— Я должен сначала привести себя в надлежащий вид.
— По-моему, Конан мало обращает внимания на то, во что одеты его люди, — пожал плечами Айган, — зато он может быть весьма недоволен, тем, что ты не явился па его зов немедленно.
Айган был весьма рад служить Конану и старался оправдывать оказанное ему доверие в чем только мог. Это не имело ничего общего с лизоблюдством, но являлось совершенно естественным выражением признания по отношению к человеку, доказавшему свое право быть вожаком.
Ринальд, которому резоны друга показались вполне убедительными, тут же отправился к королю.
Конан встретил его со своей обычной мрачноватой доброжелательностью, каковую проявлял при виде людей, пользующихся его расположением.
— Что ты хотел мне сказать, господин? — спросил лэрд. — Айган говорил, что ты хотел меня видеть.
— Верно. Я знаю, что ты тренируешь инфанта Конна, — произнес король, — ну, и как тебе его успехи?
— Заслуживают всяческих похвал, равно как и желание в совершенстве овладеть искусством боя, — отозвался Ринальд. — Твой сын станет отличным воином и никогда не опозорит свое имя и род.
— Надеюсь, что так, — Конан удовлетворенно, хотя и несколько рассеянно, кивнул; видно было, что он позвал Ринальда вовсе не затем, чтобы справиться о принце, в котором и так не сомневался.
Лэрд ждал продолжения, очень надеясь на то, что король наконец соизволит отправить его на поиски Эвера, чем, по его разумению, давно пора было заняться.
— Я намерен посетить Аргос, — вместо этого сказал тот. — И ты станешь сопровождать меня в числе рыцарей, которых я желаю взять с собою. Мой визит будет недолгим, но он необходим, чтобы я сам, лично, мог поговорить с королем Треворусом и решить некоторые вопросы, связанные с интересами Аквилонии.
Конан вовсе не собирался спрашивать мнения Ринальда, просто ставил его в известность о своих планах.
— Но, господин, — лэрд не смог скрыть разочарования, — если мне не изменяв! память, у тебя имелись несколько иные намерения относительно моего ближайшего будущего. Эвер всё еще на свободе, и мне кажется, что мой долг…
— Твой долг молчать, когда я говорю, и выполнять, когда приказываю, — голос Копана напоминал глухой рокот дальнего грома. — Не испытывай мое терпение, Ринальд, оно не безгранично. Мы выступаем в путь завтра же,
— Я могу задать вопрос?
— Можешь, — позволил Конан. — Но только один.
— Отчего такая поспешность?
— Оттого, что я предпочитаю не предуведомлять о своих планах заранее, — объяснил киммериец. — Никого. Иначе мне слишком часто пытались бы помешать в их осуществлении.
Он всё еще тосковал по той, прежней, вольной и беспечной жизни, когда мог как угодно распоряжаться собой и не тащить на себе подчас непомерный груз ответственности за множество людей, судьбы которых вынуждал киммерийца вершить королевский титул; нередко Конан мечтал о том, чтобы сбросить вериги власти и провести остаток жизни так, как желало его вечно молодое, горячее сердце бродяги-воина.
Рожденный в царствующей семье наследник с детства бывает приучен к мысли о том, что настанет день, когда он сам взойдет на престол, его сознательно готовят к исполнению будущей высокой миссии; но Конан, сын кузнеца, пони-пил, что, пожалуй, власть — это одна из самых печальных и безрадостных вещей на свете, и старался не становиться беспомощным рабом собственного могущества, заложником принятого на себя титула.
Собираясь в Аргос, он рассчитывал сделать путешествие как можно более приятным, то есть отправиться туда в сопровождении всего нескольких человек из Черной гвардии во главе с Паллантидом, а не докучливой свиты с целым обозом совершенно бесполезных людей и вещей. Ринальда же он пожелал взять с собою, чтобы не терять из вида надолго.
Откровенно признаться, глядя на этого человека. Копан узнавал в нем собственные черты: та же безудержность, тот мятежный дух авантюриста и вечного скитальца, непомерная гордыня и стремление во что бы то ни стало добиваться желаемого.
Пожалуй, только он сам в свое время мог бы совершить нечто подобное тому, чтобы вызвать на бой короля: оно и верно, не с мышами же сражаться человеку, которые словно зачат самим пламенем и рожден быть героем-победителем!
Всё в Ринальде было Конану по душе, он понимал его, точно собственного брата-близнеца, и успел, в своем роде, полюбить, хотя киммериец ни для кого полностью не раскрывал душу, зная, насколько это может быть опасно, и всегда выдерживал ощутимую дистанцию. Исключением являлась только Зенобия, его королева, которой он доверял безгранично.
