больной сотруднице пошлет необходимые ей лекарства и сверток «особенно полезных вещей».
– Вы узнайте, пожалуйста, – поручает он Скрынник, – может быть, надо чем-либо помочь? – К этому он готов неизменно.
Рыжов приводит известный ему эпизод. Один из русских медиков – Алымов, врач советской больницы в Тегеране, послал своему другу письмо. В нем он жаловался на недостаток научной литературы и на невозможность ее там достать. Об этом случайно узнал Павловский. Некоторое время спустя в адрес Алымова прибыла из Союза посылка. В ней были сорок любовно подобранных книг, оттиски из различных журналов и инструкции, как собирать кровососов. В Иране их много, – почему бы русскому врачу не послужить отечественной науке?…
Как ученикам его не любить? Знаменитый академик приносит помощникам свои рукописи, прежде чем послать их в печать. Не считаясь со званием и рангом, он одинаково просит и профессоров своей кафедры, и рядового молодого сотрудника, и даже новичка:
– Прочитайте, пожалуйста, и сделайте на полях свои замечания.
Так уважать своих друзей по работе способен лишь тот, кто справедливость и дружбу избрал методом воспитания людей.
В последние годы болезнь значительно ослабила его слух.
Он плохо слышит и с трудом разбирает мелодии. Гуцевич с грустью вспоминает, как учитель ходит с нотами в оперу. С партитурой ему легче следить за оркестром и исполнением певцов…
Так коротают они вечера: в шутках, беседах и воспоминаниях о тех, с кем их разделила тайга.
Иначе проводит это время Мончадский. Одинокий, в заброшенном бараке, он после трудного и опасного дня штудирует «Евгения Онегина», читает Пушкина вслух, чтобы не отвыкнуть от человеческого голоса. Когда придет время спать, он вытрет тело одеколоном и перенесет свою одежду в другой конец помещения. Эту хитрость клопам не разгадать: аромат одеколона обманет кровососов, не даст им учуять человеческий дух, зато запах одежды привлечет их к себе. На всякий случай ножки кровати предусмотрительно поставлены в блюдца с водой…
Вдохновенные искатели подчас бывают утомительны
Павловскому не легко было оставить Ленинград и отправиться в дальнюю дорогу. Тысячи уз связывали его с городом и помощниками в различных частях страны. Недавно прошла конференция ученых и практикующих врачей. Он выступил перед участниками с просьбой присылать ему сюда, в Ленинград, кусочки кожи человека с клещами, присосавшимися к ней. Лаборатория нуждается в таком материале для изучения кожных реакций… Вскоре подоспела другая конференция, которую он сам проводил. В два с половиной дня были заслушаны тридцать докладов и принята масса важных решений. Академик вел совещания твердой рукой. Точно по расписанию, в определенную минуту, начинался и кончался каждый доклад. Ученый слушал и коротко резюмировал каждую речь. В намеченное время была готова резолюция, составленная им и тут же переписанная набело.
Каждый раз он говорил себе: «Еще день-другой – и я вырвусь отсюда. Покончу с делами и поеду. Там я засяду за микроскоп, буду бродить по тайге, собирать насекомых, отстреливать зверьков и зарисовывать таежные ландшафты».
Но ни завтра, ни послезавтра положение не изменялось: по-прежнему приезжали ученые и помощники, шли письма и запросы от врачей. Вставали новые заботы, и оттягивался желанный отъезд.
Неожиданно понадобилось выступить с докладом перед пионерами, сообщить им о состоянии паразитологии в стране.
– Зачем это вам, Евгений Никанорович? – спрашивали его. – Так ли уж важно читать детям лекцию из университетского курса?
– Важно и необходимо, – отвечал он. – Теперь ведь молодежь живет мыслями о технике. Надо, чтобы они и наше дело любили… Нечего отплевываться от вшей.
Еще удержали его на месте две новые болезни – два сыпных тифа, обнаруженных в Сибири и в Крыму. Над одним трудился доктор Алымов – тот врач из Тегерана, которому ученый приложением к книгам послал инструкцию, как собирать в Иране клещей. Для изучения другого случая сыпного тифа предстояло еще отправить отряд.
Впоследствии Алымов, вернувшись в Союз, отдал Павловскому дань благодарности клещами, собранными за рубежом, и стал помощником его. Некоторое время спустя Алымова отправили в Севастополь с экспедицией Петрищевой по исследованию лихорадки папатачи. Там он привил себе возбудителя болезни и, будучи в госпитале, случайно узнал, что в одной из палат лежит больной сыпным тифом.
Летом – сыпной тиф? Казалось бы, откуда?
