— И прибавил: — Что же касается вашей просьбы, это дело решенное.
Севилла положил руку Майклу на плечо.
Мэриен отнимала у него сыновей день за днем, терпеливо, коварно она вливала в них переполнявший ее яд. Постепенно ей удалось отдалить от него сыновей. «Ну что ж, — подумал Севилла, по-прежнему держа руку на плече Майкла, — почему замыкаться в рамках одной-единственной семьи? Майкл — тоже мой сын».
Майкл понял, что означало молчание Севиллы, и приободрился.
— А вы, — с тревогой спросил он, — что вы думаете 6 нашей азиатской политике?
— Да как вам сказать… — ответил Севилла, опустив руку. — Восторга она у меня не вызывает, но я говорю себе: ты избрал президента Соединенных Штатов, так пусть он и беспокоится о Вьетнаме. А ты беспокойся о своих дельфинах. Каждому свое.
— А если президент проводит в Азии гибельную политику?
— На мой взгляд, — подумав, сказал Севилла, — я не располагаю необходимой информацией, чтобы сделать подобный вывод. Что бы вы подумали о президенте, если бы он пожелал вмешиваться в вопросы электроники без предварительного изучения вопроса?
— Политика не так сложна, как электроника. Достаточно только внимательно читать газеты, и вам бросится в глаза множество фактов о Вьетнаме.
Майкл сунул руки в карманы, он почувствовал себя неловко. Не слишком ли далеко он зашел? Можно подумать, что он читает нотации Севилле и ставит самого себя в пример.
— Да, я знаю, — согласился Севилла, — именно это вы и делаете. И наверное, поступаете правильно. Однако у меня нет времени. Я просто не могу позволить себе роскошь интересоваться внешней политикой Соединенных Штатов.
— Даже если она приведет к третьей мировой войне?
— О, вы преувеличиваете! — воскликнул Севилла. — До нее нам еще далеко.
Майкл ничего не сказал, он совсем пал духом. «Даже такой человек, как Севилла, даже он… Да, все ни черта не стоят, — в бешенстве подумал он, — все мы страусы, вот мы кто…»
— Меня очень беспокоит Иван, — через некоторое время заговорил Севилла. — Не знаю, что делать.
Его слова вызвали у Майкла какое-то чувство иронии. Иван, все дело в Иване. Мир на краю гибели, а Севилла интересуется языком дельфинов. В то же время он был тронут: ведь именно его выбрал Севилла, чтобы поведать о своих трудностях. В этом искреннем признании, в этом доверии не было никакой рисовки. Сердцем они понимали друг друга, а в вопросах политики совсем расходились. «Как бы я хотел его убедить!» — подумал Майкл, и в нем снова вспыхнула надежда.
— Можно было бы, конечно, разлучить Ивана с Бесси, — как бы невзначай предложил Майкл, ибо чувствовал, что Севилла ждет какого-нибудь ответа.
Несколько шагов Севилла прошел молча.
— Я думал об этом. Я бы даже сказал, что такое решение напрашивается само собой. Однако, положа руку на сердце, я никак не могу на это решиться. Наверно, вы сочтете это чувство недостойным ученого, — через несколько секунд прибавил он. — Но, по-моему, это слишком жестоко.
В единственной комнате снятого ими бунгало не было установки для кондиционирования, а были два широких проема — в сторону скал и в сторону моря, — расположенных друг против друга, не застекленных, а заделанных планками из красного дерева, которые можно было устанавливать под любым углом. Голубая в крупную клетку занавеска укрывала комнату от посторонних взглядов снаружи, в чем легко было убедиться, выйдя на террасу и обойдя вокруг дома. Как ни странно, но отсутствие стекол не удовлетворило архитектора в его поисках естественной вентиляции. Между стенами и крышей для движения воздуха оставалось открытое пространство сантиметров в сорок. Не менее дерзким было по конструкции и само бунгало. Оно высилось на бетонной плите, поддерживаемой металлическими опорами в форме буквы «н», смело переброшенной, словно мост, над расселиной между двумя скалами. Эта плита метров примерно на двадцать возвышалась над крохотной скалистой бухточкой, куда вели вырубленные в скале ступеньки. Так как дом располагался на середине скалы, то, приезжая в бунгало на машине, надо было, свернув с дороги, оставлять машину в каком-нибудь временном укрытии и, открыв тяжелые, встроенные в две огромных скалы ворота, спускаться метров сто по крутой тропинке. Тропинка эта являлась единственным подходом к дому, и, по всей вероятности, мебель в бунгало была доставлена сверху, с помощью системы блоков и канатов. Со всех сторон бетонную плиту окружала металлическая загородка, благодаря чему создавалось впечатление, что находишься на палубе корабля.
