Сей государственный муж явился засвидетельствовать хозяйке свое почтение.
Леди Трэверс встретила меня с непринужденной фамильярностью, как старого знакомого. Для меня поставили кресло возле трюмо, и я развалился в нем точно с такой же бесцеремонностью. Камеристка как раз убирала ей волосы, беспорядочно падающие на плечи и шею, причем делала это столь искусно, что то и дело обнажался участок замечательно белоснежной кожи. Было нетрудно заметить, что леди Трэверс нимало не стесняется своей наготы, торжествующей над ухищрениями грима, и все еще может позволить себе не делать тайны из своего туалета.
Что касается ее гостя, то он принадлежал к тем государственным деятелям, чьи чопорность и чванство граничат с самопародией; дайте ему колпак с колокольцами, и перед вами – законченный плут. У него было банальное, невыразительное лицо под огромным, обсыпанным пудрой париком; завершал картину подбородок, который во время разговора постоянно находился в движении – ни дать ни взять белый кролик, жующий травку.
Мой приход ненадолго прервал их разговор, но затем эта жалкая карикатура на Макиавелли возобновила его, нагоняя на нас обоих смертную скуку. Лорд Терсильон без малейшей жалости к собеседникам слово в слово повторил свою недавнюю речь в парламенте, которая, насколько я мог судить, содержала мысли, чрезвычайно ценные… двадцать лет назад. Потом он еще какое-то время перескакивал с одного предмета на другой, причем его главной целью было убедить немногочисленную аудиторию в значимости своей персоны. Наконец он милостиво избавил нас от своего несносного присутствия, полностью убежденный в том, что мы прониклись к нему точно таким же благоговением, какое он сам питал к своей особе. Это ли не фатовство чистейшей воды – только иная разновидность!
После его ухода леди Трэверс пожаловалась: каких только людей приходится принимать, чтобы не портить с ними отношения, потому что даже ничтожнейший из них способен на большие пакости. Вот этот, к примеру, целиком поставил государственный пост на службу собственным интересам: в положительном смысле от него мало что зависело, зато – благодаря связям – он имел возможность делать гадости. И вот такие-то составляют высшее общество!
Леди Трэверс могла еще многое сказать по этому поводу, но я решительно пресек ее поползновения, заявив, что столь жалкая добыча не заслуживает того, чтобы наклоняться и подбирать ее с земли; такое ничтожество не стоит даже упоминаний. Мои возражения оказались по существу и вполне в ее духе, так что она молча согласилась со мной и, бросив сей недостойный предмет, поблагодарила меня за то, что я так быстро откликнулся на ее приглашение. Такое направление разговора я счел благоприятным для себя и тотчас поспешил заверить ее в том, что мое горячее желание видеть ее совершенно не дает повода говорить о каком бы то ни было одолжении. После чего добавил еще несколько фраз, которые должны были показать меня в выгодном свете.
Движимый нетерпением, я в то же время отдавал себе отчет, что от меня требовалось продемонстрировать высший класс ведения любовной интриги – если, конечно, я хотел добиться успеха. Не отличаясь особой скромностью, я не допускал даже мысли о том, что леди Трэверс откажет мне в том, в чем, насколько мне было известно, не отказывала многим другим. Я был наслышан, в частности, о ее забавах на одной вилле вблизи Рима, где соединились античность и вполне современный разврат. Поэтому я был уверен, что она не станет ломаться. К тому же я сильно полагался на свою самоуверенность, вкупе с темпераментом, считая, что этого достаточно, чтобы начать действовать, пусть даже без любви, которая только помешала бы непринужденности. Я знал, что леди Трэверс – дама с большим опытом и достаточно хорошо осведомлена о возможных последствиях, чтобы даже в минуты страсти оставаться хозяйкой положения. Она не станет лепетать жалкий вздор о желании умереть и прочие вульгарные идиомы любви, реквием по невинности невежественной девушки. С ней нужно обращаться уважительно, щадя ее достоинство, если не добродетель; уметь ценить ее милости и смаковать наслаждение, которое в противном случае обречено на угасание. По-видимому, я не сделаю большой ошибки, предположив, что своим сопротивлением женщины оказывают нам огромную услугу, раздувая огонь страсти.
