А дядюшка пускай лопнет от зависти — я теперь сильнее его, вот возьму и сожгу его лучшего слугу…
Внезапно король прервал свои нелепые пляски и замер посреди комнаты в странной позе: колени полусогнуты, спина сгорблена, и как-то по-птичьи вытянута шея.
— Это не я!.. Это он сам виноват, он первый начал!… Меня никогда не любил, только обижал, да! Я… помню… все… Дядя Жан, отдай мой мячик, нет, нет, не кидай в окно, пожалуйста, нет!!! Не смотри на меня так! Я… я не дурачок, я король Франции! Я вам всем покажу, вы у меня наплачетесь… Они первые меня обидели, они злые, уберите их от меня! Кормилица, не уходи, можно, я пойду с тобой, а?.. ты такая добрая, теплая… мне без тебя плохо, почему ты ушла? Ай!.. Ай!… - король внезапно подпрыгнул и принялся трясти головой, словно стряхивал с волос нечто невидимое, — Отстань от меня, не трогай мои волосики… Уйди, ты мне не нравишься!.. Мне страшно, мне страшно, мне страшно-о-о-о…
Его величество, король Франции Карл VI, бессильно рухнул на пол; похожий на кучу пестрого тряпья, он тихо подвывал и мелко-мелко трясся. К нему подбежал старый слуга, ходивший за ним, как за ребенком, поднял с полу и увел укладывать в постель. Уж он-то знал, что нужно делать — укутать его величество потеплее, да горяченького молочка с медом, да ноги растереть мятным маслом, да сказку рассказать… глядишь, и успокоится, уснет…
— Эй, малый, твоя работа такая — небось все городские новости знаешь… так скажи, для кого это эшафот возводят, да еще на главной площади? Что, за ворота теперь не водят? — с таким недоуменным вопросом обратился к хозяину трактира Пьер Меспен — один из рыцарей, посланных Жаном Беррийским за своим казначеем. Он с другом, сиром де Нантуйе, коротал время в ожидании выдачи Бетизака, выясняя достоинства местной виноградной лозы. Они заняли угол в трактире, находившемся в одном из переулков рядом с площадью, где и творилась работа, столь их удивившая.
— Э, да вы, видать, не местные, добрые господа! Это костер для Бетизака, гори он в аду! Вот уж истинно король, его величество, свое благоволение нам, сирым, явил — избавил нас от этого кровососа, от выжиги этого чертова, прости меня Господи! Уж сколько нам зла да неволи от него пришлось терпеть — и не передать! Что ни год — так новые налоги, да поди попробуй не заплати… сейчас же разорит, по миру пустит, еретик проклятый… Чего желают добрые господа? Вы уж простите великодушно, если я чего не так сказал, радость-то какая, поневоле обомлеешь!
Добрые господа (несколько обескураженные с виду) пожелали еще вина; хозяин торопливо удалился.
— Что здесь происходит, Пьер? Мы что-то упустили? Мессир Беррийский сказал ясно: передать письмо, дождаться выдачи казначея и привезти его к нему. Какой, черт его дери, эшафот?!
— Друг мой, я боюсь, что монсеньор опоздал. Бетизака предали… это ясно как день. Но что же они ему нашептали, ведь суд признал его невиновным… Что этот болван говорил… еретик? Господь вседержитель, не может быть… — и рыцарь снова подозвал хозяина.
— Вот что, любезнейший… А скажи-ка нам, за что же казнят этого Бетизака? Мы слышали, суд его оправдал.
— Это так, добрые господа — трактирщик расплылся в подобострастной улыбке, он был явно польщен вниманием со стороны столь важных господ, — да что этот суд, болтовня одна! А только говорят, что Бетизак — сатану ему в собутыльники! — сам признался: мол, не верю я в Господа вашего, Богоматерь за последнюю девку почитаю, а святое причастие из церкви во рту несу до дому, да в зловонный горшок сплевываю… прости, Господи! — и хозяин трактира перекрестился. — А еще говорят, что казначей наш по ночам черным котом оборачивался, да в открытые окна забирался, младенчиков душил…
— Скажи еще, что он всех ваших девиц перепортил… — проворчал под нос сир де Нантуйе и взмахом руки отослал трактирщика прочь.
— Плохи наши дела, сударь мой Меспен… А бетизаковы так пожалуй и похуже. Что ж, попробуем навестить его в тюрьме, может, образумим…
Тюремщик, к которому обратились посланники герцога Беррийского, был очень смущен тем, что ему приходится отказывать таким важным господам.
— Тысячу извинений, монсеньоры… Я — а также эти четыре пристава, присланные сюда самим королем, да ниспошлет ему небо всяческих благ, — получили строжайшее указание никого не пропускать к заключенному, а тем паче никому не позволять говорить с ним… за выполнение же сего приказа отвечаем мы головой. Не станете же вы, монсеньоры, подстрекать нас нарушить приказ самого короля!
