Мы ее накрасим у нас дома. У меня сестра парикмахер-стилист, – прибавляет она, как будто это обстоятельство решает дело.
Мама смотрит на меня, а я качаю головой.
– Давай я лам тебе денег, чтобы ты вернулась домой на такси.
– А нельзя ей сегодня переночевать у меня?
– Я не могу. Мне завтра надо к Жизель в больницу.
– Нет, оставайся у Дженнифер. Я схожу одна.
– Мам, ты уверена?
– Если мама Дженнифер не возражает.
– Конечно, конечно. – Джен облизывает губы и откатывается на скейтборде, а я на минуту хватаю маму за руку и падаю с крыльца в незавязанных кроссовках.
Дом у Джен не такой тихий, как наш. Она живет в большом доме, где все движется, полно еды и все чем-то заняты. Мне нравится ходить к ней поужинать или пообедать, и я с удовольствием торчу там с ее двоюродными братьями и сестрами.
– Малышка, хочешь песто? – спрашивает миссис Маринелли, посылая мне от плиты воздушный поцелуй, а стайка младших тянет ее за фартук, выпрашивая деньги на мороженое.
– Мы идем собираться на бал, – объявляет Джен и тащит меня сквозь пахнущую базиликом кухню в комнату се сестры.
Джоанна училась в одном классе с Жизель, они были подружками. Жизель нравится Джоанна, но она всегда называет ее «неисправимой воображалой». Джоанна разложила содержимое своей косметички, щипцы и всякие штуки для укладки волос перед зеркалом. Меня это слегка нервирует, но у Джен есть решение и на такой случай, потому что, когда я сажусь перед зеркалом, она наливает нам по стаканчику домашнего отцовского вина и произносит тост:
– За то, чтоб мы играли в баскетбол в следующем году!
– За то, чтоб вырваться из Святого Себастьяна! – предлагаю я.
– За красоту, – мурлычет Джоанна, намазывая мои волосы розовым гелем для волос.
– Тогда выпьем еще по стакану, а потом пойдем на ручей.
– Мы не пойдем на бал?
– Нет, сосиска, не пойдем. Все равно там уже почти все кончилось, но мы пойдем на вечеринку у ручья.
– Зачем же я надевала всю эту чепуху, если мы не идем?
Джен ухмыляется, показывая испачканные вином зубы, и приглаживает жесткие от лака волосы, пытаясь исправить вред, который причинили ей щипцы для запивки.
– Прекрати хныкать, ты выглядишь фантастически, Марко от тебя глаз не оторвет. К тому же у тебя, по крайней мере, волосы не стоят торчком.
Я хихикаю, а Джен стонет. У нее и правда волосы стоят торчком, и никакие приглаживания не могут их уложить назад.
– Испортишь себе прическу – больше не проси, чтобы я тебя причесывала! – кричит оскорбленная Джоанна из ванной.
– Ты допила? – спрашивает Джен, натягивая бейсболку на голову и бросаясь на кровать рядом со мной, среди разбросанной одежды и косметики.
– У меня щеки горят. Я пьяная?
– Почти. Я возьму с собой еще бутылку.
– А папа твой не хватится?
– Не-э-эт, он столько вина наделал, что теперь сам не знает, куда его девать.
Я выпрямляюсь и потягиваюсь, чувствуя, как мир обнимает меня мягкими лапами. От всего какое-то то ли веселое, то ли далекое, то ли грустное ощущение. Наверное, из-за вина.
Мы сбегаем по лестнице и кричим «до свидания». Я хватаю Джен за руку и бегу во всю мочь, пока под ногами не оказывается трава. Пока мы не вбегаем в парк и не прыгаем в темный овраг. Пока не ощущаем запах дыма от не очень большого костра, который освещает край леса, где еще с сумерек собрались люди и начали пить. Пока мы не входим прямо в теплый летний ветер и чувствуем, как от него взлетают руки, пока я почти не забываю, как Жизель кусает руку врача своими полусгнившими зубами.
Напилась. Джен напилась, думаю я, видя, как она смеется, перегибается в талии, словно резиновая игрушка, и проливает вино на землю. Она быстро всех представляет:
– Холли, это Клайв, это Джон, мой двоюродный брат… он тут приплелся за чьей-то юбкой.
Всего у костра около пятидесяти человек, в основном ре6ята повзрослее, из старших классов. Кто-то пригнал в овраг старую разбитую машину, открыл все двери и включил радио на полную громкость. «Аэросмит». Позже Жизель мне сказала, что без «Аэросмита» выпуск нельзя считать окончательным.
– Марко здесь! – невнятно говорит Джен, тыча пальцем в воздух, а потом в мое плечо. – Иди поговори с ним!
Я смотрю туда, где стоит высокий Марко с длинными ресницами в окружении парней постарше. Он пристально смотрит на огонь. Чего не заметила Джен, это то, что на нем белая рубашка и черные костюмные брюки и что Кэт, одетая по последнему писку девической моды, стоит рядом с ним. Они пришли вместе с танцев, и на Кэт даже букетик из белых орхидей, приколотый па корсаже у левой груди.
