.
– Ее надо петь по-английски, – зло отрезал я, – как она написана.
– Ну так вот, парень, – процедил Артур, – если б я спел ее по-твоему, меня просто прогнали бы со сцены. Тебе еще надо учиться и учиться!
– Да какого черта!..
– Подожди, тебя еще поучат, когда ты попадешь в Лондон. Вернее, если ты попадешь в Лондон. И не указывай мне, как надо петь. Ты еще пока не советник у Гленна Миллера.
– Вот оно, значит, что, – сказал я.
– То самое, приятель, – сказал Артур. – И еще. Я не знаю, зачем ты наплел моей матушке, что Ведьма твоя сестра, но она меня сегодня чуть надвое не перепилила. Так что прекрати свои штучки, понял?
Он отвернулся от меня и, вскарабкавшись на сцену, снова заговорил в микрофон, как американский конферансье. А я уныло поплелся к балконной лестнице.
У лестницы я с омерзением увидел Штампа – он подманивал меня своим пакостным пальцем. Я резко повернул и скрылся от него в кафетерии под балконом, надеясь отсидеться там среди прыщавых девиц, жадно жрущих сдобные булочки и проливающих себе на платья лимонад. Я торопливо пробрался между полированными столиками в затемненный уголок рядом с артистической уборной джазистов и только тут наконец понял, что попал в самое настоящее осиное гнездо. Передо мной, как бы материализовавшись из трепотни девиц, вдруг появилась Ведьма в отвратной зеленой блузке и клетчатой юбке. Мало этого – напротив нее стояла Рита в ярко-красном платье, сшитом, видимо, специально для того, чтобы на нем яснее был виден маленький серебряный крестик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Раздался доброжелательный смех, и в «Рокси» установилась та интимная атмосфера, которой добивался Артур. Певица Дженни Льюис сидела на плетеном стульчике рядом с музыкантами, благодарно вздымая свою необъятную грудь, в которой якобы рождались божественные звуки. Улыбающийся Артур дождался тишины и закончил:
– А теперь, ледиджентльмены, еще один скромный номер. Чтобы вам было приятнее танцевать, я спою песню, которую мы сочинили с моим другом Билли Сайрусом. Где ты, Билли? – Юпитеры начали обшаривать танцплощадку, а ударник весело загромыхал в литавры.
– Это же он про тебя! – взволнованно воскликнула Лиз.
– Про меня, – отвернувшись, чтобы она не увидела моего лица, подтвердил я.
– Я знаю, что он где-то здесь, – вещал со сцены Артур. – Может быть, он отмечает сейчас радостное событие – надеюсь, и вы все за него порадуетесь, – ему предложил постоянную работу прославленный лондонский комик Бобби Бум. Давайте же пожелаем ему успеха!
– Ну, трепло коровье! – прошипел я. Послышались беспорядочные хлопки, и несколько человек, сидящих за соседними столиками – видимо, они знали меня в лицо, – с любопытством посмотрели на нас. Пришлось мне сделать скромно-знаменитый вид.
– А теперь, ледиджентльмены, я приглашаю вас потанцевать под музыку песенки, сочиненной Билли Сайрусом и вашим покорным слугой!
– Разледиджентльменился, угодник поганый! – процедил я сквозь зубы.
– Тише, – оборвала меня Лиз, – я хочу послушать твою песню.
Джаз заиграл медленное – слишком, по-моему, медленное – танго, и Артур, сморщив лоб трагическими морщинами, запел:
На рассвете ненастного дня
Ты навеки покинешь меня,
Но забыть я тебя не смогу!
Как уходит с зарею луна,
Ты уйдешь на рассвете – одна,
Но забыть я тебя не смогу!
Я украдкой покосился на Лиз – хорошо бы она подумала, что песня посвящена ей, – но по ее лицу ничего нельзя было угадать, и я глянул вниз. Ну, а танцующим явно не было до моей песни никакого дела, да и американский акцент Артура превратил ее в невнятное рокотание. Крабрак с Мэвис и Рита куда-то скрылись, но Штамп слонялся у края танцплощадки, наверняка придумывая, как бы ему сорвать исполнение песни. Артур, впрочем, и сам ее здорово испортил.
Что ж, родная, прости,
Будь счастливой в пути,
Но понять я вовек не смогу,
Почему ты решила уйти.
