Кот съел у нее сало, и старушка гонялась за ним по кухне, а потом и по улице, крича: «Убить этого кота мало! Убить этого кота мало!» Она не подумала о том, что слово «кот» (по-китайски «мао») совпадало по звучанию с именем Председателя. Когда она осознала свою ошибку, было уже слишком поздно. Старушка должна была кричать: «Убить мало того, кого мыши боятся!» Еще одним антимаоистом стал старик, у которого были проблемы с желудком. Как-то во время маоистских чтений он непроизвольно выпустил газы. Когда он отказался подвергнуть себя общественной критике, его отправили в трудовой лагерь. И напротив, какой-то мальчишка был признан героем за то, что кричал: «Да здравствует Председатель Мао», когда тонул в море. Я не могла понять этой жизни.
Ничто не говорило о том, что мое дело будет обнародовано. Мне ежедневно давали стакан воды и две булочки. У меня забрали все бумаги и велели ждать ответа. Дни шли, но никаких новостей не было, и я начала впадать в отчаяние. Постепенно ко мне пришло осознание того, что я совершила глупейший в своей жизни поступок. Ночами я замерзала, лежа на холодном полу. Уборной мне служило пластиковое ведро, крышки на нем не было, и мне приходилось вдыхать запах собственных испражнений. На десятый день я начала стучать в дверь, прося о встрече со следователем. Подошел охранник и сказал, что в наказание меня лишат дневного пайка.
Спустя два месяца, которые я провела в полной изоляции, наконец-то пришел господин Ванг с каким-то желтым листком. Невнятно произнося слова, он нетерпеливо зачитал мне его, тон у него был такой безразличный, словно он читал это всю свою жизнь и уже порядком устал.
Я узнала, что мое липовое признание никак не повлияет на дело Вечнозеленого Кустарника, а меня приговорили к пожизненному заключению как антимаоиста.
– Приговор вступит в силу сразу после общественного собрания, – господин Ванг швырнул мне документ и направился к выходу, держа руки за спиной и зажимая сигарету между пальцами.
* * *
Итак, я убила курицу, чтобы получить яйцо. Как я была глупа! Но я сделала то, что должна была. Обвинители даже не удосужились допросить моего жениха, чтобы проверить достоверность моих показаний. А может быть, они проверили, и Вечнозеленый Кустарник подтвердил правдивость моих слов. И возможно, кто знает, ему была известна правда. Иначе почему же он не заявил о своей невиновности? Наверно, и он хотел защитить Дикий Имбирь. Может быть, он чувствовал ее ревность и свою вину. Сохранив молчание, он возместил девушке ее утрату.
В любом случае я только помогла обвинителям. Теперь они могут отправиться к генеральному секретарю, который наградит их как героев, они получат продвижение по службе, и им торжественно вручат медали, генеральный секретарь мог быть спокоен: партия не ударила в грязь лицом, а для народных масс моя история должна послужить предупреждением, они должны усвоить урок. В этом обычно и состояла цель публичных казней.
Я подумала о бывшей подруге. До того как меня навсегда лишат солнечного света, а Вечнозеленый Кустарник будет расстрелян, я хотела бы узнать, что она чувствует. Я хотела услышать, что теперь она думает о затеянном ею спектакле.
Я не держала зла на нее. Я ненавидела только себя за то, что уговорила Вечнозеленого Кустарника участвовать в слете.
Наконец я поняла, что мне нужна прежняя Дикий Имбирь. Ирония судьбы была, или, по крайней мере, мне так кажется, в том, что, когда встал вопрос, кого же спасти, я в первую очередь думала о подруге. Я все время удивлялась, почему я не выдала ее ради спасения жизни Вечнозеленого Кустарника. Почему? Кого я на самом деле любила?
Рассудок не давал ответа на этот вопрос, но и поступком моим руководил отнюдь не рассудок. Что же теперь так смущало меня?
Думала ли я тогда, что Вечнозеленый Кустарник все-таки не принадлежит мне? Осознавала ли я, что на самом деле он всегда любил только ее? Опасалась ли я этого? Не сомнение ли в том, что Вечнозеленый Кустарник никогда не будет моим, мешало мне любить его? Или было что-то еще? Что-то совершенно иное. Например, если бы его не было, Дикий Имбирь и я могли бы стать ближе? Впервые я задалась вопросом, не в нее ли я была влюблена на самом деле? Чем еще объяснить то, что ради ее безопасности я пожертвовала жизнью любимого? Не проще ли стало бы тогда признать, что Вечнозеленый Кустарник никогда не переставал любить Дикий Имбирь? Разве не то, что вопреки всему они продолжали любить друг друга, так ранило меня? Ранило настолько сильно, что мне пришлось погубить Вечнозеленого Кустарника и саму себя.