– Он занят, Джен. Даже не говори ничего, у меня нет никаких шансов.
– Да чего ты городишь? – кричит Джен, глядя в огонь. – Иди живо туда, трусиха!
– Забудь. Джен! Ему нравится Кэт. – Я выхватываю у нее бутылку и делаю глоток. – Мне все равно надо следить и тобой, пьянчужка ты этакая.
Джем что-то бурчит, я не слышу что, потом нагибается еще ниже, сидя на бревне, и икает.
– Дамы, не хотите ли покурить? – говорит Клайв, показывая белые, но кривые зубы.
Он такой симпатичный, даже с этими зубами. Джен говорит, что он ненормальный, но он красивый, он похож на ребенка; маленький носик, большие губы. И он так смотрит на меня, когда говорит, что меня от этого подташнивает.
– Я не курю, – говорю я, глядя на Джен.
– Понятно, не хочешь испортить идеальные розовенькие легкие бегуна, да, Холли? – усмехается он, сует самокрутку в рот и знаком просит у Джона зажигалку.
– Откуда ты знаешь, что я бегаю?
– А я интересуюсь юными спортсменками.
Мне почему-то кажется, что будет грубо или неправильно отказаться, поэтому я чуть-чуть затягиваюсь, а потом кашляю минут пять.
После того как мы покурили, я отсылаю Клайва и Джона попросить воды для Джен, которая уже начала зеленеть, но каждый раз на вопрос, как она себя чувствует, отвечает, уверенно поднимая вверх большой палец.
Джон и Клайв возвращаются с пластмассовой канистрой с теплым апельсиновым соком. Джен делает большой глоток и выплевывает.
– Там водка! – смеется она.
Джон выхватывает у нее канистру, нюхает и отпивает.
– Я пошла за водой, – говорю я. – А вы, придурки, сидите здесь и смотрите за ней.
Пробираюсь сквозь кучки людей, сидящих на одеялах, прихожу мимо черной собаки с квадратной челюстью и встречаюсь с ней глазами, чувствую, что горю от груди до живота, как будто внутри меня свечка. В мире и дружбе с собакой, пивом, кострами я улыбаюсь крупной девушке с длинными темными волосами, которая вычищает грязь между пальцами ног. Я чувствую, что мы молоды, и поэтому все может быть хорошо, если только я найду немного воды для Джен.
– Эй, Холли!
Я оборачиваюсь, сжимая пластиковую канистру, а Клайв неуклюже пробирается сквозь народ: кислотных девушек с блестками на лицах, в босоножках на платформе, парней в мешковатых штанах, хиппарей и участников бала в костюмах и платьях разного уровня официальности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Мама смотрит на меня, а я качаю головой.
– Давай я лам тебе денег, чтобы ты вернулась домой на такси.
– А нельзя ей сегодня переночевать у меня?
– Я не могу. Мне завтра надо к Жизель в больницу.
– Нет, оставайся у Дженнифер. Я схожу одна.
– Мам, ты уверена?
– Если мама Дженнифер не возражает.
– Конечно, конечно. – Джен облизывает губы и откатывается на скейтборде, а я на минуту хватаю маму за руку и падаю с крыльца в незавязанных кроссовках.
Дом у Джен не такой тихий, как наш. Она живет в большом доме, где все движется, полно еды и все чем-то заняты. Мне нравится ходить к ней поужинать или пообедать, и я с удовольствием торчу там с ее двоюродными братьями и сестрами.
– Малышка, хочешь песто? – спрашивает миссис Маринелли, посылая мне от плиты воздушный поцелуй, а стайка младших тянет ее за фартук, выпрашивая деньги на мороженое.
– Мы идем собираться на бал, – объявляет Джен и тащит меня сквозь пахнущую базиликом кухню в комнату се сестры.
Джоанна училась в одном классе с Жизель, они были подружками. Жизель нравится Джоанна, но она всегда называет ее «неисправимой воображалой». Джоанна разложила содержимое своей косметички, щипцы и всякие штуки для укладки волос перед зеркалом. Меня это слегка нервирует, но у Джен есть решение и на такой случай, потому что, когда я сажусь перед зеркалом, она наливает нам по стаканчику домашнего отцовского вина и произносит тост:
– За то, чтоб мы играли в баскетбол в следующем году!
– За то, чтоб вырваться из Святого Себастьяна! – предлагаю я.
– За красоту, – мурлычет Джоанна, намазывая мои волосы розовым гелем для волос.
– Тогда выпьем еще по стакану, а потом пойдем на ручей.
– Мы не пойдем на бал?
– Нет, сосиска, не пойдем. Все равно там уже почти все кончилось, но мы пойдем на вечеринку у ручья.
– Зачем же я надевала всю эту чепуху, если мы не идем?
Джен ухмыляется, показывая испачканные вином зубы, и приглаживает жесткие от лака волосы, пытаясь исправить вред, который причинили ей щипцы для запивки.
– Прекрати хныкать, ты выглядишь фантастически, Марко от тебя глаз не оторвет. К тому же у тебя, по крайней мере, волосы не стоят торчком.
