На выставленной на нем подсвеченной лампой картонке были написаны от руки слова на голландском, английском и французском языках:
– «Полумрак».
Стейн кивнул.
– Так я позволил себе окрестить эту картину… Он не захотел давать ей никакого названия, но картины без названий не подходят для посмертной славы… Знаете, как мне пришло это в голову? Ван Тисх настаивал, что освещение должно быть тусклым. И последними его словами было: «Якоб, помни о свете. Самое важное в этой картине – полумрак». И он повторил несколько раз, все тише и тише: «Полумрак, полумрак, полумрак…» Когда он испустил дух, это слово растворилось у него на губах. Я подумал, что это название, пожалуй, подойдет…
– А она? – спросила Вуд.
Она указала на тело Мурники де Берн. Секретарь ван Тисха лежала в дальнем темном углу камеры. Может, она просто потеряла сознание, но Вуд подумала, что продержится она недолго, потому что открытое на боках легкое черное платье не могло защитить ее от крайнего холода этого жуткого морозильника. Ее ноги были поджаты, а лицо скрыто густой гривой запутанных волос. Она походила на куклу, брошенную не слишком заботливой девочкой.
– Там она и останется, – сказал Стейн. – Вообще-то Мурника – тоже часть картины. «Полумрак» – картина, охватывающая все вокруг, величайшая из всех когда-либо созданных, потому что ван Тисх хотел, чтобы все мы были ее частью. Не только Мурника, но и вы, и я, Бальди, и уничтоженные картины, и родственники картин, и ищущая Бальди полиция, и совещания «Рип ван Винкля», и каждое из украшений с этих совещаний, и вся коллекция «Рембрандт», включая, конечно же, «Христа», и картины «Цветов» и «Монстров», и все остальные творения ван Тисха, которые сняли с экспозиций… и отсюда уже все художники и модели, все картины мира, которые почувствуют, что это касается и их, и все зрители, которые когда-либо видели гипердраматическую картину. В общем, все человечество. Для этого-то рядом с уничтоженными картинами и были оставлены записи: ван Тисх хотел, чтобы все мы стали частью картины, как пораженные невольные персонажи. «Полумрак» – единственная картина ван Тисха, относящаяся к «грязному» искусству, мисс Вуд, и составляющий ее материал – все мы. Какое-то время ее, естественно, придется скрывать, но настанет день, когда мы покажем ее публике… Тогда люди отреагируют… Представьте себе удивление или ужас на лицах; пораженные взгляды; напуганные голосами картин, звучащими из их безжизненных тел, уши; художник, обретший бессмертие в собственной смерти… Центр картины действительно перед вами, но вокруг него – все мы. Вам не кажется, что комната расширяется? Не кажется, что она охватывает бесконечность?…
И после короткой паузы, во время которой оба только смотрели друг другу в глаза, как игроки в шахматы или как человек перед зеркалом, Стейн прибавил:
– Может, об этом даже напишут книгу. В этом случае не нужно будет смотреть на картину, чтобы стать ее частью: достаточно будет прочитать книгу и как-то прореагировать на нее.
«Прореагировать, действительно», – думала Вуд, чувствуя, что в этом Стейн не ошибся. Она уже прореагировала. Она смотрела на «Полумрак», зная, что это самое великое творение ван Тисха и, вероятно, величайшая и откровеннейшая картина всех времен. Это говорило ей ее художественное чутье, это говорила ей ее страсть. Отвергнуть «Полумрак» значило отвергнуть не только искусство, но и темную сторону бытия. Часть души Вуд, непознанная область, которая никак не была связана с ее холодным и расчетливым разумом, понимала намерение Мэтра, эту манеру «зачеркнуть» свои «любимые творения» так же, как его отец перечеркивал свои картины, его манеру вычеркнуть из своего прошлого неоплаченный долг и воспроизвести все до последнего оттенки собственных творческих страданий… «Полумрак» – картина-освободительница. В ней ван Тисх посредством своей смерти учил, как разбить оковы и убежать от воспоминаний. От всех воспоминаний. «Я понимаю тебя. Понимаю, – хотел сказать ей Мэтр. – Понимаю, к чему ты стремишься». С этой точки зрения уничтожение «Падения цветов», «Монстров» и «Сусанны» не только можно было понять, оно выглядело необходимым. Мир, как говорил Стейн, никогда этого не поймет, но мир никогда не понимает чуда ужасного гения.
Впервые за много лет Вуд чувствовала себя счастливой. Ее глаза блестели, а дыхание в ледяном воздухе камеры все убыстрялось.
Но вдруг ее охватило смутное опасение.
– Где сейчас Бальди?
