Двенадцатый - я, Галин. Я на работе. Роюсь в своей
памяти и извлекаю на свет Божий очередную информацию: я - инженер.
Этого вполне достаточно, чтобы определиться в
пространственно-временном континууме мира объективной реальности.
Обречённой реальности.
Не успел я переступить порог кабинета шефа, как в мою переносицу,
всего на миг, упёрся укоризненно-холодный взгляд.
- Садись, - сухо кивнул шеф на стул возле своего стола-динозавра.
Он с остервенением листал телефонный справочник. Шеф тоже неплохо
умел имитировать бурную деятельность, когда того требовали
обстоятельства. Похоже, сейчас обстоятельства того требовали. Я сел.
Шеф отшвырнул справочник в сторону и поднял на меня глаза. Теперь в
них таился едва сдерживаемый гнев.
- В каком состоянии эскизный проект Экспериментальной установки
Р-2? - спросил он официально.
- Проект? - похоже, я удивился.
- Да, проект! - Его вдруг прорвало. - У тебя что, Галин, с
памятью стало туго? Или ты бессрочную забастовку объявил? Может, ты
болен, а, Галин? А, понял - ты шпион!
Он вскочил с кресла и стремительно зашагал по кабинету.
- Ты затесался, Галин, в наши дружные ряды, дабы подорвать работу
ведущего отдела, так сказать, изнутри. Отвечай, Галин, затесался?!
- Он вдруг замер и вперил в меня внимательно-сострадательный
взгляд; гнев его как-то разом иссяк. - Послушай, Андрей, может
быть, у тебя дома что-нибудь не так?
Дома? Что значит - дома? Ах да, каждому человеку свойственно иметь
свой дом. Есть, наверное, он и у меня.
Я пожал плечами. Как ему объяснить, что дом мой - это я сам!
Лицо шефа снова посуровело.
- Мне говорили, что ты связался с кришнаитами. Так? - я снова
пожал плечам. - Хорошо. - Он сел в кресло и снова принялся за
телефонный справочник. Я для него больше не существовал. - Можешь
медитировать сколько хочешь, Галин, меня это более не интересует.
Считаю своим долгом предупредить: со следующего месяца начнётся
обещанное сокращение, и твоя кандидатура в списке стоит под номером
первым. Иди.
Боже, как он мне надоел! Единственное, что я хочу от людей, это
чтобы меня оставили в покое. Ведь это так мало!
Я встал и вышел. У самой двери обернулся и тихо сказал:
- Я не шпион.
- А? - шеф удивлённо вскинул брови, но меня в кабинете уже не
было.
СОН
Голан дёрнулся, зашипел и стал надуваться. Серый, смрадный воздух со
свистом вливался в его обмякшее тело, рождая в нём жизнь, биение
пульса и живительную пустоту. Тяжёлое, слипшееся веко единственного
глаза приоткрылось, и сумрачный взгляд воскресшего объял видимый
мир.
- Инкарнация! Инкарнация! - в исступлении завизжала толпа у его
ног.
Голан вздохнул полной грудью и расправил затёкшие плечи. Сжиженный
аммиак потёк по его жилам, жизнь снова вошла в это уродливое тело -
душа слилась со своей материальной оболочкой. Палач с длинной, остро
отточенной металлической спицей в страхе попятился, оступился,
скатился с эшафота на землю и, подгоняемый хохотом, гневными
воплями, свистом и пинками, обратился в бегство.
- Инкарнация! Хвала Богу! - неслось отовсюду.
Голан, убийца и насильник, был казнён прилюдно, всенародно, но
Господь вдохнул в него новую жизнь, вошёл в него, слился с ним в
нерасторжимое единство, стал им самим, и теперь Голан - Инкарнация
Бога в посюстороннем материальном мире, Верховный Правитель, ибо
миром правит Бог, только Бог, никто кроме Бога. Он - претендент на
престол, и место его - во Дворце Каземата.
Он спустился на землю и вошёл в толпу. Толстуны визжали, брызгали
слюной и изливали на Голана верноподданнические чувства, а круглые,
туго накачанные животы их мерно колыхались в сумеречном вечернем
свете, подпрыгивали, словно мячи, с глухими ударами бились друг о
друга, деформировались, мялись, скрипели. Голан с ненавистью взирал
на их мерзкие лоснящиеся рожи, ещё минуту назад обрёкшие его на
позорную смерть, а теперь готовые восхвалять Творца за ниспослание
им Своей Инкарнации в его, Голана, образе.
- Свиньи, - прошипел претендент с омерзением. - Грязные, вонючие
свиньи.
Прямо перед ним приплясывал, захлёбываясь от восторга, толстый,
обрюзгший тип с заплаткой на брюхе и жрал Голана лезущим из орбиты
единственным глазом.
- Вот ты! - Голан ткнул в него пальцем. - Повторяй: я - грязная
свинья, пёс шелудивый, презренный раб. Ну!