Было известно, что в Тунисе, Марселе, Греции и на Кипре, вдоль побережья Средиземного моря, встречается форма сыпного тифа, переносчиками которого служат клещи. Павловский в учебнике указал, что болезнь эта, видимо, встречается и у нас, но врачами не распознается. Вспомнив об этом, Алымов поспешил повидать сыпнотифозного больного. После первого же разговора сотрудник Павловского напал на след.
– Вы, говорите, охотник? – спросил он его. – А есть у вас собака?
– Конечно, есть. Какой же это охотник без собаки?
– Снимали вы с нее недавно клещей?
Да, он снимал.
Помощник Павловского раздобыл злополучную собаку, снял с нее самок клещей, растер их и кашицу эту впрыснул человеку. Прошло некоторое время, и доброволец заболел сыпным тифом. Так была открыта болезнь, известная за рубежом как «марсельский сыпной тиф». Внешне схожая с историческим, или общеизвестным, тифом, переносчиком которого служат вши, она глубоко от него отличается. Резервуаром болезни оказалась собака, а переносчиком – клещ.
Мог ли Павловский оставить начатое дело и уехать на Дальний Восток? Уже были найдены очаги болезни в Симферополе, Керчи и Джанкое. Предстояло искать их в районе Одессы, по северному берегу Черного моря, на Кавказском побережье и в Средней Азии.
В то же время шли вести из далекой Сибири, что там среди лета возник сыпной тиф. Заболевание происходило в степи, переносчиками, видимо, были также клещи.
Легко ли при таком стечении обстоятельств покинуть Ленинград, поспеть к лету на Дальний Восток?
Осенью 1937 года из тайги вернулся отряд, и Гуцевич не без волнения доложил о работах отряда. Его речь была серьезно продумана, каждое слово тщательно взвешено, устные дополнения к объемистой тетради имели целью подготовить ученого к неутешительному итогу. Павловский внимательно выслушал помощника, строго проследил полевые дневники и сказал:
– Вы считаете, конечно, что вас постигла неудача?
– Безусловно, – признался тот.
– Отряд открыл переносчика энцефалита, вас можно поздравить с удачей, – спокойно ответил ученый.
Ранней весной 1938 года Гуцевич и его отряд выехали из Ленинграда, и вскоре вслед за ними в дорогу пустился начальник экспедиции Павловский. Он прибыл на место, где в вагончиках разместились сотрудники, и, едва сошел с поезда, поспешил спросить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Вы узнайте, пожалуйста, – поручает он Скрынник, – может быть, надо чем-либо помочь? – К этому он готов неизменно.
Рыжов приводит известный ему эпизод. Один из русских медиков – Алымов, врач советской больницы в Тегеране, послал своему другу письмо. В нем он жаловался на недостаток научной литературы и на невозможность ее там достать. Об этом случайно узнал Павловский. Некоторое время спустя в адрес Алымова прибыла из Союза посылка. В ней были сорок любовно подобранных книг, оттиски из различных журналов и инструкции, как собирать кровососов. В Иране их много, – почему бы русскому врачу не послужить отечественной науке?…
Как ученикам его не любить? Знаменитый академик приносит помощникам свои рукописи, прежде чем послать их в печать. Не считаясь со званием и рангом, он одинаково просит и профессоров своей кафедры, и рядового молодого сотрудника, и даже новичка:
– Прочитайте, пожалуйста, и сделайте на полях свои замечания.
Так уважать своих друзей по работе способен лишь тот, кто справедливость и дружбу избрал методом воспитания людей.
В последние годы болезнь значительно ослабила его слух.
Он плохо слышит и с трудом разбирает мелодии. Гуцевич с грустью вспоминает, как учитель ходит с нотами в оперу. С партитурой ему легче следить за оркестром и исполнением певцов…
Так коротают они вечера: в шутках, беседах и воспоминаниях о тех, с кем их разделила тайга.
Иначе проводит это время Мончадский. Одинокий, в заброшенном бараке, он после трудного и опасного дня штудирует «Евгения Онегина», читает Пушкина вслух, чтобы не отвыкнуть от человеческого голоса. Когда придет время спать, он вытрет тело одеколоном и перенесет свою одежду в другой конец помещения. Эту хитрость клопам не разгадать: аромат одеколона обманет кровососов, не даст им учуять человеческий дух, зато запах одежды привлечет их к себе. На всякий случай ножки кровати предусмотрительно поставлены в блюдца с водой…
Вдохновенные искатели подчас бывают утомительны
Павловскому не легко было оставить Ленинград и отправиться в дальнюю дорогу. Тысячи уз связывали его с городом и помощниками в различных частях страны. Недавно прошла конференция ученых и практикующих врачей. Он выступил перед участниками с просьбой присылать ему сюда, в Ленинград, кусочки кожи человека с клещами, присосавшимися к ней. Лаборатория нуждается в таком материале для изучения кожных реакций… Вскоре подоспела другая конференция, которую он сам проводил. В два с половиной дня были заслушаны тридцать докладов и принята масса важных решений. Академик вел совещания твердой рукой. Точно по расписанию, в определенную минуту, начинался и кончался каждый доклад. Ученый слушал и коротко резюмировал каждую речь. В намеченное время была готова резолюция, составленная им и тут же переписанная набело.