Стейн посмотрел на часы вместе с ней.
– Почти десять. Если все прошло по плану, Бальди должен исполнять свой долг в «Старом ателье». Как вы можете представить, он не должен попасть в руки полиции. Ни один полицейский не смог бы этого понять. Полицейские, как и вы, – наемная сила, но они намного менее, чем вы, восприимчивы к искусству. Они начнут говорить о преступлениях и виновных, о правосудии и тюрьме, и им будет абсолютно плевать на все искусство, заключенное в такой картине, как эта. Они способны… Они способны ее испортить. И даже оставить ее незаконченной.
Беспокойство Вуд нарастало. Стейн вопросительно поднял густые брови.
– Я должна предупредить Босха, – сказала Вуд.
– Босх – не проблема, – ответил Стейн. – Он не знает, куда Бальди увез картину. Ровно в десять все свершится.
– Лучше перестраховаться.
Она открыла сумку и достала сотовый. Руки свело от холода.
Это недопустимо. Нужно этому помешать. По крайней мере этому нужно помешать. Это его Великое Творение, революционное Творение. И она защищала его искусство, потому что обожала его с той же ужасной страстью, что и сам Мэтр. У мисс Вуд не было ни малейшего сомнения в предстоящей задаче.
Необходимо любой ценой не допустить, чтобы «Полумрак» остался незавершенным.
21:58
Лотар Босх смотрел на Постумо Бальди через одностороннее стекло кабинки для эскизов. Эта одетая в белое фигура его завораживала. Казалось, будто Бальди – персонаж мультфильма, компьютерная игрушка, двигавшаяся по каким-то таинственным законам.
Они с Вуйтерсом только что обнаружили его в конце коридора на первом этаже подвала. Кабинка была звукоизолирована, а стекло позволяло им обоим видеть происходящее внутри, хотя Бальди их заметить не мог. Несмотря на маску из керубластина, Босх сразу узнал его, как с самого начала верил, что узнает, заглянув в его глаза. «Зеркала, – думал он. – Действительно, зеркала».
Когда они обнаружили его, Бальди как раз закончил укладывать женщину. На всех трех полотнах висели этикетки, они были обнажены и лежали на спине на полу кабинки. На вид они не были повреждены. Бальди наверняка уже сделал записи и собирался их разрезать. Босх содрогнулся.
– Входим, сэр? – спросил Вуйтерс, поднимая пистолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
– «Полумрак».
Стейн кивнул.
– Так я позволил себе окрестить эту картину… Он не захотел давать ей никакого названия, но картины без названий не подходят для посмертной славы… Знаете, как мне пришло это в голову? Ван Тисх настаивал, что освещение должно быть тусклым. И последними его словами было: «Якоб, помни о свете. Самое важное в этой картине – полумрак». И он повторил несколько раз, все тише и тише: «Полумрак, полумрак, полумрак…» Когда он испустил дух, это слово растворилось у него на губах. Я подумал, что это название, пожалуй, подойдет…
– А она? – спросила Вуд.
Она указала на тело Мурники де Берн. Секретарь ван Тисха лежала в дальнем темном углу камеры. Может, она просто потеряла сознание, но Вуд подумала, что продержится она недолго, потому что открытое на боках легкое черное платье не могло защитить ее от крайнего холода этого жуткого морозильника. Ее ноги были поджаты, а лицо скрыто густой гривой запутанных волос. Она походила на куклу, брошенную не слишком заботливой девочкой.
– Там она и останется, – сказал Стейн. – Вообще-то Мурника – тоже часть картины. «Полумрак» – картина, охватывающая все вокруг, величайшая из всех когда-либо созданных, потому что ван Тисх хотел, чтобы все мы были ее частью. Не только Мурника, но и вы, и я, Бальди, и уничтоженные картины, и родственники картин, и ищущая Бальди полиция, и совещания «Рип ван Винкля», и каждое из украшений с этих совещаний, и вся коллекция «Рембрандт», включая, конечно же, «Христа», и картины «Цветов» и «Монстров», и все остальные творения ван Тисха, которые сняли с экспозиций… и отсюда уже все художники и модели, все картины мира, которые почувствуют, что это касается и их, и все зрители, которые когда-либо видели гипердраматическую картину. В общем, все человечество. Для этого-то рядом с уничтоженными картинами и были оставлены записи: ван Тисх хотел, чтобы все мы стали частью картины, как пораженные невольные персонажи. «Полумрак» – единственная картина ван Тисха, относящаяся к «грязному» искусству, мисс Вуд, и составляющий ее материал – все мы. Какое-то время ее, естественно, придется скрывать, но настанет день, когда мы покажем ее публике… Тогда люди отреагируют… Представьте себе удивление или ужас на лицах; пораженные взгляды; напуганные голосами картин, звучащими из их безжизненных тел, уши; художник, обретший бессмертие в собственной смерти… Центр картины действительно перед вами, но вокруг него – все мы. Вам не кажется, что комната расширяется? Не кажется, что она охватывает бесконечность?…
И после короткой паузы, во время которой оба только смотрели друг другу в глаза, как игроки в шахматы или как человек перед зеркалом, Стейн прибавил:
– Может, об этом даже напишут книгу. В этом случае не нужно будет смотреть на картину, чтобы стать ее частью: достаточно будет прочитать книгу и как-то прореагировать на нее.