Толстун, на которого пал выбор Верховного Правителя, осклабился,
взвыл от восторга, завибрировал всем своим тучным телом и с
готовностью повторил, потом повторил ещё раз, потом ещё, ещё и
ещё...
- Хватит! - рявкнул Голан и резким движением вонзил толстый
длинный ноготь мизинца в его тугое брюхо. Тот испуганно затрепетал,
заморгал, забулькал, стал неуклюже оседать, а из отверстия в брюхе
тонкой струйкой, со свистом, окутывая стоявших рядом существ
полупрозрачным белесым облачком, стал вырываться аммиак, унося с
собой жизнь, тепло и пустоту. Тело обмякло, бесформенной оболочкой
осело на пыльную землю и тут же было затоптано десятками ног.
Новый взрыв верноподданнического восторга исторгся из сотен лужёных
глоток и потряс материальный мир. Верховный Правитель имел право
карать или миловать своих вассалов, не испрашивая на то ничьей
санкции.
- Хвала Верховному Правителю! Война! Святая война! Изъяви волю! О,
Инкарнация!
По законам материального мира, подвластного Господу, или Верховному
Правителю, восходящая на престол Инкарнация должна объявить войну -
всё равно кому. Таков порядок. Достаточно указующего перста, чтобы
изъявить монаршую волю и направить толпы покорных вассалов на смерть
и победу. Голан знал это. Длинный указательный палец его средней
руки взметнулся вверх, и Голан на мгновение замер, стоя у подножия
эшафота - того самого эшафота, где его, Голана, только что казнили.
Мстительная усмешка искривила его фиолетовые губы, обнажив
нестройный ряд редких гнилых зубов.
- Враг там! - возвестил он, и толпа, грозно улюлюкая и хрипя,
покатилась в ту сторону, куда указывал монарший перст, сметая всё на
своём пути, сметая эшафот, сметая лёгкий кустарник, сметая хлипкие
деревянные постройки, растаскивая попутно колья и брёвна и
вооружаясь ими, взметая ввысь тучи голубовато-белесой пыли, клубы
которой тенью ложились на багровое предзакатное солнце. И лишь три
одинокие фигуры, три толстуна остались на опустевшем поле. В отличие
от других, они были худы и тщедушны.
- Пацифисты?! - прогремел Голан и радостно заржал, предвкушая
расправу.
- Мы против убийства, - сказал один из них, бесстрашно глядя в
единственный глаз Правителя. - Останови бойню, монарх.
- Война священна!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
памяти и извлекаю на свет Божий очередную информацию: я - инженер.
Этого вполне достаточно, чтобы определиться в
пространственно-временном континууме мира объективной реальности.
Обречённой реальности.
Не успел я переступить порог кабинета шефа, как в мою переносицу,
всего на миг, упёрся укоризненно-холодный взгляд.
- Садись, - сухо кивнул шеф на стул возле своего стола-динозавра.
Он с остервенением листал телефонный справочник. Шеф тоже неплохо
умел имитировать бурную деятельность, когда того требовали
обстоятельства. Похоже, сейчас обстоятельства того требовали. Я сел.
Шеф отшвырнул справочник в сторону и поднял на меня глаза. Теперь в
них таился едва сдерживаемый гнев.
- В каком состоянии эскизный проект Экспериментальной установки
Р-2? - спросил он официально.
- Проект? - похоже, я удивился.
- Да, проект! - Его вдруг прорвало. - У тебя что, Галин, с
памятью стало туго? Или ты бессрочную забастовку объявил? Может, ты
болен, а, Галин? А, понял - ты шпион!
Он вскочил с кресла и стремительно зашагал по кабинету.
- Ты затесался, Галин, в наши дружные ряды, дабы подорвать работу
ведущего отдела, так сказать, изнутри. Отвечай, Галин, затесался?!
- Он вдруг замер и вперил в меня внимательно-сострадательный
взгляд; гнев его как-то разом иссяк. - Послушай, Андрей, может
быть, у тебя дома что-нибудь не так?
Дома? Что значит - дома? Ах да, каждому человеку свойственно иметь
свой дом. Есть, наверное, он и у меня.
Я пожал плечами. Как ему объяснить, что дом мой - это я сам!
Лицо шефа снова посуровело.
- Мне говорили, что ты связался с кришнаитами. Так? - я снова
пожал плечам. - Хорошо. - Он сел в кресло и снова принялся за
телефонный справочник. Я для него больше не существовал. - Можешь
медитировать сколько хочешь, Галин, меня это более не интересует.
Считаю своим долгом предупредить: со следующего месяца начнётся
обещанное сокращение, и твоя кандидатура в списке стоит под номером
первым. Иди.
Боже, как он мне надоел! Единственное, что я хочу от людей, это
чтобы меня оставили в покое. Ведь это так мало!
Я встал и вышел. У самой двери обернулся и тихо сказал:
- Я не шпион.