24
Свое совершеннолетие я встретила в тюрьме. Я ни о чем не жалела и ни в чем не раскаивалась. Умереть за общее дело считалось честью, мое поколение было воспитано на прощальных посланиях знаменитых революционеров. Я начала готовиться отбывать свое наказание как военнопленный, постепенно смиряясь с тем, что Вечнозеленый Кустарник будет казнен, а я до конца жизни буду оплакивать свою потерю. Могло быть и хуже. Мне казалось, что лучше уж остаться в тюрьме, чем вновь встретиться с Диким Имбирем и мучиться вопросом, почему я не выдала убийцу своего возлюбленного. Тюрьма стала для меня укрытием.
Я пребывала в здравом уме, но меня постоянно преследовала одна навязчивая мысль: потеряв Вечнозеленого Кустарника, я потеряю смысл жизни. Я не могла не представлять себе нашу совместную жизнь где-нибудь в горах в бедной деревушке, где бы мы усердно пытались как-то просветить детей. И от этой мысли слезы всегда наворачивались на глаза.
Я вспомнила историю, рассказанную одноглазым стариком. Он поведал, что однажды ему немало пришлось потрудиться, чтобы объяснить деревенским детям, что такое книга, они никогда их не видели. Он уже был тогда ветераном и просто проходил через какое-то местечко. Я была уверена, что мы с Вечнозеленым Кустарником справились бы с этим лучше. Как жаль.
Странно, но я скучала по Дикому Имбирю. Мысленно я часто возвращалась в наше общее детство. У меня было полно времени. Я прокручивала в памяти эпизоды у школьных ворот, в классе, на рыбном рынке, на уроках Великого танца и в ее шкафу. Я запретила себе думать о Диком Имбире как о маоисте. Образ подруги, звучавший через громкоговоритель, причинял мне страдания. Я предпочитала вспоминать, как она поет по-французски. Я очень трепетно относилась к своим воспоминаниям, это было моим прощанием с реальными людьми, которых я любила больше всех в жизни. Постепенно мне становилось легче.
В тот самый момент, когда мысли мои блуждали где-то в дебрях прошлого, появилась она.
– Следователь, – объявил охранник. Дикий Имбирь появилась из тени и вошла в мою камеру. Она долго неподвижно стояла у двери и наблюдала за мной. На ней, как обычно, была военная форма, волосы были тщательно убраны под фуражку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Ничто не говорило о том, что мое дело будет обнародовано. Мне ежедневно давали стакан воды и две булочки. У меня забрали все бумаги и велели ждать ответа. Дни шли, но никаких новостей не было, и я начала впадать в отчаяние. Постепенно ко мне пришло осознание того, что я совершила глупейший в своей жизни поступок. Ночами я замерзала, лежа на холодном полу. Уборной мне служило пластиковое ведро, крышки на нем не было, и мне приходилось вдыхать запах собственных испражнений. На десятый день я начала стучать в дверь, прося о встрече со следователем. Подошел охранник и сказал, что в наказание меня лишат дневного пайка.
Спустя два месяца, которые я провела в полной изоляции, наконец-то пришел господин Ванг с каким-то желтым листком. Невнятно произнося слова, он нетерпеливо зачитал мне его, тон у него был такой безразличный, словно он читал это всю свою жизнь и уже порядком устал.
Я узнала, что мое липовое признание никак не повлияет на дело Вечнозеленого Кустарника, а меня приговорили к пожизненному заключению как антимаоиста.
– Приговор вступит в силу сразу после общественного собрания, – господин Ванг швырнул мне документ и направился к выходу, держа руки за спиной и зажимая сигарету между пальцами.
* * *
Итак, я убила курицу, чтобы получить яйцо. Как я была глупа! Но я сделала то, что должна была. Обвинители даже не удосужились допросить моего жениха, чтобы проверить достоверность моих показаний. А может быть, они проверили, и Вечнозеленый Кустарник подтвердил правдивость моих слов. И возможно, кто знает, ему была известна правда. Иначе почему же он не заявил о своей невиновности? Наверно, и он хотел защитить Дикий Имбирь. Может быть, он чувствовал ее ревность и свою вину. Сохранив молчание, он возместил девушке ее утрату.