«Прореагировать, действительно», – думала Вуд, чувствуя, что в этом Стейн не ошибся. Она уже прореагировала. Она смотрела на «Полумрак», зная, что это самое великое творение ван Тисха и, вероятно, величайшая и откровеннейшая картина всех времен. Это говорило ей ее художественное чутье, это говорила ей ее страсть. Отвергнуть «Полумрак» значило отвергнуть не только искусство, но и темную сторону бытия. Часть души Вуд, непознанная область, которая никак не была связана с ее холодным и расчетливым разумом, понимала намерение Мэтра, эту манеру «зачеркнуть» свои «любимые творения» так же, как его отец перечеркивал свои картины, его манеру вычеркнуть из своего прошлого неоплаченный долг и воспроизвести все до последнего оттенки собственных творческих страданий… «Полумрак» – картина-освободительница. В ней ван Тисх посредством своей смерти учил, как разбить оковы и убежать от воспоминаний. От всех воспоминаний. «Я понимаю тебя. Понимаю, – хотел сказать ей Мэтр. – Понимаю, к чему ты стремишься». С этой точки зрения уничтожение «Падения цветов», «Монстров» и «Сусанны» не только можно было понять, оно выглядело необходимым. Мир, как говорил Стейн, никогда этого не поймет, но мир никогда не понимает чуда ужасного гения.
Впервые за много лет Вуд чувствовала себя счастливой. Ее глаза блестели, а дыхание в ледяном воздухе камеры все убыстрялось.
Но вдруг ее охватило смутное опасение.
– Где сейчас Бальди?
Стейн посмотрел на часы вместе с ней.
– Почти десять. Если все прошло по плану, Бальди должен исполнять свой долг в «Старом ателье». Как вы можете представить, он не должен попасть в руки полиции. Ни один полицейский не смог бы этого понять. Полицейские, как и вы, – наемная сила, но они намного менее, чем вы, восприимчивы к искусству. Они начнут говорить о преступлениях и виновных, о правосудии и тюрьме, и им будет абсолютно плевать на все искусство, заключенное в такой картине, как эта. Они способны… Они способны ее испортить. И даже оставить ее незаконченной.
Беспокойство Вуд нарастало. Стейн вопросительно поднял густые брови.
– Я должна предупредить Босха, – сказала Вуд.
– Босх – не проблема, – ответил Стейн. – Он не знает, куда Бальди увез картину. Ровно в десять все свершится.
– Лучше перестраховаться.
Она открыла сумку и достала сотовый. Руки свело от холода.
Это недопустимо. Нужно этому помешать. По крайней мере этому нужно помешать. Это его Великое Творение, революционное Творение. И она защищала его искусство, потому что обожала его с той же ужасной страстью, что и сам Мэтр. У мисс Вуд не было ни малейшего сомнения в предстоящей задаче.
Необходимо любой ценой не допустить, чтобы «Полумрак» остался незавершенным.
21:58
Лотар Босх смотрел на Постумо Бальди через одностороннее стекло кабинки для эскизов. Эта одетая в белое фигура его завораживала. Казалось, будто Бальди – персонаж мультфильма, компьютерная игрушка, двигавшаяся по каким-то таинственным законам.
Они с Вуйтерсом только что обнаружили его в конце коридора на первом этаже подвала. Кабинка была звукоизолирована, а стекло позволяло им обоим видеть происходящее внутри, хотя Бальди их заметить не мог. Несмотря на маску из керубластина, Босх сразу узнал его, как с самого начала верил, что узнает, заглянув в его глаза. «Зеркала, – думал он. – Действительно, зеркала».
Когда они обнаружили его, Бальди как раз закончил укладывать женщину. На всех трех полотнах висели этикетки, они были обнажены и лежали на спине на полу кабинки. На вид они не были повреждены. Бальди наверняка уже сделал записи и собирался их разрезать. Босх содрогнулся.
– Входим, сэр? – спросил Вуйтерс, поднимая пистолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138