— Когда подумаю, — заговорила Арлетт, прижавшись плечом к Севилле, — что у нас под ногами двадцать метров пустоты, мороз по коже подирает.
— Нет, нет, не говори, — сказал Севилла, — именно вид неприступной крепости и заставил меня выбрать для отдыха это бунгало. Этот вид, а также, признаться, отсутствие стекол.
— Отсутствие стекол? — с удивлением взглянула она на него. — Почему же?
— О, — рассмеялся он, — это очень важно. Прямо над домом, над их головами парила чайка.
— Интересно, что она здесь делает, — спросил он, — совсем одна? По-моему, тут из трещины в скале идет вверх поток воздуха.
— Она просто парит, — сказала Арлетт, — должно быть, это так приятно.
Она подняла к Севилле свое нежное детское лицо; он обнял ее, у нее была какая-то чарующая манера как бы таять в объятиях.
— Может, прежде поговорим о серьезных вещах? — спросил он хрипловатым голосом.
— Почему прежде? — переспросила она, подняв брови. Переглянувшись, они рассмеялись.
Севилла ощутил, как его с необыкновенной силой переполняет счастье. В их отношениях все было наслаждением: веселье, игры, доброе согласие, безграничное доверие.
— Ты все еще чувствуешь пустоту под плитой?.. — спросил Севилла, укладывая ее в постель.
— Да, но это мне безразлично, с тобой я могла бы провалиться, пробить бетон, и мы очутились бы внизу, в воде, как Фа и Би. — Ее смех и голос смолкли, последним звуком, который слышал Севилла, был победный крик чайки. Ей удалось попасть в поток воздуха, выходящий из расщелины, и она недвижно парила над бунгало, едва шевеля крыльями, купаясь в теплом вечернем ветре, видимо так же мало контролируя свой полет, как осенний лист, и издавая каждую секунду короткий пронзительный крик, напоминающий скрип морской лебедки. Когда голова Севиллы коснулась подушка, он снова его услышал. Ему часто снилось, что он парит, — такой напряженный и многократно повторяющийся сон, что, проснувшись, ему было трудно не верить в его реальность: сильный ветер, он бежит по пляжу, разбрасывает руки, сильно отталкивается от земли, без труда взлетает, рассекая воздух, только в ушах свистит, в нескольких метрах над водой он неподвижно парит, испытывая чудесное ощущение легкости и силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Севилла положил руку Майклу на плечо.
Мэриен отнимала у него сыновей день за днем, терпеливо, коварно она вливала в них переполнявший ее яд. Постепенно ей удалось отдалить от него сыновей. «Ну что ж, — подумал Севилла, по-прежнему держа руку на плече Майкла, — почему замыкаться в рамках одной-единственной семьи? Майкл — тоже мой сын».
Майкл понял, что означало молчание Севиллы, и приободрился.
— А вы, — с тревогой спросил он, — что вы думаете 6 нашей азиатской политике?
— Да как вам сказать… — ответил Севилла, опустив руку. — Восторга она у меня не вызывает, но я говорю себе: ты избрал президента Соединенных Штатов, так пусть он и беспокоится о Вьетнаме. А ты беспокойся о своих дельфинах. Каждому свое.
— А если президент проводит в Азии гибельную политику?
— На мой взгляд, — подумав, сказал Севилла, — я не располагаю необходимой информацией, чтобы сделать подобный вывод. Что бы вы подумали о президенте, если бы он пожелал вмешиваться в вопросы электроники без предварительного изучения вопроса?
— Политика не так сложна, как электроника. Достаточно только внимательно читать газеты, и вам бросится в глаза множество фактов о Вьетнаме.
Майкл сунул руки в карманы, он почувствовал себя неловко. Не слишком ли далеко он зашел? Можно подумать, что он читает нотации Севилле и ставит самого себя в пример.
— Да, я знаю, — согласился Севилла, — именно это вы и делаете. И наверное, поступаете правильно. Однако у меня нет времени. Я просто не могу позволить себе роскошь интересоваться внешней политикой Соединенных Штатов.
— Даже если она приведет к третьей мировой войне?
— О, вы преувеличиваете! — воскликнул Севилла. — До нее нам еще далеко.
Майкл ничего не сказал, он совсем пал духом. «Даже такой человек, как Севилла, даже он… Да, все ни черта не стоят, — в бешенстве подумал он, — все мы страусы, вот мы кто…»
— Меня очень беспокоит Иван, — через некоторое время заговорил Севилла. — Не знаю, что делать.