– Разве ее так надо петь, – проворчал я и встал. – А все же придется поблагодарить его. – Лиз понимающе улыбнулась, и я неторопливо спустился по лестнице, зорко, но незаметно приглядываясь, вызываю ли я у публики хоть какой-нибудь интерес.
Если ты не услышишь меня,
Пусть хоть песня расскажет, звеня,
Что забыть я тебя не смогу!
Я подошел к сцене, когда Артур, широко раскинув руки, пел последний куплет. Как только песня кончилась, джазисты принялись наигрывать мелодию из «Американского патруля», а Артур спрыгнул со сцены, поэтически ссутулился и помахал рукой каким-то своим приятелям.
– И тогда мне пришли в голову строки… – с видом рокового мужчины начал я наше обычное представление «Знаменитая песня».
– Да-да, напомните мне, мой друг, эти великие строки, – прижав одну руку к сердцу и слегка отогнув другой рукой ухо, сказал Артур.
– Ты добилась моей любви, я невольно влюбился в тебя, я невольно влюбился в тебя, дорогая моя, – по-хрипывая, как допотопный фонограф, пропел я.
– Трудно поверить, что эти строки впервые были записаны на обеденном меню в рыбном ресторане…
– … Но вовсе нетрудно поверить, что теперь это меню стоит баснословно дорого.
– Да-да, потому что цены на рыбу возросли между двумя мировыми войнами во много раз, – привычно заключил Артур. Привычно-то, может, и привычно, да не так, как всегда: сегодня он говорил громко, чтобы услышали восхищенно хихикающие девчонки, столпившиеся возле сцены, – наша внутренняя связь была потеряна.
– И вот я написал… – проговорил он, поглядывая на девиц, но я отвел его в сторону и спросил:
– Послушай, великий песельник, как же ты убедил джазистов, чтобы они разрешили тебе спеть нашу песню?
– Твоими молитвами, – холодно ответил Артур.
– Великое дело, – сказал я. – Зря только ты трепанул насчет Бобби Бума.
– А почему? У тебя ведь все на мази, верно? – И тут я заметил, что в глазах у него поблескивает скрытая неприязнь, а уголки губ раздраженно подергиваются.
– Конечно. Я просто не хотел, чтоб они узнали об этом до моего отъезда. А песню нам обязательно надо записать на магнитофон и послать в какую-нибудь фирму, выпускающую пластинки.
– Придет время – запишу с ребятами, – сказал Артур, давая мне понять, что он и джазисты обойдутся без моей помощи.
– Но учти, Артур, – как бы не заметив его тона, сказал я, – эту песню здорово портит твое американское рычание.
Артур глянул на меня в упор с подчеркнуто холодной отчужденностью.
– Так может, мне спеть ее по-йоркширски? – спросил он.
– Ее надо петь по-английски, – зло отрезал я, – как она написана.
– Ну так вот, парень, – процедил Артур, – если б я спел ее по-твоему, меня просто прогнали бы со сцены. Тебе еще надо учиться и учиться!
– Да какого черта!..
– Подожди, тебя еще поучат, когда ты попадешь в Лондон. Вернее, если ты попадешь в Лондон. И не указывай мне, как надо петь. Ты еще пока не советник у Гленна Миллера.
– Вот оно, значит, что, – сказал я.
– То самое, приятель, – сказал Артур. – И еще. Я не знаю, зачем ты наплел моей матушке, что Ведьма твоя сестра, но она меня сегодня чуть надвое не перепилила. Так что прекрати свои штучки, понял?
Он отвернулся от меня и, вскарабкавшись на сцену, снова заговорил в микрофон, как американский конферансье. А я уныло поплелся к балконной лестнице.
У лестницы я с омерзением увидел Штампа – он подманивал меня своим пакостным пальцем. Я резко повернул и скрылся от него в кафетерии под балконом, надеясь отсидеться там среди прыщавых девиц, жадно жрущих сдобные булочки и проливающих себе на платья лимонад. Я торопливо пробрался между полированными столиками в затемненный уголок рядом с артистической уборной джазистов и только тут наконец понял, что попал в самое настоящее осиное гнездо. Передо мной, как бы материализовавшись из трепотни девиц, вдруг появилась Ведьма в отвратной зеленой блузке и клетчатой юбке. Мало этого – напротив нее стояла Рита в ярко-красном платье, сшитом, видимо, специально для того, чтобы на нем яснее был виден маленький серебряный крестик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52