Но каждый вечер игрушки исправно давали представление, и каждый день ковёр осыпающихся с ёлки иголок у них под ногами становился всё толще, и вот наконец праздник подошёл к концу. Ёлку выбросили, а игрушки упаковали и отнесли на чердак вместе с украшениями. Там они лежали все вместе в одной коробке, в тёплом, сухом, резком запахе чердачных балок и в тусклом свете оконных стёкол, мутных, затянутых паутиной. Долгими днями и ночами они слушали, как барабанит по крыше дождь и ветер качает деревья, но полуночный бой часов не долетал до них из гостиной, и ни разу никто не позволил им сказать хоть слово. Так они и пролежали в молчании целый год, а потом их опять поставили под ёлку.
И четыре Рождества пришло и ушло, прежде чем наступило пятое – не такое, как другие.
* * *
– Заведите нам игрушки! – попросили дети, улёгшись на коврик у камина и подперев ладонями щёки.
– Мышонка-папу завели, и он, как всегда, двинулся в танце по кругу, раскачивая малыша на руках. Мимо сына проносились круг за кругом комната, ёлка, лица, озарённые светом камина… всё как всегда, но на сей раз появилось кое-что новое. Среди подарков стоял кукольный домик – маленький, одноэтажный, с узором красного кирпича, отпечатанным на фибровых стенах.
Кружась вместе с отцом, малыш заглянул в окно кукольного дома. Там за столом сидели крохотный плюшевый мишка и розовая фарфоровая куколка, а на столе стоял чайный сервиз, по сравнению с ними просто огромный. Круг за кругом мышонок-сын танцевал, то взлетая кверху, то опускаясь на руках отца, и кукольное чаепитие за окошком проносилось мимо него круг за кругом.
Тот, другой кукольный домик – каким же он теперь казался далеким! Как же далеко осталось то, другое чаепитие, и все эти элегантные леди и джентльмены, и слониха, которая могла бы стать его мамой! Мышонок-сын знал, что он на работе, но все равно заплакал.
Никто этого не заметил – ни одна живая душа, кроме кошки. Кошка привыкла к заводным игрушкам и больше не обращала на них внимания, но странные всхлипы этого мышиного детёныша напугали её и потрясли. Нацелившись было на игрушку, она выгнула спину дугой, но тотчас отскочила и взвилась на стол, задев тяжеленную цветочную вазу. Ваза грохнулась прямиком на мышонка с отцом. И разлетелась вдребезги – а игрушка расплющилась.
* * *
Ранним утром следующего дня через городок проходил бродяга – как и каждую зиму. Пёсик по-прежнему бежал за ним по пятам, а бродяга шагал по заснеженной улице. У дома, где жили дети и взрослые, он порылся в мусорном ящике – не найдётся ли чего-нибудь полезного, взял пустую банку из-под кофе и пачку газет и двинулся обратно на свалку старых автомобилей, в одном из которых провёл прошлую ночь. Только тут он обнаружил среди газет мышонка с отцом – сплющенные почти в лепёшку, они по-прежнему крепко держались за руки.
Бродяга обвёл взглядом кладбище разбитых машин, залитое холодным, чистым светом солнца. Опустил глаза и уставился на собственные лохмотья. А потом уселся в машину, где проспал ночь, и достал из кармана отверточку. Пёс молча наблюдал, как бродяга разбирает мышонка с отцом на части – проверить, можно ли снова заставить их танцевать. На свалке царила тишина; остовы машин торчали островками ржавчины в море сверкающего снега; только издали долетал перезвон рождественских колоколов да хриплое карканье ворон порой прорезало морозный воздух.
Целый день бродяга просидел на свалке, колдуя над сломанной игрушкой и отрываясь только перекусить и угостить пёсика хлебом и мясом, что сыскались в кармане. Вернуть жестяные фигурки в прежний вид ему почти удалось, но с пружинным механизмом пришлось повозиться. Едва он повернул ключик, как пружину заело, и, пытаясь высвободить её, бродяга сломал стерженьки и зубцы, заставлявшие мышонка-отца танцевать по кругу и раскачивать малыша вверх-вниз. Ничего не оставалось, как отложить их и собрать игрушку так. Лакированные ботиночки потерялись ещё в мусорном ящике, синие бархатные штанишки измялись и сидели криво, мех кое-где отклеился, но мышонок и его отец были спасены.
Бродяга снова завёл их; пружину не заедало, но танцевать мышонок с отцом больше не могли. Теперь отец ковылял на согнутых ножках вразвалку – вперёд и вперёд, толкая перед собой малыша. Пёсик сел и уставился на них, склонив голову набок. Человек в лохмотьях улыбнулся и выбросил лишние детальки. Затем сунул игрушку в карман и зашагал в сторону шоссе.
Высоко над городом, на вершине холма, за которой тянулись вниз по склону поля, укрытые снегом, шоссе пересекало мост над железной дорогой и, минуя городскую свалку, убегало вдаль, за горизонт. Бродяга поставил мышонка с отцом на обочину и завёл отца.
– Быть вам бродягами, – сказал он, повернулся и зашагал прочь, и пёсик потрусил за ним следом.
2
Отец-мышонок топал к мосту, толкая сына спиной вперёд, пока завод не кончился. Тут они замерли и не могли больше сделать ни шагу. Внизу громыхали и взвизгивали поезда. Легковушки и грузовики с рёвом проносились мимо, сотрясая мост, и растворялись вдалеке, а отец и сын стояли и дрожали.
День склонился к вечеру; в прощальных косых лучах заходящего солнца поблёскивали вдоль обочины битое стекло и слюда. Заснеженные поля вспыхнули на краткий миг и угасли. Рдели и чадили в сумерках горящие мусорные кучи на свалке. Зажглись огни на мосту, заливая дорогу нездешним голубым сияньем, а дальше по шоссе фонари разметили сумрак до тёмной черты горизонта. Горбатая луна угрюмо уставилась вниз с холодного неба; потом ее заслонили облака. Где-то далеко отбивали время часы на городской башне, и мышонок с отцом ждали молча, пока до них не донеслись еле слышно двенадцать полуночных ударов.
– Видишь, до чего нас довели твои слезы, – упрекнул отец малыша.
– Прости меня, папа, – сказал мышонок. – Я не хотел плакать. Так получилось.
Отец вгляделся в темноту за мостом, туда, где исчезали красные габаритные огни, а на смену им надвигались белые огни фар. Ветер крепчал, и в затишьях между машинами слышалось, как поскрипывают от холода балки моста.
– Как же это странно – идти вперёд и вперёд! – воскликнул отец.
– Я шёл задом наперёд, – заметил мышонок, – но это было лучше, чем танцевать по кругу. А что мы теперь будем делать?
– Кто его знает, – сказал папа. – Выходит, мир куда больше рождественской ёлки, чердака и мусорного ящика. Сдаётся мне, может случиться всё. Всё что угодно.
– Может-то может, да не выйдет, – негромко раздалось у него над ухом. – Уж никак не сегодня, ребятки.
Огромная крыса бесшумно выступила из тени балки в круг света от подвесного фонаря и, вскочив на задние лапы, нависла над мышонком и его отцом. Пришелец был в халате – засаленном лоскуте пёстрого шёлка, подпоясанном грязной верёвкой, и пахло от него темнотой, и всякой гнилью и плесенью, и помойкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46