В полном молчании, стараясь не глядеть друг на друг, посланники вернулись на свой постоялый двор, заплатили по счету, оседлали лошадей и поспешили покинуть славный город Безье, словно он был зачумлен или на него снова надвигалась армия епископа Арнальда Амальрика.
… Глаза Бетизака уже привыкли к темноте, и он уже различал очертания своего узилища, охапку полусгнившей соломы на полу, темные извивы цепей. Голод и холод, получив от него свою долю страданий, оставили его в покое; Бетизак впадал в какое-то полусонное оцепенение, из которого его вывел знакомый голос.
— Привет тебе, Пейре… Я понимаю, что звучит это не совсем достойно, но… ты не передумал? Понимаю, что из-за этих небольших неудобств ты вряд ли решишься поступить ко мне на службу, и все-таки — мне не хотелось бы тебя терять. Я не стану больше повторять своего предложения, скажу только одно: ты можешь обратиться ко мне в любой, хоть самый распоследний момент. Пока ты жив — я жду тебя. Не падай духом… держись, Пейре.
И снова наступила тишина. Бетизак пошевелился; малейшее его движение вызывало ржавое звякание цепей и отдавалось болью в онемевшем теле. Неожиданно слух его уловил звуки шагов за стеной, тяжелая дверь заскрипела, в камеру метнулся рыжий свет факела, заставивший Бетизака зажмуриться. Когда он открыл глаза, то увидел перед собой своего давнего знакомого, мэтра Роже Грезийона, в сопровождении двух стражников. С усилием Бетизак разлепил спекшиеся губы и проговорил:
— Приветствую вас, мэтр Грезийон… Что привело вас в мою скромную обитель? Неужели вы принесли мне вашего доброго вина и толику домашней снеди?
— Все шутите, Бетизак… Знаете, меня все время удивляло это ваше свойство — сочетание эдакого холодного достоинства и умения пошутить. Впрочем, не буду тратить ваше столь драгоценное время. Увы, я снова принес вам дурные новости. Плохи ваши дела, Бетизак, ох, как плохи.
— Спасибо на добром слове…
— Не перебивайте… А ведь я предупреждал вас еще тогда, при первой нашей встрече: не суйтесь в мои дела, сколь бы занятными они вам не показались. Ну какое лично вам было дело до сохранности королевской казны, а? Согласитесь — ровным счетом никакого. Так нет, засуетились зачем-то, бросились правду искать… сколько мне из-за вас беспокойства принять пришлось — и не передать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Внезапно король прервал свои нелепые пляски и замер посреди комнаты в странной позе: колени полусогнуты, спина сгорблена, и как-то по-птичьи вытянута шея.
— Это не я!.. Это он сам виноват, он первый начал!… Меня никогда не любил, только обижал, да! Я… помню… все… Дядя Жан, отдай мой мячик, нет, нет, не кидай в окно, пожалуйста, нет!!! Не смотри на меня так! Я… я не дурачок, я король Франции! Я вам всем покажу, вы у меня наплачетесь… Они первые меня обидели, они злые, уберите их от меня! Кормилица, не уходи, можно, я пойду с тобой, а?.. ты такая добрая, теплая… мне без тебя плохо, почему ты ушла? Ай!.. Ай!… - король внезапно подпрыгнул и принялся трясти головой, словно стряхивал с волос нечто невидимое, — Отстань от меня, не трогай мои волосики… Уйди, ты мне не нравишься!.. Мне страшно, мне страшно, мне страшно-о-о-о…
Его величество, король Франции Карл VI, бессильно рухнул на пол; похожий на кучу пестрого тряпья, он тихо подвывал и мелко-мелко трясся. К нему подбежал старый слуга, ходивший за ним, как за ребенком, поднял с полу и увел укладывать в постель. Уж он-то знал, что нужно делать — укутать его величество потеплее, да горяченького молочка с медом, да ноги растереть мятным маслом, да сказку рассказать… глядишь, и успокоится, уснет…
— Эй, малый, твоя работа такая — небось все городские новости знаешь… так скажи, для кого это эшафот возводят, да еще на главной площади? Что, за ворота теперь не водят? — с таким недоуменным вопросом обратился к хозяину трактира Пьер Меспен — один из рыцарей, посланных Жаном Беррийским за своим казначеем. Он с другом, сиром де Нантуйе, коротал время в ожидании выдачи Бетизака, выясняя достоинства местной виноградной лозы. Они заняли угол в трактире, находившемся в одном из переулков рядом с площадью, где и творилась работа, столь их удивившая.
— Э, да вы, видать, не местные, добрые господа! Это костер для Бетизака, гори он в аду! Вот уж истинно король, его величество, свое благоволение нам, сирым, явил — избавил нас от этого кровососа, от выжиги этого чертова, прости меня Господи! Уж сколько нам зла да неволи от него пришлось терпеть — и не передать! Что ни год — так новые налоги, да поди попробуй не заплати… сейчас же разорит, по миру пустит, еретик проклятый… Чего желают добрые господа? Вы уж простите великодушно, если я чего не так сказал, радость-то какая, поневоле обомлеешь!