Глава VI
В первые дни пути Конан так гнал лошадей, что его немногочисленные спутники только восхищенно переглядывались: король, казалось, не ведал, что такое усталость! Он засветло покидал простой походный шатер, с наслаждением вдыхая наполненный туманной сыростью воздух своей недолгой свободы, и чувствовалось, что такая жизнь ему привычнее и ближе, нежели в покоях дворца.
Остановки в пути если и были, то в основном возле придорожных таверн, которые Конан отнюдь не брезговал посещать, откровенно смеясь нал их сбивающимися с ног хозяевами, никак не ожидавшими визита такой высокопоставленной особы — Конан запретил предупреждать о своем приближении заранее, не посылая впереди себя никаких гонцов и глашатаев, и сваливался, как
снег на голову. Бывали забавные ситуации, когда те же самые хозяева и завсегдатаи этих таверн не сразу верили, что пред ними — сам король, принимая его за проезжего богатого рыцаря, не более, а поняв свою ошибку, едва не лишались чувств.
Конан всегда был не прочь пропустить кварту-другую эля или хорошего пива, и его спутники охотно к нему присоединялись, за исключением, пожалуй, Ринальда, который почти всё время пребывал в глубокой задумчивости и отказывался от любых излишеств. Он нес служ6у, и всё. Проверял выставляемые ночами посты, по нескольку раз обходя маленький лагерь, днем же почти не слезал с седла, следуя за королем на одном и том же расстоянии. А если тому приходила мысль остановиться и войти внутрь очередной таверны, предпочитал оставаться снаружи. В конце концов, Конан обратил внимание на таковые его особенности и, подозвав, спросил:
— Что, лэрд, ты никогда не считаешь возможным слегка развеяться? Или, может, осуждаешь меня за то, что я немного отпустил поводья и решил пожить в свое удовольствие?
— Отчего же, — возразил Ринальд, — просто нет настроения.
— Почему, позволь спросить?
— Я непременно должен отвечать, или всё-таки то, что происходит в душе у человека может оставаться его личным делом? — осведомился Ринальд.
— Ну, чужая душа, не зря говорят, вообще потемки, — заметил Конан, — и твоя не исключение. Я и сам не терплю, когда кто-то пытается влезть в мою, так что могу тебя понять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— По-моему, Конан мало обращает внимания на то, во что одеты его люди, — пожал плечами Айган, — зато он может быть весьма недоволен, тем, что ты не явился па его зов немедленно.
Айган был весьма рад служить Конану и старался оправдывать оказанное ему доверие в чем только мог. Это не имело ничего общего с лизоблюдством, но являлось совершенно естественным выражением признания по отношению к человеку, доказавшему свое право быть вожаком.
Ринальд, которому резоны друга показались вполне убедительными, тут же отправился к королю.
Конан встретил его со своей обычной мрачноватой доброжелательностью, каковую проявлял при виде людей, пользующихся его расположением.
— Что ты хотел мне сказать, господин? — спросил лэрд. — Айган говорил, что ты хотел меня видеть.
— Верно. Я знаю, что ты тренируешь инфанта Конна, — произнес король, — ну, и как тебе его успехи?
— Заслуживают всяческих похвал, равно как и желание в совершенстве овладеть искусством боя, — отозвался Ринальд. — Твой сын станет отличным воином и никогда не опозорит свое имя и род.
— Надеюсь, что так, — Конан удовлетворенно, хотя и несколько рассеянно, кивнул; видно было, что он позвал Ринальда вовсе не затем, чтобы справиться о принце, в котором и так не сомневался.
Лэрд ждал продолжения, очень надеясь на то, что король наконец соизволит отправить его на поиски Эвера, чем, по его разумению, давно пора было заняться.
— Я намерен посетить Аргос, — вместо этого сказал тот. — И ты станешь сопровождать меня в числе рыцарей, которых я желаю взять с собою. Мой визит будет недолгим, но он необходим, чтобы я сам, лично, мог поговорить с королем Треворусом и решить некоторые вопросы, связанные с интересами Аквилонии.
Конан вовсе не собирался спрашивать мнения Ринальда, просто ставил его в известность о своих планах.
— Но, господин, — лэрд не смог скрыть разочарования, — если мне не изменяв! память, у тебя имелись несколько иные намерения относительно моего ближайшего будущего. Эвер всё еще на свободе, и мне кажется, что мой долг…
— Твой долг молчать, когда я говорю, и выполнять, когда приказываю, — голос Копана напоминал глухой рокот дальнего грома. — Не испытывай мое терпение, Ринальд, оно не безгранично. Мы выступаем в путь завтра же,
— Я могу задать вопрос?
