Что, если бы я смогла оглянуться однажды назад и не чувствовать себя виноватой в том, что сейчас делаю? Что, если судья считает, что я неправа?
Что, если он думает, что я права?»
Я не могла ответить ни на один из этих вопросов и поэтому поняла, что независимо ни от чего я взрослею.
– Анна! – Кемпбелл встал и сел рядом со мной. – Сейчас не время что-то менять.
– Я ничего не меняю. – Я повертела жестяную банку в ладонях. – Просто хочу сказать: даже если мы выиграем суд, мы все равно проиграем.
Когда мне было двенадцать лет, я присматривала за соседскими близнецами. Им было всего шесть лет, и они боялись темноты. Поэтому я обычно сидела между ними на стуле без спинки, он был в форме ноги слона – серой, с ногтями, как настоящая. Меня все время удивляло, как быстро маленькие дети умеют переключаться: они носятся по потолку, а потом – бац! – через пять минут уже спят. Неужели я тоже когда-то была такой? Я не могла вспомнить, и оттого чувствовала себя старой. Иногда один из близнецов засыпал раньше другого.
– Анна, – говорил мне другой, – через сколько лет я смогу водить машину?
– Через десять, – отвечала я.
– А через сколько лет ты сможешь водить?
– Через три.
Потом разговор плелся дальше, как паутина: какую машину я куплю, кем стану, когда вырасту, надоедает ли мне каждый день делать школьные домашние задания. Он всеми способами пытался оттянуть время, чтобы не ложиться спать. Иногда я поддавалась на его уловки, но чаще просто заставляла укладываться в постель. Я могла рассказать ему о том, что ждет его дальше, но боялась, что это прозвучит как предупреждение.
Вторым свидетелем, которого вызвал Кемпбелл, был доктор Берген, председатель комиссии по этическим вопросам провиденской больницы. У него были волосы с проседью и лицо, похожее на картошку. Он оказался ниже ростом, чем можно было ожидать, особенно если учесть бесконечный список всех его полномочий.
– Доктор Берген, – начал Кемпбелл, – что такое комиссия по этическим вопросам?
– Это группа, в которую входят врачи разных специальностей, медсестры, священники и ученые, она рассматривает истории болезни отдельных пациентов с целью защитить их права. В западной биоэтике существует шесть принципов, которые мы стараемся соблюдать. – Он начал загибать пальцы. – Автономия. Это значит, что пациент старше восемнадцати лет имеет право отказаться от лечения. Правдивость – то есть у больного есть право на получение полной информации. Обязательства – лечащая страна должна выполнить свои обязательства. Четвертый принцип состоит в том, что все действия совершаются для пользы больного. Пятый принцип призывает отказываться от того, что принесет больше вреда, чем пользы… например, смертельно больному пациенту, которому сто лет, не будут делать сложную операцию. И наконец, шестой принцип гласит: все пациенты имеют равные права на получение лечения.
– Чем занимается комиссия?
– Обычно мы рассматриваем те случаи, где присутствует конфликт интересов. Скажем, врач считает, что интересы пациента требуют принятия крайних мер, а члены семьи против, или наоборот.
– То есть вы не рассматриваете дел всех пациентов, которые попадают в вашу больницу?
– Нет. Только в том случае, если поступает жалоба или врач обращается за консультацией. Мы рассматриваем данный случай и даем рекомендации.
– Вы не принимаете окончательного решения?
– Нет, – ответил доктор Берген.
– А если пациент, подавший жалобу, является несовершеннолетним? – спросил Кемпбелл.
– Разрешение ребенка до тринадцати лет необязательно. До этого возраста мы предоставляем родителям право принимать решение.
– А если они не могут?
Он моргнул.
– Вы хотите сказать, если они физически не могут этого сделать?
– Нет, я хочу сказать, если у них есть другие интересы, мешающие принять решение в пользу этого ребенка?
Мама встала.
– Протестую, – заявила она.
– Протест принят, – откликнулся судья Десальво.
Не обращая внимания, Кемпбелл задал свидетелю следующий вопрос.
– Контролируют ли родители решения детей моложе восемнадцати лет?
На этот вопрос я могла бы ответить сама. Родители контролируют все, если вы, конечно, не Джесси и не разочаровали их настолько, что им легче не обращать на вас внимание.
– По закону, да, – ответил доктор Берген. – Тем не менее, по достижении подросткового возраста, несмотря на то что формально они не могут принимать решения, согласие детей необходимо при любом медицинском вмешательстве, даже если родители уже дали письменное согласие.