Добрые господа (несколько обескураженные с виду) пожелали еще вина; хозяин торопливо удалился.
— Что здесь происходит, Пьер? Мы что-то упустили? Мессир Беррийский сказал ясно: передать письмо, дождаться выдачи казначея и привезти его к нему. Какой, черт его дери, эшафот?!
— Друг мой, я боюсь, что монсеньор опоздал. Бетизака предали… это ясно как день. Но что же они ему нашептали, ведь суд признал его невиновным… Что этот болван говорил… еретик? Господь вседержитель, не может быть… — и рыцарь снова подозвал хозяина.
— Вот что, любезнейший… А скажи-ка нам, за что же казнят этого Бетизака? Мы слышали, суд его оправдал.
— Это так, добрые господа — трактирщик расплылся в подобострастной улыбке, он был явно польщен вниманием со стороны столь важных господ, — да что этот суд, болтовня одна! А только говорят, что Бетизак — сатану ему в собутыльники! — сам признался: мол, не верю я в Господа вашего, Богоматерь за последнюю девку почитаю, а святое причастие из церкви во рту несу до дому, да в зловонный горшок сплевываю… прости, Господи! — и хозяин трактира перекрестился. — А еще говорят, что казначей наш по ночам черным котом оборачивался, да в открытые окна забирался, младенчиков душил…
— Скажи еще, что он всех ваших девиц перепортил… — проворчал под нос сир де Нантуйе и взмахом руки отослал трактирщика прочь.
— Плохи наши дела, сударь мой Меспен… А бетизаковы так пожалуй и похуже. Что ж, попробуем навестить его в тюрьме, может, образумим…
Тюремщик, к которому обратились посланники герцога Беррийского, был очень смущен тем, что ему приходится отказывать таким важным господам.
— Тысячу извинений, монсеньоры… Я — а также эти четыре пристава, присланные сюда самим королем, да ниспошлет ему небо всяческих благ, — получили строжайшее указание никого не пропускать к заключенному, а тем паче никому не позволять говорить с ним… за выполнение же сего приказа отвечаем мы головой. Не станете же вы, монсеньоры, подстрекать нас нарушить приказ самого короля!
В полном молчании, стараясь не глядеть друг на друг, посланники вернулись на свой постоялый двор, заплатили по счету, оседлали лошадей и поспешили покинуть славный город Безье, словно он был зачумлен или на него снова надвигалась армия епископа Арнальда Амальрика.
… Глаза Бетизака уже привыкли к темноте, и он уже различал очертания своего узилища, охапку полусгнившей соломы на полу, темные извивы цепей. Голод и холод, получив от него свою долю страданий, оставили его в покое; Бетизак впадал в какое-то полусонное оцепенение, из которого его вывел знакомый голос.
— Привет тебе, Пейре… Я понимаю, что звучит это не совсем достойно, но… ты не передумал? Понимаю, что из-за этих небольших неудобств ты вряд ли решишься поступить ко мне на службу, и все-таки — мне не хотелось бы тебя терять. Я не стану больше повторять своего предложения, скажу только одно: ты можешь обратиться ко мне в любой, хоть самый распоследний момент. Пока ты жив — я жду тебя. Не падай духом… держись, Пейре.
И снова наступила тишина. Бетизак пошевелился; малейшее его движение вызывало ржавое звякание цепей и отдавалось болью в онемевшем теле. Неожиданно слух его уловил звуки шагов за стеной, тяжелая дверь заскрипела, в камеру метнулся рыжий свет факела, заставивший Бетизака зажмуриться. Когда он открыл глаза, то увидел перед собой своего давнего знакомого, мэтра Роже Грезийона, в сопровождении двух стражников. С усилием Бетизак разлепил спекшиеся губы и проговорил:
— Приветствую вас, мэтр Грезийон… Что привело вас в мою скромную обитель? Неужели вы принесли мне вашего доброго вина и толику домашней снеди?
— Все шутите, Бетизак… Знаете, меня все время удивляло это ваше свойство — сочетание эдакого холодного достоинства и умения пошутить. Впрочем, не буду тратить ваше столь драгоценное время. Увы, я снова принес вам дурные новости. Плохи ваши дела, Бетизак, ох, как плохи.
— Спасибо на добром слове…
— Не перебивайте… А ведь я предупреждал вас еще тогда, при первой нашей встрече: не суйтесь в мои дела, сколь бы занятными они вам не показались. Ну какое лично вам было дело до сохранности королевской казны, а? Согласитесь — ровным счетом никакого. Так нет, засуетились зачем-то, бросились правду искать… сколько мне из-за вас беспокойства принять пришлось — и не передать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27