Его слова вызвали у Майкла какое-то чувство иронии. Иван, все дело в Иване. Мир на краю гибели, а Севилла интересуется языком дельфинов. В то же время он был тронут: ведь именно его выбрал Севилла, чтобы поведать о своих трудностях. В этом искреннем признании, в этом доверии не было никакой рисовки. Сердцем они понимали друг друга, а в вопросах политики совсем расходились. «Как бы я хотел его убедить!» — подумал Майкл, и в нем снова вспыхнула надежда.
— Можно было бы, конечно, разлучить Ивана с Бесси, — как бы невзначай предложил Майкл, ибо чувствовал, что Севилла ждет какого-нибудь ответа.
Несколько шагов Севилла прошел молча.
— Я думал об этом. Я бы даже сказал, что такое решение напрашивается само собой. Однако, положа руку на сердце, я никак не могу на это решиться. Наверно, вы сочтете это чувство недостойным ученого, — через несколько секунд прибавил он. — Но, по-моему, это слишком жестоко.
В единственной комнате снятого ими бунгало не было установки для кондиционирования, а были два широких проема — в сторону скал и в сторону моря, — расположенных друг против друга, не застекленных, а заделанных планками из красного дерева, которые можно было устанавливать под любым углом. Голубая в крупную клетку занавеска укрывала комнату от посторонних взглядов снаружи, в чем легко было убедиться, выйдя на террасу и обойдя вокруг дома. Как ни странно, но отсутствие стекол не удовлетворило архитектора в его поисках естественной вентиляции. Между стенами и крышей для движения воздуха оставалось открытое пространство сантиметров в сорок. Не менее дерзким было по конструкции и само бунгало. Оно высилось на бетонной плите, поддерживаемой металлическими опорами в форме буквы «н», смело переброшенной, словно мост, над расселиной между двумя скалами. Эта плита метров примерно на двадцать возвышалась над крохотной скалистой бухточкой, куда вели вырубленные в скале ступеньки. Так как дом располагался на середине скалы, то, приезжая в бунгало на машине, надо было, свернув с дороги, оставлять машину в каком-нибудь временном укрытии и, открыв тяжелые, встроенные в две огромных скалы ворота, спускаться метров сто по крутой тропинке. Тропинка эта являлась единственным подходом к дому, и, по всей вероятности, мебель в бунгало была доставлена сверху, с помощью системы блоков и канатов. Со всех сторон бетонную плиту окружала металлическая загородка, благодаря чему создавалось впечатление, что находишься на палубе корабля.
— Когда подумаю, — заговорила Арлетт, прижавшись плечом к Севилле, — что у нас под ногами двадцать метров пустоты, мороз по коже подирает.
— Нет, нет, не говори, — сказал Севилла, — именно вид неприступной крепости и заставил меня выбрать для отдыха это бунгало. Этот вид, а также, признаться, отсутствие стекол.
— Отсутствие стекол? — с удивлением взглянула она на него. — Почему же?
— О, — рассмеялся он, — это очень важно. Прямо над домом, над их головами парила чайка.
— Интересно, что она здесь делает, — спросил он, — совсем одна? По-моему, тут из трещины в скале идет вверх поток воздуха.
— Она просто парит, — сказала Арлетт, — должно быть, это так приятно.
Она подняла к Севилле свое нежное детское лицо; он обнял ее, у нее была какая-то чарующая манера как бы таять в объятиях.
— Может, прежде поговорим о серьезных вещах? — спросил он хрипловатым голосом.
— Почему прежде? — переспросила она, подняв брови. Переглянувшись, они рассмеялись.
Севилла ощутил, как его с необыкновенной силой переполняет счастье. В их отношениях все было наслаждением: веселье, игры, доброе согласие, безграничное доверие.
— Ты все еще чувствуешь пустоту под плитой?.. — спросил Севилла, укладывая ее в постель.
— Да, но это мне безразлично, с тобой я могла бы провалиться, пробить бетон, и мы очутились бы внизу, в воде, как Фа и Би. — Ее смех и голос смолкли, последним звуком, который слышал Севилла, был победный крик чайки. Ей удалось попасть в поток воздуха, выходящий из расщелины, и она недвижно парила над бунгало, едва шевеля крыльями, купаясь в теплом вечернем ветре, видимо так же мало контролируя свой полет, как осенний лист, и издавая каждую секунду короткий пронзительный крик, напоминающий скрип морской лебедки. Когда голова Севиллы коснулась подушка, он снова его услышал. Ему часто снилось, что он парит, — такой напряженный и многократно повторяющийся сон, что, проснувшись, ему было трудно не верить в его реальность: сильный ветер, он бежит по пляжу, разбрасывает руки, сильно отталкивается от земли, без труда взлетает, рассекая воздух, только в ушах свистит, в нескольких метрах над водой он неподвижно парит, испытывая чудесное ощущение легкости и силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99