– И ты тоже, либхен. Но смотри, веди машину осторожно.
– Ты плохой элемент, Стрикланд, – сказал Бьяджио, когда ключи перекочевали в его карман. – Троцкист и кальвинист.
– Гуд бай, Бьяджио. – Он опять повысил голос. – Чао, Шарлотта! Не наскочи с моим приятелем на какую-нибудь мину.
– Хорошо, – упавшим голосом ответила Шарлотта.
– Забудь о нем, – втолковывал Бьяджио, уводя ее с террасы. – Он не сможет причинить тебе вреда.
Стрикланд повернулся и смотрел на Рейчел, сидевшую через несколько столиков от него. Галстук она сняла, вид у нее был заплаканный. Молча уставившись в стол, она больше не принимала участия в беседе. Через какое-то время она встала и направилась в вестибюль. Стрикланд перехватил ее уже там.
– Что еще? – спросила она его.
– Я хочу, чтобы вы пошли со мной.
– Вы, наверное, спятили, – отрезала она.
– Вполне возможно.
Не двигаясь с места, она прошипела:
– Оставьте меня в покое.
– Пойдем со мной!
Она уставилась на него.
– Пойдем, – повторил он и засмеялся. – Не раздумывай, а делай, что тебе говорят. Пошли!
Она часто заморгала и, похоже, готова была последовать за ним.
– Зачем вы так поступили со мной только что, господин Стрикланд?
– Потому что Гарсиа Ленз лицемер. Вот почему.
– Нет, – сказала она. – Я вам не верю.
– Да неужели? – спросил он. – А чему же тут не верить?
– Я хочу, чтобы вы оставили меня в покое!
Когда она попыталась пройти, он загородил ей дорогу.
– Я буду кричать!
– Над тобой лишь посмеются, – сказал он.
– Проклятый ублюдок, – не сдержалась она. – Я все о вас знаю.
– Что это значит, Рейчел?
– Мне известно о том, что произошло во Вьетнаме. Есть репортеры, которые были там вместе с вами.
Он усмехнулся, но от нее не ускользнула мелькнувшая на его лице тень.
– Всем известно, что там вытворяли солдаты.
– Если бы ты на самом деле знала хотя бы половину, – вздохнул Стрикланд, – то давно бы уже лишилась сна.
– Вот уж чего не хватало. Меня этим больше не испугаешь.
– Гарсиа Ленз не запомнит даже твоего имени, Рейчел. Мне известно, кто ты, и я догадываюсь, чем ты здесь занимаешься.
Глаза у Рейчел заблестели, она попыталась что-то сказать, но сорвалась и прижалась лицом к рельефной поверхности стены.
– Откуда вы можете знать обо мне? – спросила она.
– Это моя профессия. Быть проницательным. Понимаешь?
– Я не знаю, что я понимаю, – ответила Рейчел.
– Я расскажу тебе обо всем этом, – пообещал Стрикланд. – Мою версию.
– Вашу версию? – нетерпеливо спросила она упавшим тоном. – Вашу версию чего?
– Окружающего мира, – ответил он. – И того, что в нем происходит. Вы можете потратить так всю жизнь, наблюдая революции. Вы должны понимать, как надо правильно смотреть на них.
Импресарио, полицейские осведомители и миссионеры вытянули в их стороны носы, когда они проходили по вестибюлю.
– С тех пор как я попала сюда, я все время взвинчена, – пожаловалась Рейчел. – Какое-то время я даже была больна.
– Эй, – воскликнул Стрикланд, – я тоже. Больна? Ну, скажу я вам!
Когда он вел ее через вестибюль, настроение у него упало.
Он нажал кнопку, чтобы вызвать лифт, и увидел, что Рейчел хмуро взглянула на него и сделала шаг назад. Ему захотелось приободрить ее.
– Откуда ты, Рейчел?
Она молча посмотрела на него и покачала головой.
– Я хотел сказать, что примерно представляю, откуда ты, – поспешил заверить он ее. – Ты училась в какой-то частной школе. Вероятно, ездила в молодежные лагеря. Пикники с экзотическими яствами из разных стран.
Рейчел поднесла два пальца к брови, как будто у нее болела голова.
– Народные танцы, – фантазировал Стрикланд, – межрасовые спевки. Я… прав?
Рейчел прислонилась спиной к стене за лифтами и стала медленно сползать вниз.
– Эй, – сказал ей Стрикланд, – сохраняй спокойствие.
– Мне надо идти, – ответила она. – Я должна постирать свои прогулочные шорты. Гуд бай.
Она сидела на полу возле гигантского алоэ, между двумя дверями лифтов. Лифтами могли управлять сами пассажиры, но в каждом из них ездил лифтер. Стрикланд слышал, что все они служили информаторами при прежнем режиме и при нынешних властях занимались тем же самым. Один из них в свое время получил от Стрикланда щедрые чаевые и сейчас был рад видеть своего благодетеля. Двери лифта были раскрыты, но Стрикланд не стал входить. Лифтер выглянул и обнаружил на полу Рейчел. Его вопросительный взгляд перебежал на Стрикланда.