Я хихикаю, а Джен стонет. У нее и правда волосы стоят торчком, и никакие приглаживания не могут их уложить назад.
– Испортишь себе прическу – больше не проси, чтобы я тебя причесывала! – кричит оскорбленная Джоанна из ванной.
– Ты допила? – спрашивает Джен, натягивая бейсболку на голову и бросаясь на кровать рядом со мной, среди разбросанной одежды и косметики.
– У меня щеки горят. Я пьяная?
– Почти. Я возьму с собой еще бутылку.
– А папа твой не хватится?
– Не-э-эт, он столько вина наделал, что теперь сам не знает, куда его девать.
Я выпрямляюсь и потягиваюсь, чувствуя, как мир обнимает меня мягкими лапами. От всего какое-то то ли веселое, то ли далекое, то ли грустное ощущение. Наверное, из-за вина.
Мы сбегаем по лестнице и кричим «до свидания». Я хватаю Джен за руку и бегу во всю мочь, пока под ногами не оказывается трава. Пока мы не вбегаем в парк и не прыгаем в темный овраг. Пока не ощущаем запах дыма от не очень большого костра, который освещает край леса, где еще с сумерек собрались люди и начали пить. Пока мы не входим прямо в теплый летний ветер и чувствуем, как от него взлетают руки, пока я почти не забываю, как Жизель кусает руку врача своими полусгнившими зубами.
Напилась. Джен напилась, думаю я, видя, как она смеется, перегибается в талии, словно резиновая игрушка, и проливает вино на землю. Она быстро всех представляет:
– Холли, это Клайв, это Джон, мой двоюродный брат… он тут приплелся за чьей-то юбкой.
Всего у костра около пятидесяти человек, в основном ре6ята повзрослее, из старших классов. Кто-то пригнал в овраг старую разбитую машину, открыл все двери и включил радио на полную громкость. «Аэросмит». Позже Жизель мне сказала, что без «Аэросмита» выпуск нельзя считать окончательным.
– Марко здесь! – невнятно говорит Джен, тыча пальцем в воздух, а потом в мое плечо. – Иди поговори с ним!
Я смотрю туда, где стоит высокий Марко с длинными ресницами в окружении парней постарше. Он пристально смотрит на огонь. Чего не заметила Джен, это то, что на нем белая рубашка и черные костюмные брюки и что Кэт, одетая по последнему писку девической моды, стоит рядом с ним. Они пришли вместе с танцев, и на Кэт даже букетик из белых орхидей, приколотый па корсаже у левой груди.
– Он занят, Джен. Даже не говори ничего, у меня нет никаких шансов.
– Да чего ты городишь? – кричит Джен, глядя в огонь. – Иди живо туда, трусиха!
– Забудь. Джен! Ему нравится Кэт. – Я выхватываю у нее бутылку и делаю глоток. – Мне все равно надо следить и тобой, пьянчужка ты этакая.
Джем что-то бурчит, я не слышу что, потом нагибается еще ниже, сидя на бревне, и икает.
– Дамы, не хотите ли покурить? – говорит Клайв, показывая белые, но кривые зубы.
Он такой симпатичный, даже с этими зубами. Джен говорит, что он ненормальный, но он красивый, он похож на ребенка; маленький носик, большие губы. И он так смотрит на меня, когда говорит, что меня от этого подташнивает.
– Я не курю, – говорю я, глядя на Джен.
– Понятно, не хочешь испортить идеальные розовенькие легкие бегуна, да, Холли? – усмехается он, сует самокрутку в рот и знаком просит у Джона зажигалку.
– Откуда ты знаешь, что я бегаю?
– А я интересуюсь юными спортсменками.
Мне почему-то кажется, что будет грубо или неправильно отказаться, поэтому я чуть-чуть затягиваюсь, а потом кашляю минут пять.
После того как мы покурили, я отсылаю Клайва и Джона попросить воды для Джен, которая уже начала зеленеть, но каждый раз на вопрос, как она себя чувствует, отвечает, уверенно поднимая вверх большой палец.
Джон и Клайв возвращаются с пластмассовой канистрой с теплым апельсиновым соком. Джен делает большой глоток и выплевывает.
– Там водка! – смеется она.
Джон выхватывает у нее канистру, нюхает и отпивает.
– Я пошла за водой, – говорю я. – А вы, придурки, сидите здесь и смотрите за ней.
Пробираюсь сквозь кучки людей, сидящих на одеялах, прихожу мимо черной собаки с квадратной челюстью и встречаюсь с ней глазами, чувствую, что горю от груди до живота, как будто внутри меня свечка. В мире и дружбе с собакой, пивом, кострами я улыбаюсь крупной девушке с длинными темными волосами, которая вычищает грязь между пальцами ног. Я чувствую, что мы молоды, и поэтому все может быть хорошо, если только я найду немного воды для Джен.
– Эй, Холли!
Я оборачиваюсь, сжимая пластиковую канистру, а Клайв неуклюже пробирается сквозь народ: кислотных девушек с блестками на лицах, в босоножках на платформе, парней в мешковатых штанах, хиппарей и участников бала в костюмах и платьях разного уровня официальности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54