- А? - шеф удивлённо вскинул брови, но меня в кабинете уже не
было.
СОН
Голан дёрнулся, зашипел и стал надуваться. Серый, смрадный воздух со
свистом вливался в его обмякшее тело, рождая в нём жизнь, биение
пульса и живительную пустоту. Тяжёлое, слипшееся веко единственного
глаза приоткрылось, и сумрачный взгляд воскресшего объял видимый
мир.
- Инкарнация! Инкарнация! - в исступлении завизжала толпа у его
ног.
Голан вздохнул полной грудью и расправил затёкшие плечи. Сжиженный
аммиак потёк по его жилам, жизнь снова вошла в это уродливое тело -
душа слилась со своей материальной оболочкой. Палач с длинной, остро
отточенной металлической спицей в страхе попятился, оступился,
скатился с эшафота на землю и, подгоняемый хохотом, гневными
воплями, свистом и пинками, обратился в бегство.
- Инкарнация! Хвала Богу! - неслось отовсюду.
Голан, убийца и насильник, был казнён прилюдно, всенародно, но
Господь вдохнул в него новую жизнь, вошёл в него, слился с ним в
нерасторжимое единство, стал им самим, и теперь Голан - Инкарнация
Бога в посюстороннем материальном мире, Верховный Правитель, ибо
миром правит Бог, только Бог, никто кроме Бога. Он - претендент на
престол, и место его - во Дворце Каземата.
Он спустился на землю и вошёл в толпу. Толстуны визжали, брызгали
слюной и изливали на Голана верноподданнические чувства, а круглые,
туго накачанные животы их мерно колыхались в сумеречном вечернем
свете, подпрыгивали, словно мячи, с глухими ударами бились друг о
друга, деформировались, мялись, скрипели. Голан с ненавистью взирал
на их мерзкие лоснящиеся рожи, ещё минуту назад обрёкшие его на
позорную смерть, а теперь готовые восхвалять Творца за ниспослание
им Своей Инкарнации в его, Голана, образе.
- Свиньи, - прошипел претендент с омерзением. - Грязные, вонючие
свиньи.
Прямо перед ним приплясывал, захлёбываясь от восторга, толстый,
обрюзгший тип с заплаткой на брюхе и жрал Голана лезущим из орбиты
единственным глазом.
- Вот ты! - Голан ткнул в него пальцем. - Повторяй: я - грязная
свинья, пёс шелудивый, презренный раб. Ну!
Толстун, на которого пал выбор Верховного Правителя, осклабился,
взвыл от восторга, завибрировал всем своим тучным телом и с
готовностью повторил, потом повторил ещё раз, потом ещё, ещё и
ещё...
- Хватит! - рявкнул Голан и резким движением вонзил толстый
длинный ноготь мизинца в его тугое брюхо. Тот испуганно затрепетал,
заморгал, забулькал, стал неуклюже оседать, а из отверстия в брюхе
тонкой струйкой, со свистом, окутывая стоявших рядом существ
полупрозрачным белесым облачком, стал вырываться аммиак, унося с
собой жизнь, тепло и пустоту. Тело обмякло, бесформенной оболочкой
осело на пыльную землю и тут же было затоптано десятками ног.
Новый взрыв верноподданнического восторга исторгся из сотен лужёных
глоток и потряс материальный мир. Верховный Правитель имел право
карать или миловать своих вассалов, не испрашивая на то ничьей
санкции.
- Хвала Верховному Правителю! Война! Святая война! Изъяви волю! О,
Инкарнация!
По законам материального мира, подвластного Господу, или Верховному
Правителю, восходящая на престол Инкарнация должна объявить войну -
всё равно кому. Таков порядок. Достаточно указующего перста, чтобы
изъявить монаршую волю и направить толпы покорных вассалов на смерть
и победу. Голан знал это. Длинный указательный палец его средней
руки взметнулся вверх, и Голан на мгновение замер, стоя у подножия
эшафота - того самого эшафота, где его, Голана, только что казнили.
Мстительная усмешка искривила его фиолетовые губы, обнажив
нестройный ряд редких гнилых зубов.
- Враг там! - возвестил он, и толпа, грозно улюлюкая и хрипя,
покатилась в ту сторону, куда указывал монарший перст, сметая всё на
своём пути, сметая эшафот, сметая лёгкий кустарник, сметая хлипкие
деревянные постройки, растаскивая попутно колья и брёвна и
вооружаясь ими, взметая ввысь тучи голубовато-белесой пыли, клубы
которой тенью ложились на багровое предзакатное солнце. И лишь три
одинокие фигуры, три толстуна остались на опустевшем поле. В отличие
от других, они были худы и тщедушны.
- Пацифисты?! - прогремел Голан и радостно заржал, предвкушая
расправу.
- Мы против убийства, - сказал один из них, бесстрашно глядя в
единственный глаз Правителя. - Останови бойню, монарх.
- Война священна!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24