– Подозреваю, что зашел слишком далеко, – объяснил Стрикланд служащему, хотя ни один из них не признавался в своем знании английского. – Мне кажется, я упустил свой шанс.
Он вошел в лифт. В сущности, это был последний день его пребывания в стране. Он должен был возвращаться в Нью-Йорк, чтобы начать работу над фильмом о миллионере, участвующем в парусных гонках.
– Andale, – сказал он служителю. – Arriba. Это было почти все, что он знал по-испански. Когда вестибюль с молчаливыми взглядами остался за закрытыми дверями, он почувствовал большое облегчение.
На полпути к этажу Стрикланда лифтер обернулся и заулыбался. Но, увидев перед собой мрачное и озабоченное лицо пассажира, тут же посерьезнел.
– Я работаю в службе правды, – поведал Стрикланд старику, – что не приветствуется нигде. Понимаешь, о чем я говорю?
Видя, что настроение у его пассажира улучшается, лифтер улыбнулся и наклонил голову. Стрикланд вложил в его руку десятидолларовую купюру.
– Нет, ты не понимаешь, – сказал он.
3
Под едва забрезжившим небом, глубоко вдыхая кисловатый йодистый морской воздух и высоко вздымая бедра, Браун отрабатывал дистанцию вдоль побережья. Он бежал с трехдюймовыми тяжестями на запястьях, разминая и разрабатывая бугры мышц на плечах и разгоняя кровь в затекших ногах. В трех милях по берегу на огромной трубе электростанции вспыхивал красный огонь маяка. Фонари над цепным забором по периметру электростанции обозначали половину его пути. Подставляя лицо ветру, он пытался заставить свои мысли работать в унисон с ритмом дыхания.
Больше всего в жизни он сожалел о том, что оставил флот, сознавая, однако, что это всего лишь необходимая расплата за его рациональное решение, не более чем ностальгия или своего рода роскошь, как и всякое другое сожаление. Там он не стал бы богатым. Браун повернул голову, чтобы ощутить на лице свежее дуновение бриза, и, поймав взглядом четкое очертание Лонг-Айленда, ускорил бег. Свет фонарей впереди померк, а затем вспыхнул вновь, когда в лучах восходящего солнца промелькнула туча.
Продолжая бег, Браун почувствовал в груди переполняющее его ожидание чего-то. Оно больше не умещалось в нем и, выплеснувшись наружу, заполнило новый день от моря до небес. Оказавшись возле электростанции, он побежал вдоль ее забора. Его грубые квадраты и уродливые металлоконструкции за ним создавали ощущение несвободы и вызывали ярость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
– Ты плохой элемент, Стрикланд, – сказал Бьяджио, когда ключи перекочевали в его карман. – Троцкист и кальвинист.
– Гуд бай, Бьяджио. – Он опять повысил голос. – Чао, Шарлотта! Не наскочи с моим приятелем на какую-нибудь мину.
– Хорошо, – упавшим голосом ответила Шарлотта.
– Забудь о нем, – втолковывал Бьяджио, уводя ее с террасы. – Он не сможет причинить тебе вреда.
Стрикланд повернулся и смотрел на Рейчел, сидевшую через несколько столиков от него. Галстук она сняла, вид у нее был заплаканный. Молча уставившись в стол, она больше не принимала участия в беседе. Через какое-то время она встала и направилась в вестибюль. Стрикланд перехватил ее уже там.
– Что еще? – спросила она его.
– Я хочу, чтобы вы пошли со мной.
– Вы, наверное, спятили, – отрезала она.
– Вполне возможно.
Не двигаясь с места, она прошипела:
– Оставьте меня в покое.
– Пойдем со мной!
Она уставилась на него.
– Пойдем, – повторил он и засмеялся. – Не раздумывай, а делай, что тебе говорят. Пошли!
Она часто заморгала и, похоже, готова была последовать за ним.
– Зачем вы так поступили со мной только что, господин Стрикланд?
– Потому что Гарсиа Ленз лицемер. Вот почему.
– Нет, – сказала она. – Я вам не верю.
– Да неужели? – спросил он. – А чему же тут не верить?
– Я хочу, чтобы вы оставили меня в покое!
Когда она попыталась пройти, он загородил ей дорогу.
– Я буду кричать!
– Над тобой лишь посмеются, – сказал он.
– Проклятый ублюдок, – не сдержалась она. – Я все о вас знаю.
– Что это значит, Рейчел?
– Мне известно о том, что произошло во Вьетнаме. Есть репортеры, которые были там вместе с вами.
Он усмехнулся, но от нее не ускользнула мелькнувшая на его лице тень.
– Всем известно, что там вытворяли солдаты.
– Если бы ты на самом деле знала хотя бы половину, – вздохнул Стрикланд, – то давно бы уже лишилась сна.
– Вот уж чего не хватало. Меня этим больше не испугаешь.
– Гарсиа Ленз не запомнит даже твоего имени, Рейчел. Мне известно, кто ты, и я догадываюсь, чем ты здесь занимаешься.
Глаза у Рейчел заблестели, она попыталась что-то сказать, но сорвалась и прижалась лицом к рельефной поверхности стены.
