Дрожащей рукой он указал на нее.
– Я, Троило? – вскричала в крайнем удивлении герцогиня. – Я оскорбила вас? Но чем же?
– А вот чем, синьора, – сказал он, показывая пальцем на ее полуобнаженное тело.
Изабелла не сразу даже поняла его. Потом яркий румянец залил ее лицо от корней волос до шеи. Один этот жест Троило разрушил условное представление о нем, как о предмете бесчувственном. Она увидела себя со стороны – полураздетой, да еще самым вызывающим образом, на глазах у мужчины. Стыд, обида, возмущение сменяли друг друга в душе ее с такой быстротой, что она теряла рассудок.
– Негодяй! – закричала она, вскочив. – Ты смеешь поднимать глаза на твою госпожу! Ты! Слуга в нашем доме!
Она подбежала к своей постели, схватила спрятанный под подушкой кинжал и бросилась на Троило. Он выпрямился во весь рост и остался недвижим, со скрещенными руками, ожидая удара. Никогда еще он до такой степени не походил на герцога.
– Пес! – сказала она, отвернувшись и с силой швырнув кинжал в другой конец комнаты. – Убирайся! И никогда в жизни не смей показываться мне на глаза.
– Я уеду, стало быть, немедленно, – холодно сказал Троило.
– Завтра! – крикнула герцогиня в исступления, сама не зная, что говорит. – Ты сказал «завтра», и ты уедешь только завтра! Если посмеешь ослушаться, я велю бросить тебя в тюрьму!
Троило как-то странно посмотрел на нее.
– Ну что же! – сказал он совершенно спокойным голосом. – Пусть будет, как вам угодно. Я уеду завтра.
Он поклонился и вышел. Герцогиня ходила по комнате из угла в угол, кусая сжатые кулаки, сверкая глазами, вся во власти опьянившего ее гнева. Безумствовала она довольно долго.
– Отчего ты сердишься? – внезапно спросила ее Айша, говорившая ей «ты» по мавританскому обычаю. – Он мужчина, а ты красавица.
– Мажордом! – крикнула герцогиня. – Мой слуга!
Она была не в силах продолжать. Ей не хватало слов, – Он мужчина, – повторила Айша, выразительно взглянув на нее.
Взгляд этот поразил герцогиню. Она была слишком чутка, чтобы не понять, сколь двусмысленны были ее отношения с Орсини. Она кляла себя за все вольности, какие она себе при нем позволяла, и за удовольствие, которое при этом испытывала. А в чем же крылось это удовольствие, думала она, как не в том, что я, сама себе не признаваясь, чувствовала его восхищенный взгляд на моем теле?
– О лицемерие! – воскликнула она вслух, вновь принимаясь ходить взад и вперед по комнате. – Я притворялась, будто не замечаю, что он мужчина… Самая закоренелая кокетка, самая подлая шлюха не могла бы… – продолжала она в страшном волнении и не закончила фразу. – Что же тут удивительного, если такой благородный дворянин…
Вдруг она сообразила, что оправдывает Орсини, и с тревогой заметила, что не так уж оскорблена его дерзостью.
– Оскорблена, но при ком? – сказала она тут же, засмеявшись. – Зачем мне ломать комедию перед собою? Кем же я себя считаю – герцогиней Браччано или покинутой женщиной? Женщиной к тому же почти что старой, – добавила она, разглядывая в зеркале морщинку, которая вот уж целую неделю не давала ей покоя.
Эта морщинка внезапно повергла ее в безмерное отчаяние. Она бросилась на постель и зарылась лицом в подушки.
– Ну что же! – сказала она вечером, несколько успокоившись. – Я поступила правильно. Завтра Орсини уедет, это единственный разумный выход… Как! – вскричала она в тот же миг. – Значит, он тоже бросит меня?
Жгучий стыд пронзил ее при этих словах – «он тоже». Она спохватилась, что приравняла Орсини к герцогу.
– Мажордом! – молвила она вслух. Слово «мажордом» было единственной сколько-нибудь устойчивой преградой, которую несчастная герцогиня могла воздвигнуть между собой и Орсини. Жестокая печаль не переставала терзать ее. Она представляла себе, что Орсини уедет, что ее жизнь будет продолжаться без него, и понимала теперь, какой заботой он окружал ее с тех пор, как герцог ее покинул. Машинально она обратила взгляд туда, где когда-то находился портрет Браччано, и вспомнила, что его унесли. Она села на постель и более часа пребывала в состоянии полного отупения.
– Пусть едет! – сказала она наконец, поднимая голову. – Моя честь требует этого… Честь… – повторила она тотчас же с горьким смехом. – Разве честь помогла мне удержать мужа?
К одиннадцати часам вечера к герцогине прибыл гонец. Он был приставлен ею к герцогу для слежки за ним и теперь явился с донесением: Браччано готовит флот к походу на мавританских пиратов. Находится он в Венеции. Лукреция последовала туда за ним, и он каждый вечер ужинает с ней вместе.
– Айша, – закричала герцогиня, – приведи сюда Троило! Пусть он явится! Немедленно! Я приказываю!
Орсини пришел наконец, бледный и невозмутимый. Она взглянула на него, все еще держа дрожащей рукой донос своего соглядатая. Скомкав письмо, она швырнула его в угол. Затем подошла к Орсини.
– Синьор, – молвила она, став почти вплотную к нему, – я глубоко виновата перед вами и готова загладить свою вину…
II
Два месяца спустя Изабелла отправилась во Флоренцию, ко двору своего брата. Он настойчиво приглашал ее вот уже целый год, и, хотя Франческо Медичи внушал ей скорее страх, нежели любовь, нельзя было долее уклоняться от повиновения старшему брату: в те времена брат был наделен почти такою же властью, как муж.
Единственным, что скрашивало для нее это путешествие, была мысль о свидании с четырнадцатилетним сыном, Вирджинио, пажом при дворе Франческо. Троило Орсини сопровождал ее в качестве мажордома, но Айшу герцогиня, неизвестно почему, не взяла с собой. Это обстоятельство спасло, вероятно, мавританку от смерти или, во всяком случае, от пытки.
Франческо верхом, в черном одеянии выехал навстречу Изабелле, сопровождаемый пышной свитой, и несколько нарочито принял ее со всеми почестями, которые воздал бы самому Браччано. Тем не менее едва он остался с ней наедине, он уставился на нее пристальным взглядом и сказал с выражением неописуемой злобы:
– Если верить всем получаемым мною донесениям относительно Браччано, вы умнее поступили бы восемнадцать лет назад, если б ушли в монастырь.
Это было вступлением к длинной речи, где все было рассчитано, чтобы уязвить герцогиню. Он начал с того, что насмешливо выразил восхищение ее внешностью, а затем осыпал ее такими преувеличенными любезностями, сопровождая их такими презрительными взглядами, что герцогиня страдала, как под пыткой. Он говорил шипящим голосом и в то же время не переставая кружил или, вернее, шнырял вокруг нее, весь в черном, сутулясь, приседая на согнутых коленях, и во всех его движениях было что-то зловещее и хищное. Бедной герцогине почудилось, что ее заперли с диким зверем, который только выжидает удобной минуты, чтобы прыгнуть и растерзать ее.
1 2 3 4 5 6 7 8