Имея весьма низкое мнение о добродетели леди Трэверс и весьма высокое – о ее любовном опыте, я вообразил, будто могу полностью положиться на нее – стоит только разбудить в ней влечение ко мне. Моей главной задачей стало придание себе блеска в ее глазах, а уж если она начнет испытывать вожделение, у меня не было оснований сомневаться в том, что она достаточно любит самое себя, чтобы не отказать себе в удовольствии. Она же не дурочка.
План действий моментально созрел у меня в голове. В ходе этого первого визита я не стал предпринимать прямых атак на ее добродетель. Наш разговор касался общих вопросов; зато, когда в нем были упомянуты некоторые общепризнанные светские красавицы, я не преминул вспомнить о некрасивых зубах мисс Берилл, о грубых и неуклюжих руках мисс Пауэрс, о жестких волосах леди Лаваль, то есть косвенным образом наговорил леди Трэверс кучу комплиментов, ибо именно здесь ей было чем гордиться: трудно было сыскать более ровные и белоснежные зубы, более ухоженные руки или шелковистые волосы.
Я возвышал ее, умаляя других, и, разумеется, все эти косвенные комплименты достигли цели.
Кроме всего прочего, леди Трэверс обладала кое-какими признаками человека остроумного и почти что слыла острословом. Поэты воспевали ее в своих поэмах, писатели читали ей свои произведения. Благодаря этому она создала себе репутацию замечательно умной женщины. Она побывала в лучших дворах Европы и нахваталась политических анекдотов, достаточных для экипировки десятка нынешних министров. При всем своем знании света она по-настоящему интересовалась одной лишь собственной особой, руководствовалась своей выгодой и избегала слишком явно подчеркивать свой ум, так как знала, что он почти так же не к лицу женщине, как бакенбарды и сапоги с ботфортами.
Слишком уверенная в своем превосходстве, чтобы бояться дать мне чрезмерно большую власть над собой, леди Трэверс продолжала обращаться со мной, как с молокососом, и даже не пыталась этого скрывать. Я же в свою очередь решил не разубеждать ее и продолжал тешить ее тщеславие неустанным ухаживанием, притворяясь, будто учусь у нее, до тех пор, пока ей не пришло в голову, что не мешало бы завершить мое образование. Что может быть приятнее возложенной на себя миссии – формировать характер молодого человека и развивать его ум, потакая чувствам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Леди Трэверс встретила меня с непринужденной фамильярностью, как старого знакомого. Для меня поставили кресло возле трюмо, и я развалился в нем точно с такой же бесцеремонностью. Камеристка как раз убирала ей волосы, беспорядочно падающие на плечи и шею, причем делала это столь искусно, что то и дело обнажался участок замечательно белоснежной кожи. Было нетрудно заметить, что леди Трэверс нимало не стесняется своей наготы, торжествующей над ухищрениями грима, и все еще может позволить себе не делать тайны из своего туалета.
Что касается ее гостя, то он принадлежал к тем государственным деятелям, чьи чопорность и чванство граничат с самопародией; дайте ему колпак с колокольцами, и перед вами – законченный плут. У него было банальное, невыразительное лицо под огромным, обсыпанным пудрой париком; завершал картину подбородок, который во время разговора постоянно находился в движении – ни дать ни взять белый кролик, жующий травку.
Мой приход ненадолго прервал их разговор, но затем эта жалкая карикатура на Макиавелли возобновила его, нагоняя на нас обоих смертную скуку. Лорд Терсильон без малейшей жалости к собеседникам слово в слово повторил свою недавнюю речь в парламенте, которая, насколько я мог судить, содержала мысли, чрезвычайно ценные… двадцать лет назад. Потом он еще какое-то время перескакивал с одного предмета на другой, причем его главной целью было убедить немногочисленную аудиторию в значимости своей персоны. Наконец он милостиво избавил нас от своего несносного присутствия, полностью убежденный в том, что мы прониклись к нему точно таким же благоговением, какое он сам питал к своей особе. Это ли не фатовство чистейшей воды – только иная разновидность!
После его ухода леди Трэверс пожаловалась: каких только людей приходится принимать, чтобы не портить с ними отношения, потому что даже ничтожнейший из них способен на большие пакости. Вот этот, к примеру, целиком поставил государственный пост на службу собственным интересам: в положительном смысле от него мало что зависело, зато – благодаря связям – он имел возможность делать гадости. И вот такие-то составляют высшее общество!