– Откуда вы можете знать обо мне? – спросила она.
– Это моя профессия. Быть проницательным. Понимаешь?
– Я не знаю, что я понимаю, – ответила Рейчел.
– Я расскажу тебе обо всем этом, – пообещал Стрикланд. – Мою версию.
– Вашу версию? – нетерпеливо спросила она упавшим тоном. – Вашу версию чего?
– Окружающего мира, – ответил он. – И того, что в нем происходит. Вы можете потратить так всю жизнь, наблюдая революции. Вы должны понимать, как надо правильно смотреть на них.
Импресарио, полицейские осведомители и миссионеры вытянули в их стороны носы, когда они проходили по вестибюлю.
– С тех пор как я попала сюда, я все время взвинчена, – пожаловалась Рейчел. – Какое-то время я даже была больна.
– Эй, – воскликнул Стрикланд, – я тоже. Больна? Ну, скажу я вам!
Когда он вел ее через вестибюль, настроение у него упало.
Он нажал кнопку, чтобы вызвать лифт, и увидел, что Рейчел хмуро взглянула на него и сделала шаг назад. Ему захотелось приободрить ее.
– Откуда ты, Рейчел?
Она молча посмотрела на него и покачала головой.
– Я хотел сказать, что примерно представляю, откуда ты, – поспешил заверить он ее. – Ты училась в какой-то частной школе. Вероятно, ездила в молодежные лагеря. Пикники с экзотическими яствами из разных стран.
Рейчел поднесла два пальца к брови, как будто у нее болела голова.
– Народные танцы, – фантазировал Стрикланд, – межрасовые спевки. Я… прав?
Рейчел прислонилась спиной к стене за лифтами и стала медленно сползать вниз.
– Эй, – сказал ей Стрикланд, – сохраняй спокойствие.
– Мне надо идти, – ответила она. – Я должна постирать свои прогулочные шорты. Гуд бай.
Она сидела на полу возле гигантского алоэ, между двумя дверями лифтов. Лифтами могли управлять сами пассажиры, но в каждом из них ездил лифтер. Стрикланд слышал, что все они служили информаторами при прежнем режиме и при нынешних властях занимались тем же самым. Один из них в свое время получил от Стрикланда щедрые чаевые и сейчас был рад видеть своего благодетеля. Двери лифта были раскрыты, но Стрикланд не стал входить. Лифтер выглянул и обнаружил на полу Рейчел. Его вопросительный взгляд перебежал на Стрикланда.
– Подозреваю, что зашел слишком далеко, – объяснил Стрикланд служащему, хотя ни один из них не признавался в своем знании английского. – Мне кажется, я упустил свой шанс.
Он вошел в лифт. В сущности, это был последний день его пребывания в стране. Он должен был возвращаться в Нью-Йорк, чтобы начать работу над фильмом о миллионере, участвующем в парусных гонках.
– Andale, – сказал он служителю. – Arriba. Это было почти все, что он знал по-испански. Когда вестибюль с молчаливыми взглядами остался за закрытыми дверями, он почувствовал большое облегчение.
На полпути к этажу Стрикланда лифтер обернулся и заулыбался. Но, увидев перед собой мрачное и озабоченное лицо пассажира, тут же посерьезнел.
– Я работаю в службе правды, – поведал Стрикланд старику, – что не приветствуется нигде. Понимаешь, о чем я говорю?
Видя, что настроение у его пассажира улучшается, лифтер улыбнулся и наклонил голову. Стрикланд вложил в его руку десятидолларовую купюру.
– Нет, ты не понимаешь, – сказал он.
3
Под едва забрезжившим небом, глубоко вдыхая кисловатый йодистый морской воздух и высоко вздымая бедра, Браун отрабатывал дистанцию вдоль побережья. Он бежал с трехдюймовыми тяжестями на запястьях, разминая и разрабатывая бугры мышц на плечах и разгоняя кровь в затекших ногах. В трех милях по берегу на огромной трубе электростанции вспыхивал красный огонь маяка. Фонари над цепным забором по периметру электростанции обозначали половину его пути. Подставляя лицо ветру, он пытался заставить свои мысли работать в унисон с ритмом дыхания.
Больше всего в жизни он сожалел о том, что оставил флот, сознавая, однако, что это всего лишь необходимая расплата за его рациональное решение, не более чем ностальгия или своего рода роскошь, как и всякое другое сожаление. Там он не стал бы богатым. Браун повернул голову, чтобы ощутить на лице свежее дуновение бриза, и, поймав взглядом четкое очертание Лонг-Айленда, ускорил бег. Свет фонарей впереди померк, а затем вспыхнул вновь, когда в лучах восходящего солнца промелькнула туча.
Продолжая бег, Браун почувствовал в груди переполняющее его ожидание чего-то. Оно больше не умещалось в нем и, выплеснувшись наружу, заполнило новый день от моря до небес. Оказавшись возле электростанции, он побежал вдоль ее забора. Его грубые квадраты и уродливые металлоконструкции за ним создавали ощущение несвободы и вызывали ярость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112