На мой взгляд, это правило похоже на закон, запрещающий переходить улицу в неположенном месте. Все знают, что этого делать нельзя, но никого запрет не останавливает.
Доктор Берген продолжал говорить:
– В редких случаях, когда существует конфликт между подростком и родителями, наша комиссия обращает внимание на следующие моменты: необходимость процедуры для здоровья пациента, соотношение риска и пользы, возраст и зрелость подростка, а также аргументы, которые он выдвигает.
– Рассматривала ли ваша комиссия какие-либо случаи, касающиеся Кейт Фитцджеральд?
– Два раза, – ответил доктор Берген. – Первый раз в 2002 году речь шла о разрешении трансплантации периферийных кровяных стволовых клеток, когда не помогли ни пересадка костного мозга, ни некоторые другие методы. А второй раз недавно, когда рассматривался вопрос о целесообразности пересадки донорской почки.
– Каким же было решение, доктор Берген?
– Мы рекомендовали проводить трансплантацию стволовых клеток. Что же касается почки, мнения разделились.
– Объясните, пожалуйста.
– Одни из нас считают, что на данном этапе состояние здоровья больной настолько ухудшилось, что такая серьезная операция принесет больше вреда, чем пользы. Другие думают, что без трансплантата она все равно умрет, и поэтому выгода превышает риск.
– Если мнения разделились, то кто решает, что в конце концов произойдет?
– Поскольку Кейт еще несовершеннолетняя, решение принимают ее родители.
– Во время этих двух заседаний вашей комиссии по поводу здоровья Кейт Фитцджеральд, поднимался ли вопрос о риске для донора?
– Это не было предметом…
– А как насчет согласия донора, Анны Фитцджеральд?
Доктор Берген с сочувствием посмотрел на меня. Лучше бы он считал меня ужасным человеком, оттого что я все это затеяла. Он покачал головой.
– Ни одна больница в стране не возьмет почку у ребенка без его согласия, об этом и речи быть не может.
– Таким образом, теоретически, если бы Анна была против, этот вопрос рассматривала бы ваша комиссия?
– Ну…
– Ваша комиссия рассматривала этот вопрос, доктор?
– Нет.
Кемпбелл подошел к нему ближе.
– Вы можете объяснить нам почему?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Что, если он думает, что я права?»
Я не могла ответить ни на один из этих вопросов и поэтому поняла, что независимо ни от чего я взрослею.
– Анна! – Кемпбелл встал и сел рядом со мной. – Сейчас не время что-то менять.
– Я ничего не меняю. – Я повертела жестяную банку в ладонях. – Просто хочу сказать: даже если мы выиграем суд, мы все равно проиграем.
Когда мне было двенадцать лет, я присматривала за соседскими близнецами. Им было всего шесть лет, и они боялись темноты. Поэтому я обычно сидела между ними на стуле без спинки, он был в форме ноги слона – серой, с ногтями, как настоящая. Меня все время удивляло, как быстро маленькие дети умеют переключаться: они носятся по потолку, а потом – бац! – через пять минут уже спят. Неужели я тоже когда-то была такой? Я не могла вспомнить, и оттого чувствовала себя старой. Иногда один из близнецов засыпал раньше другого.
– Анна, – говорил мне другой, – через сколько лет я смогу водить машину?
– Через десять, – отвечала я.
– А через сколько лет ты сможешь водить?
– Через три.
Потом разговор плелся дальше, как паутина: какую машину я куплю, кем стану, когда вырасту, надоедает ли мне каждый день делать школьные домашние задания. Он всеми способами пытался оттянуть время, чтобы не ложиться спать. Иногда я поддавалась на его уловки, но чаще просто заставляла укладываться в постель. Я могла рассказать ему о том, что ждет его дальше, но боялась, что это прозвучит как предупреждение.
Вторым свидетелем, которого вызвал Кемпбелл, был доктор Берген, председатель комиссии по этическим вопросам провиденской больницы. У него были волосы с проседью и лицо, похожее на картошку. Он оказался ниже ростом, чем можно было ожидать, особенно если учесть бесконечный список всех его полномочий.
– Доктор Берген, – начал Кемпбелл, – что такое комиссия по этическим вопросам?