Каждый раз он говорил себе: «Еще день-другой – и я вырвусь отсюда. Покончу с делами и поеду. Там я засяду за микроскоп, буду бродить по тайге, собирать насекомых, отстреливать зверьков и зарисовывать таежные ландшафты».
Но ни завтра, ни послезавтра положение не изменялось: по-прежнему приезжали ученые и помощники, шли письма и запросы от врачей. Вставали новые заботы, и оттягивался желанный отъезд.
Неожиданно понадобилось выступить с докладом перед пионерами, сообщить им о состоянии паразитологии в стране.
– Зачем это вам, Евгений Никанорович? – спрашивали его. – Так ли уж важно читать детям лекцию из университетского курса?
– Важно и необходимо, – отвечал он. – Теперь ведь молодежь живет мыслями о технике. Надо, чтобы они и наше дело любили… Нечего отплевываться от вшей.
Еще удержали его на месте две новые болезни – два сыпных тифа, обнаруженных в Сибири и в Крыму. Над одним трудился доктор Алымов – тот врач из Тегерана, которому ученый приложением к книгам послал инструкцию, как собирать в Иране клещей. Для изучения другого случая сыпного тифа предстояло еще отправить отряд.
Впоследствии Алымов, вернувшись в Союз, отдал Павловскому дань благодарности клещами, собранными за рубежом, и стал помощником его. Некоторое время спустя Алымова отправили в Севастополь с экспедицией Петрищевой по исследованию лихорадки папатачи. Там он привил себе возбудителя болезни и, будучи в госпитале, случайно узнал, что в одной из палат лежит больной сыпным тифом.
Летом – сыпной тиф? Казалось бы, откуда?
Было известно, что в Тунисе, Марселе, Греции и на Кипре, вдоль побережья Средиземного моря, встречается форма сыпного тифа, переносчиками которого служат клещи. Павловский в учебнике указал, что болезнь эта, видимо, встречается и у нас, но врачами не распознается. Вспомнив об этом, Алымов поспешил повидать сыпнотифозного больного. После первого же разговора сотрудник Павловского напал на след.
– Вы, говорите, охотник? – спросил он его. – А есть у вас собака?
– Конечно, есть. Какой же это охотник без собаки?
– Снимали вы с нее недавно клещей?
Да, он снимал.
Помощник Павловского раздобыл злополучную собаку, снял с нее самок клещей, растер их и кашицу эту впрыснул человеку. Прошло некоторое время, и доброволец заболел сыпным тифом. Так была открыта болезнь, известная за рубежом как «марсельский сыпной тиф». Внешне схожая с историческим, или общеизвестным, тифом, переносчиком которого служат вши, она глубоко от него отличается. Резервуаром болезни оказалась собака, а переносчиком – клещ.
Мог ли Павловский оставить начатое дело и уехать на Дальний Восток? Уже были найдены очаги болезни в Симферополе, Керчи и Джанкое. Предстояло искать их в районе Одессы, по северному берегу Черного моря, на Кавказском побережье и в Средней Азии.
В то же время шли вести из далекой Сибири, что там среди лета возник сыпной тиф. Заболевание происходило в степи, переносчиками, видимо, были также клещи.
Легко ли при таком стечении обстоятельств покинуть Ленинград, поспеть к лету на Дальний Восток?
Осенью 1937 года из тайги вернулся отряд, и Гуцевич не без волнения доложил о работах отряда. Его речь была серьезно продумана, каждое слово тщательно взвешено, устные дополнения к объемистой тетради имели целью подготовить ученого к неутешительному итогу. Павловский внимательно выслушал помощника, строго проследил полевые дневники и сказал:
– Вы считаете, конечно, что вас постигла неудача?
– Безусловно, – признался тот.
– Отряд открыл переносчика энцефалита, вас можно поздравить с удачей, – спокойно ответил ученый.
Ранней весной 1938 года Гуцевич и его отряд выехали из Ленинграда, и вскоре вслед за ними в дорогу пустился начальник экспедиции Павловский. Он прибыл на место, где в вагончиках разместились сотрудники, и, едва сошел с поезда, поспешил спросить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53