— Можешь, — позволил Конан. — Но только один.
— Отчего такая поспешность?
— Оттого, что я предпочитаю не предуведомлять о своих планах заранее, — объяснил киммериец. — Никого. Иначе мне слишком часто пытались бы помешать в их осуществлении.
Он всё еще тосковал по той, прежней, вольной и беспечной жизни, когда мог как угодно распоряжаться собой и не тащить на себе подчас непомерный груз ответственности за множество людей, судьбы которых вынуждал киммерийца вершить королевский титул; нередко Конан мечтал о том, чтобы сбросить вериги власти и провести остаток жизни так, как желало его вечно молодое, горячее сердце бродяги-воина.
Рожденный в царствующей семье наследник с детства бывает приучен к мысли о том, что настанет день, когда он сам взойдет на престол, его сознательно готовят к исполнению будущей высокой миссии; но Конан, сын кузнеца, пони-пил, что, пожалуй, власть — это одна из самых печальных и безрадостных вещей на свете, и старался не становиться беспомощным рабом собственного могущества, заложником принятого на себя титула.
Собираясь в Аргос, он рассчитывал сделать путешествие как можно более приятным, то есть отправиться туда в сопровождении всего нескольких человек из Черной гвардии во главе с Паллантидом, а не докучливой свиты с целым обозом совершенно бесполезных людей и вещей. Ринальда же он пожелал взять с собою, чтобы не терять из вида надолго.
Откровенно признаться, глядя на этого человека. Копан узнавал в нем собственные черты: та же безудержность, тот мятежный дух авантюриста и вечного скитальца, непомерная гордыня и стремление во что бы то ни стало добиваться желаемого.
Пожалуй, только он сам в свое время мог бы совершить нечто подобное тому, чтобы вызвать на бой короля: оно и верно, не с мышами же сражаться человеку, которые словно зачат самим пламенем и рожден быть героем-победителем!
Всё в Ринальде было Конану по душе, он понимал его, точно собственного брата-близнеца, и успел, в своем роде, полюбить, хотя киммериец ни для кого полностью не раскрывал душу, зная, насколько это может быть опасно, и всегда выдерживал ощутимую дистанцию. Исключением являлась только Зенобия, его королева, которой он доверял безгранично.
Глава VI
В первые дни пути Конан так гнал лошадей, что его немногочисленные спутники только восхищенно переглядывались: король, казалось, не ведал, что такое усталость! Он засветло покидал простой походный шатер, с наслаждением вдыхая наполненный туманной сыростью воздух своей недолгой свободы, и чувствовалось, что такая жизнь ему привычнее и ближе, нежели в покоях дворца.
Остановки в пути если и были, то в основном возле придорожных таверн, которые Конан отнюдь не брезговал посещать, откровенно смеясь нал их сбивающимися с ног хозяевами, никак не ожидавшими визита такой высокопоставленной особы — Конан запретил предупреждать о своем приближении заранее, не посылая впереди себя никаких гонцов и глашатаев, и сваливался, как
снег на голову. Бывали забавные ситуации, когда те же самые хозяева и завсегдатаи этих таверн не сразу верили, что пред ними — сам король, принимая его за проезжего богатого рыцаря, не более, а поняв свою ошибку, едва не лишались чувств.
Конан всегда был не прочь пропустить кварту-другую эля или хорошего пива, и его спутники охотно к нему присоединялись, за исключением, пожалуй, Ринальда, который почти всё время пребывал в глубокой задумчивости и отказывался от любых излишеств. Он нес служ6у, и всё. Проверял выставляемые ночами посты, по нескольку раз обходя маленький лагерь, днем же почти не слезал с седла, следуя за королем на одном и том же расстоянии. А если тому приходила мысль остановиться и войти внутрь очередной таверны, предпочитал оставаться снаружи. В конце концов, Конан обратил внимание на таковые его особенности и, подозвав, спросил:
— Что, лэрд, ты никогда не считаешь возможным слегка развеяться? Или, может, осуждаешь меня за то, что я немного отпустил поводья и решил пожить в свое удовольствие?
— Отчего же, — возразил Ринальд, — просто нет настроения.
— Почему, позволь спросить?
— Я непременно должен отвечать, или всё-таки то, что происходит в душе у человека может оставаться его личным делом? — осведомился Ринальд.
— Ну, чужая душа, не зря говорят, вообще потемки, — заметил Конан, — и твоя не исключение. Я и сам не терплю, когда кто-то пытается влезть в мою, так что могу тебя понять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59