– Это группа, в которую входят врачи разных специальностей, медсестры, священники и ученые, она рассматривает истории болезни отдельных пациентов с целью защитить их права. В западной биоэтике существует шесть принципов, которые мы стараемся соблюдать. – Он начал загибать пальцы. – Автономия. Это значит, что пациент старше восемнадцати лет имеет право отказаться от лечения. Правдивость – то есть у больного есть право на получение полной информации. Обязательства – лечащая страна должна выполнить свои обязательства. Четвертый принцип состоит в том, что все действия совершаются для пользы больного. Пятый принцип призывает отказываться от того, что принесет больше вреда, чем пользы… например, смертельно больному пациенту, которому сто лет, не будут делать сложную операцию. И наконец, шестой принцип гласит: все пациенты имеют равные права на получение лечения.
– Чем занимается комиссия?
– Обычно мы рассматриваем те случаи, где присутствует конфликт интересов. Скажем, врач считает, что интересы пациента требуют принятия крайних мер, а члены семьи против, или наоборот.
– То есть вы не рассматриваете дел всех пациентов, которые попадают в вашу больницу?
– Нет. Только в том случае, если поступает жалоба или врач обращается за консультацией. Мы рассматриваем данный случай и даем рекомендации.
– Вы не принимаете окончательного решения?
– Нет, – ответил доктор Берген.
– А если пациент, подавший жалобу, является несовершеннолетним? – спросил Кемпбелл.
– Разрешение ребенка до тринадцати лет необязательно. До этого возраста мы предоставляем родителям право принимать решение.
– А если они не могут?
Он моргнул.
– Вы хотите сказать, если они физически не могут этого сделать?
– Нет, я хочу сказать, если у них есть другие интересы, мешающие принять решение в пользу этого ребенка?
Мама встала.
– Протестую, – заявила она.
– Протест принят, – откликнулся судья Десальво.
Не обращая внимания, Кемпбелл задал свидетелю следующий вопрос.
– Контролируют ли родители решения детей моложе восемнадцати лет?
На этот вопрос я могла бы ответить сама. Родители контролируют все, если вы, конечно, не Джесси и не разочаровали их настолько, что им легче не обращать на вас внимание.
– По закону, да, – ответил доктор Берген. – Тем не менее, по достижении подросткового возраста, несмотря на то что формально они не могут принимать решения, согласие детей необходимо при любом медицинском вмешательстве, даже если родители уже дали письменное согласие.
На мой взгляд, это правило похоже на закон, запрещающий переходить улицу в неположенном месте. Все знают, что этого делать нельзя, но никого запрет не останавливает.
Доктор Берген продолжал говорить:
– В редких случаях, когда существует конфликт между подростком и родителями, наша комиссия обращает внимание на следующие моменты: необходимость процедуры для здоровья пациента, соотношение риска и пользы, возраст и зрелость подростка, а также аргументы, которые он выдвигает.
– Рассматривала ли ваша комиссия какие-либо случаи, касающиеся Кейт Фитцджеральд?
– Два раза, – ответил доктор Берген. – Первый раз в 2002 году речь шла о разрешении трансплантации периферийных кровяных стволовых клеток, когда не помогли ни пересадка костного мозга, ни некоторые другие методы. А второй раз недавно, когда рассматривался вопрос о целесообразности пересадки донорской почки.
– Каким же было решение, доктор Берген?
– Мы рекомендовали проводить трансплантацию стволовых клеток. Что же касается почки, мнения разделились.
– Объясните, пожалуйста.
– Одни из нас считают, что на данном этапе состояние здоровья больной настолько ухудшилось, что такая серьезная операция принесет больше вреда, чем пользы. Другие думают, что без трансплантата она все равно умрет, и поэтому выгода превышает риск.
– Если мнения разделились, то кто решает, что в конце концов произойдет?
– Поскольку Кейт еще несовершеннолетняя, решение принимают ее родители.
– Во время этих двух заседаний вашей комиссии по поводу здоровья Кейт Фитцджеральд, поднимался ли вопрос о риске для донора?
– Это не было предметом…
– А как насчет согласия донора, Анны Фитцджеральд?
Доктор Берген с сочувствием посмотрел на меня. Лучше бы он считал меня ужасным человеком, оттого что я все это затеяла. Он покачал головой.
– Ни одна больница в стране не возьмет почку у ребенка без его согласия, об этом и речи быть не может.
– Таким образом, теоретически, если бы Анна была против, этот вопрос рассматривала бы ваша комиссия?
– Ну…
– Ваша комиссия рассматривала этот вопрос, доктор?
– Нет.
Кемпбелл подошел к нему ближе.
– Вы можете объяснить нам почему?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94