Леди Трэверс могла еще многое сказать по этому поводу, но я решительно пресек ее поползновения, заявив, что столь жалкая добыча не заслуживает того, чтобы наклоняться и подбирать ее с земли; такое ничтожество не стоит даже упоминаний. Мои возражения оказались по существу и вполне в ее духе, так что она молча согласилась со мной и, бросив сей недостойный предмет, поблагодарила меня за то, что я так быстро откликнулся на ее приглашение. Такое направление разговора я счел благоприятным для себя и тотчас поспешил заверить ее в том, что мое горячее желание видеть ее совершенно не дает повода говорить о каком бы то ни было одолжении. После чего добавил еще несколько фраз, которые должны были показать меня в выгодном свете.
Движимый нетерпением, я в то же время отдавал себе отчет, что от меня требовалось продемонстрировать высший класс ведения любовной интриги – если, конечно, я хотел добиться успеха. Не отличаясь особой скромностью, я не допускал даже мысли о том, что леди Трэверс откажет мне в том, в чем, насколько мне было известно, не отказывала многим другим. Я был наслышан, в частности, о ее забавах на одной вилле вблизи Рима, где соединились античность и вполне современный разврат. Поэтому я был уверен, что она не станет ломаться. К тому же я сильно полагался на свою самоуверенность, вкупе с темпераментом, считая, что этого достаточно, чтобы начать действовать, пусть даже без любви, которая только помешала бы непринужденности. Я знал, что леди Трэверс – дама с большим опытом и достаточно хорошо осведомлена о возможных последствиях, чтобы даже в минуты страсти оставаться хозяйкой положения. Она не станет лепетать жалкий вздор о желании умереть и прочие вульгарные идиомы любви, реквием по невинности невежественной девушки. С ней нужно обращаться уважительно, щадя ее достоинство, если не добродетель; уметь ценить ее милости и смаковать наслаждение, которое в противном случае обречено на угасание. По-видимому, я не сделаю большой ошибки, предположив, что своим сопротивлением женщины оказывают нам огромную услугу, раздувая огонь страсти.
Имея весьма низкое мнение о добродетели леди Трэверс и весьма высокое – о ее любовном опыте, я вообразил, будто могу полностью положиться на нее – стоит только разбудить в ней влечение ко мне. Моей главной задачей стало придание себе блеска в ее глазах, а уж если она начнет испытывать вожделение, у меня не было оснований сомневаться в том, что она достаточно любит самое себя, чтобы не отказать себе в удовольствии. Она же не дурочка.
План действий моментально созрел у меня в голове. В ходе этого первого визита я не стал предпринимать прямых атак на ее добродетель. Наш разговор касался общих вопросов; зато, когда в нем были упомянуты некоторые общепризнанные светские красавицы, я не преминул вспомнить о некрасивых зубах мисс Берилл, о грубых и неуклюжих руках мисс Пауэрс, о жестких волосах леди Лаваль, то есть косвенным образом наговорил леди Трэверс кучу комплиментов, ибо именно здесь ей было чем гордиться: трудно было сыскать более ровные и белоснежные зубы, более ухоженные руки или шелковистые волосы.
Я возвышал ее, умаляя других, и, разумеется, все эти косвенные комплименты достигли цели.
Кроме всего прочего, леди Трэверс обладала кое-какими признаками человека остроумного и почти что слыла острословом. Поэты воспевали ее в своих поэмах, писатели читали ей свои произведения. Благодаря этому она создала себе репутацию замечательно умной женщины. Она побывала в лучших дворах Европы и нахваталась политических анекдотов, достаточных для экипировки десятка нынешних министров. При всем своем знании света она по-настоящему интересовалась одной лишь собственной особой, руководствовалась своей выгодой и избегала слишком явно подчеркивать свой ум, так как знала, что он почти так же не к лицу женщине, как бакенбарды и сапоги с ботфортами.
Слишком уверенная в своем превосходстве, чтобы бояться дать мне чрезмерно большую власть над собой, леди Трэверс продолжала обращаться со мной, как с молокососом, и даже не пыталась этого скрывать. Я же в свою очередь решил не разубеждать ее и продолжал тешить ее тщеславие неустанным ухаживанием, притворяясь, будто учусь у нее, до тех пор, пока ей не пришло в голову, что не мешало бы завершить мое образование. Что может быть приятнее возложенной на себя миссии – формировать характер молодого человека и развивать его ум, потакая чувствам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51