– Да, да, конечно, – поспешно поддакивает парикмахер, пытаясь перевести разговор на другую тему.
Но Юнкеру не легко заткнуть рот. Он продолжает изливать свою злобу. Окружающие молчат. А он разглагольствует о войне с большевизмом, с красной чумой. Говорит с проклятых богом евреях, повинных во всех земных бедствиях. У парикмахера совсем жалкий вид. Наконец Юнкер побрит и, приосанившись, как подобает представителю расы господ, выходит из парикмахерской.
* * *
Мартин в восторге от всего того, что ему довелось услышать в парикмахерской, и слово в слово пересказывает это матери.
Ему все больше и больше нравится торговец, который высказал все, что на уме у остальных. Но потом другие впечатления вытесняют стычку в парикмахерской.
Лаус так и не нашел работы, и мало-помалу они с Гудрун свыклись с мыслью, что ему придется ехать на работу в Германию. Они утешались тем, что ему будет там не хуже, чем другим.
Отчасти Лауса толкнула на этот шаг его теща, которая заявила, что думала, раз он берет Гудрун в жены, то будет о ней заботиться. И отчего, мол, он воображает себя слишком важным барином для работы в Германии, коли родной отец Гудрун не считает зазорным там работать? Чем кормиться милостью семьи, лучше бы Лаус вел себя, как подобает мужчине. Ничего не скажешь, теща Лауса умела внести ясность в любой вопрос. Но и Якоб не уступал ей в этом.
– Каждый рабочий, который едет в Германию, поставляет нового солдата в армию фашистов, – заявил Якоб сыну. – Ты разве не понимаешь, что помогаешь этим скотам выиграть войну?
– Но если я не пойду на эту работу, мы с голоду умрем, – оправдывался Лаус, не зная, кого ему слушать.
– Какое нам дело до всей этой войны и политики, – сказала Гудрун. – Нам и без них горя хватает. Каждый заботится о своей семье, и никто не вправе нас этим попрекать. – И она ушла сердитая и обиженная. Легко ли им с Лаусом расставаться! Об этом небось никто не думает.
Карен ночи напролет не спала и все ломала голову, как быть. Иногда она плакала – причин было довольно.
Она помогла молодым сложить вещи Лауса, нажарила в дорогу котлет – путь предстоял долгий, купила сыну новую рубаху и носки.
– Ох, господи, как нам всем не хватает света на улицах, покоя и мира, – с грустью сказала Карен.
И Лаус уехал. Якоб не простился с сыном – они так и не помирились.
Когда кто-нибудь называл в его присутствии имя Лауса, Якоб сердился и мрачнел. Его угнетала мысль, что сын пошел работать на немцев.
– Уж лучше голодать, – твердил Якоб.
Глава седьмая
Вернувшись домой с работы, Вагн стал жаловаться: не хочет он больше работать в конторе, там его никто в грош не ставит, для всех он мальчик на побегушках, каждый считает, что может им помыкать.
– Наверно, тебе все это мерещится, – сказала Карен.
– Ничего подобного, – возразил Вагн. – Думаешь, у меня глаз нет? У всех моих сослуживцев только одно на уме, как бы выбиться в люди, и у каждого есть пара здоровых рук и крепкие локти, А на что годен я со своей сухой рукой?
– На что же ты станешь жить, если бросишь контору? – спросил Якоб.
– По мне, вообще лучше в петлю – и дело с концом! – заявил Вагн.
– Не болтай! – сердито прикрикнул на него Якоб.
– Само собой, ты должен работать, – сказала Карен. – Без работы не проживешь, ты и сам это прекрасно понимаешь.
– Не пойду я завтра на работу, – объявил Вагн. – Не пойду, что бы вы мне ни говорили. – Но так как родители ничего не сказали, он добавил: – Господи, ну почему я не такой, как все, почему я калека?
На это никто не мог ему ответить. Карен считала, что всему виной злая судьба. Что поделаешь, надо стиснуть зубы и бороться, пока хватает сил.
Карен и Якоб так и делали в течение многих лет, но порой у них опускались руки. В первое время, когда Вагн только заболел, они метались от врача к врачу, обращались к специалистам. Они ездили с малышом в другие города, чтобы показать его профессорам, которых им хвалили. Эти поездки и консультации обходились в копеечку, но родители Вагна денег не жалели и обращались все к новым и новым светилам. Иногда профессор не мог сразу определить, удастся ли помочь больному, и приходилось ездить к нему по многу раз. Время шло, Карен то надеялась, то сомневалась, то снова надеялась, а конец каждый раз был один – профессор печально качал головой и говорил:
– К сожалению, фру, я ничем не могу помочь – медицина тут бессильна.
И Карен плакала горючими слезами. Но все-таки она не отступилась. Она только перестала верить врачам, они ведь сами сказали, что помочь не могут.
А вот знахари и знахарки могли. В каждом приходе были свои доморощенные лекари, и людская молва из уст в уста передавала слухи о необыкновенных исцелениях, да, да, о форменных чудесах, которые они творили.
Карен стала ходить по знахарям. Конечно, она понимала, что многие из них просто шарлатаны, ну а вдруг все-таки среди них найдется один-единственный лекарь, действительно обладающий сверхъестественной силой! Мыслимо ли упустить такую возможность! Нет! Ради исцеления сына Карен испробует все средства!
Сколько часов просидела она с Вагном на коленях, ожидая своей очереди в какой-нибудь тесной кухне или на темной лестнице! У знахарей была большая клиентура – к ним обычно обращались отчаявшиеся люди с хроническими и неизлечимыми недугами. Пациенты шепотом рассказывали о чудесах, которые сотворил этот знахарь. Один вспоминал о каком-то соседе, который чуть не помер, а когда врачи от него отказались, знахарь его исцелил. Другой – о брате, которого катали в кресле и который теперь прыгал и бегал, живой и здоровый.
И вот знахари стали пробовать на Вагне свои старинные снадобья, а знахарки, обладавшие чудодейственной силой, массировали парализованную руку, но рука оставалась неподвижной, никакие средства не помогали. А деньги текли.
Но когда Карен наконец попала к знахарям, которые лечили больных просто молитвами и заклинаниями, она поняла, что ее беде помочь нельзя. Трудно ей было взглянуть в глаза страшной правде, она собрала все свое мужество и все-таки не могла одолеть страха. Как сложится у Вагна жизнь? Если даже людям с двумя руками, людям, которые могут взяться за любую работу, не хватает места под солнцем, какая участь ждет ее сына-калеку?
* * *
– Ну ладно, утро вечера мудренее, – сказала Карен, подавая ужин. Пусть Вагн поест, решила она про себя, тогда он успокоится и одумается. И семья села за стол.
– Одному богу известно, как там живется Лаусу, – вздохнула Карен. – От него так давно нет вестей. Но на меня сегодня с утра напала икота, может, это он меня вспоминал.
– Ерунда, – сказал Якоб.
– А ты не говори, прошлой ночью я видела страшный сон, это не к добру. Правда, это не значит, что беда случится непременно с Лаусом, но все равно у меня на душе неспокойно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55