В любом случае я только помогла обвинителям. Теперь они могут отправиться к генеральному секретарю, который наградит их как героев, они получат продвижение по службе, и им торжественно вручат медали, генеральный секретарь мог быть спокоен: партия не ударила в грязь лицом, а для народных масс моя история должна послужить предупреждением, они должны усвоить урок. В этом обычно и состояла цель публичных казней.
Я подумала о бывшей подруге. До того как меня навсегда лишат солнечного света, а Вечнозеленый Кустарник будет расстрелян, я хотела бы узнать, что она чувствует. Я хотела услышать, что теперь она думает о затеянном ею спектакле.
Я не держала зла на нее. Я ненавидела только себя за то, что уговорила Вечнозеленого Кустарника участвовать в слете.
Наконец я поняла, что мне нужна прежняя Дикий Имбирь. Ирония судьбы была, или, по крайней мере, мне так кажется, в том, что, когда встал вопрос, кого же спасти, я в первую очередь думала о подруге. Я все время удивлялась, почему я не выдала ее ради спасения жизни Вечнозеленого Кустарника. Почему? Кого я на самом деле любила?
Рассудок не давал ответа на этот вопрос, но и поступком моим руководил отнюдь не рассудок. Что же теперь так смущало меня?
Думала ли я тогда, что Вечнозеленый Кустарник все-таки не принадлежит мне? Осознавала ли я, что на самом деле он всегда любил только ее? Опасалась ли я этого? Не сомнение ли в том, что Вечнозеленый Кустарник никогда не будет моим, мешало мне любить его? Или было что-то еще? Что-то совершенно иное. Например, если бы его не было, Дикий Имбирь и я могли бы стать ближе? Впервые я задалась вопросом, не в нее ли я была влюблена на самом деле? Чем еще объяснить то, что ради ее безопасности я пожертвовала жизнью любимого? Не проще ли стало бы тогда признать, что Вечнозеленый Кустарник никогда не переставал любить Дикий Имбирь? Разве не то, что вопреки всему они продолжали любить друг друга, так ранило меня? Ранило настолько сильно, что мне пришлось погубить Вечнозеленого Кустарника и саму себя.
24
Свое совершеннолетие я встретила в тюрьме. Я ни о чем не жалела и ни в чем не раскаивалась. Умереть за общее дело считалось честью, мое поколение было воспитано на прощальных посланиях знаменитых революционеров. Я начала готовиться отбывать свое наказание как военнопленный, постепенно смиряясь с тем, что Вечнозеленый Кустарник будет казнен, а я до конца жизни буду оплакивать свою потерю. Могло быть и хуже. Мне казалось, что лучше уж остаться в тюрьме, чем вновь встретиться с Диким Имбирем и мучиться вопросом, почему я не выдала убийцу своего возлюбленного. Тюрьма стала для меня укрытием.
Я пребывала в здравом уме, но меня постоянно преследовала одна навязчивая мысль: потеряв Вечнозеленого Кустарника, я потеряю смысл жизни. Я не могла не представлять себе нашу совместную жизнь где-нибудь в горах в бедной деревушке, где бы мы усердно пытались как-то просветить детей. И от этой мысли слезы всегда наворачивались на глаза.
Я вспомнила историю, рассказанную одноглазым стариком. Он поведал, что однажды ему немало пришлось потрудиться, чтобы объяснить деревенским детям, что такое книга, они никогда их не видели. Он уже был тогда ветераном и просто проходил через какое-то местечко. Я была уверена, что мы с Вечнозеленым Кустарником справились бы с этим лучше. Как жаль.
Странно, но я скучала по Дикому Имбирю. Мысленно я часто возвращалась в наше общее детство. У меня было полно времени. Я прокручивала в памяти эпизоды у школьных ворот, в классе, на рыбном рынке, на уроках Великого танца и в ее шкафу. Я запретила себе думать о Диком Имбире как о маоисте. Образ подруги, звучавший через громкоговоритель, причинял мне страдания. Я предпочитала вспоминать, как она поет по-французски. Я очень трепетно относилась к своим воспоминаниям, это было моим прощанием с реальными людьми, которых я любила больше всех в жизни. Постепенно мне становилось легче.
В тот самый момент, когда мысли мои блуждали где-то в дебрях прошлого, появилась она.
– Следователь, – объявил охранник. Дикий Имбирь появилась из тени и вошла в мою камеру. Она долго неподвижно стояла у двери и наблюдала за мной. На ней, как обычно, была военная форма, волосы были тщательно убраны под фуражку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42