– Он опустил ее на пол и скрестил руки на груди. Злой взгляд и мрачное, выражение лица испугали немало мужчин, но они заставили Артемизию лишь гордо выпрямиться.
– Тревёлин, многие известные художники использовали человеческое тело как главный мотив своих самых известных шедевров. Даже стены в будуаре нашей королевы расписаны мотивами вакханалий. Держу пари, Пан и его нимфы изображены полураздетыми. Господи, да и в Ватикане множество обнаженных тел, – сказала она в запале, – поэтому не стоит употреблять такие грубые выражения.
– Позволь, я кое-что проясню. После того как мы поженимся, ты намерена по-прежнему проводить долгие часы с незнакомыми мужчинами. С голыми мужчинами. И ты думаешь, это не повод ругаться. Мадам, грубые выражения – это последнее, о чем вам сейчас стоит волноваться. Тебе очень повезет, если я не перекину тебя через колено и…
Она отошла на шаг назад.
– Ты не посмеешь.
– Хочешь убедиться? – Его темные глаза опасно сверкнули. – Ни один мужчина в здравом уме не позволит своей жене так себя вести.
Артемизия гордо вздернула подбородок:
– Тогда мне очень повезло, что я не являюсь ничьей женой. – Она повернулась и пошла к двери, высоко подняв голову. Ее сердце упало. – Я пришлю к тебе Катберта. А потом, если ты уже выздоровел, я бы попросила тебя покинуть этот дом.
Ее голос оборвался, и она не могла поднять на него глаза, иначе ее решительность могла раствориться без следа.
– Ларла, подожди…
– До свидания, Тревёлин, – прошептала она и выскользнула из комнаты. Замок тихо щелкнул за ее спиной. Дверь, которая закрылась в ее сердце, буквально оглушила ее громким грохотом.
Как он мог признаваться ей в любви и в то же время так мало о ней знать? Ей необходимо рисовать, необходимо творить, так же как другим женщинам необходимы дети. Если она была вынуждена бросить рисование всего на несколько дней, то отсутствие этой важной составляющей ее жизни уже оставляло зияющую пустоту.
Идя по длинному коридору к лестнице, Артемизия поняла, что в ее груди образовалась еще большая бездна. Какая-то часть ее сердца по-прежнему принадлежала Тревелину, и ей уже никогда не собрать свое сердце воедино.
Глава 35
Тревелин ураганом проносился по мощеной мостовой, измеряя длинными шагами извилистые улицы. У него в голове стучало, но он не хотел садиться в экипаж, который отвез бы его обратно в «Золотого петуха». Ему необходимо двигаться. Необходимо дать выход своей ярости.
Возможно, следовало удариться головой о кирпичную стену.
Злые слова вылетели из его рта, прежде чем он успел хорошенько подумать. Его злость и ярость стоили ему самой несносной, самой тревожащей, самой великолепной женщины, которую он когда-либо встречал. Она оказалась единственной, с кем он мог бы провести всю свою жизнь.
А теперь она не хотела иметь с ним ничего общего.
Если бы только он проявил выдержку, вспомнил то, чему его учили, поговорил бы с ней в примирительной манере, возможно, ему удалось бы со временем убедить ее вести себя более разумно. Если того требовали обстоятельства, он мог быть убедительным. Его приняли в секретную службу отчасти за умение очаровывать и переубеждать, а Артемизия была умной женщиной. И она непременно поняла бы его позицию. Как бы она отнеслась, если бы он проводил время в компании голых женщин?
«Обнаженных», – услышал он в голове ее голос.
А есть ли на самом деле какое-нибудь различие? Могла ли она забыть об этой части своей природы и смотреть на мужское тело как на совокупность линий и углов? Бог свидетель, один вид ее вызывал в нем желание, даже когда она полностью одета. Может ли у женщин все быть по-другому?
Даже если и нет, он теперь понимал, как мало это имеет значения. Ничто не имело значения, кроме того мига, когда она попрощалась с ним.
И винить он может только себя. Боже, он даже угрожал ее отшлепать, словно она непослушный ребенок. Он мог представить себе эту картину: Артемизия лежит на его коленях с задранной юбкой, ее прелестная попка выставлена на его обозрение. Ему было стыдно признать, что при мысли о ней он ощутил волнение в крови. Что же с ним не так?
Очевидно, многое.
Теперь разные мысли яростно вертелись у него в голове, он пытался найти способ обойти им же самим созданное препятствие. Он так напряженно размышлял над этим, что даже не заметил золоченое ландо с гербом Уорров, выгравированным на двери. Экипаж замедлил ход, чтобы с ним поравняться.
– Тревелин, мне нужно сказать тебе пару слов.
Граф открыл дверцу и властным жестом пригласил Трева присоединиться к нему. Верх экипажа был откинут, чтобы сидящие внутри могли видеть все вокруг и сами находились на виду. Очевидно, отец решил публично его унизить.
Его горе теперь стало полным. Его отвергла женщина, которую он любил, и с полным на то основанием отвергла, прибавил он сердито. Но теперь еще и отец решил доставить ему еще больше мучений.
«Не меньше, чем я заслуживаю», – безжалостно заключил он.
Тревелин залез в ландо и устроился напротив графа.
– Сэр, – сказал он.
– Ну, так что ты можешь сказать в свое оправдание?
– О чем вы? – «На этот раз», – мысленно добавил Трев. Каждый раз, когда отец решал его отчитать, Тревелин начинал с одной и той же преамбулы. Иногда Трев не мог даже представить себе, чем он оскорбил графа, но намного чаще он просто не был уверен, на какое из его прегрешений намекает граф, поэтому самым безопасным курсом действий было изобразить полное непонимание.
– О том, что ты вел двойную жизнь, что участвовал в опасных заданиях, не ставя меня в известность, – сказал граф, протянув ему копию «Таттлера», – что защищал интересы Короны, рискуя собственной жизнью.
– Сэр, мое участие в этом деле было безмерно преувеличено.
– Чушь собачья, – заявил его отец с нехарактерной для него грубостью. – Как представитель палаты лордов я имею доступ к информации, которая превосходит информацию желтой прессы. Однако лишь сегодня утром мне сообщили, что мой сын вовсе не тот бесполезный драчун, за которого я его принимал.
– Извини, что разочаровал тебя.
– Не надо вести себя так дерзко, это не пристало Девериджу.
– Никакой дерзости. Очень хорошо, – сказал Трев без всякого выражения. Он не чувствовал боли, которую своими словами мог бы причинить ему отец. – Я добавлю это к длинному списку поступков, которые не должен совершать настоящий Деверидж.
– Меня информировали, что ты пострадал – кажется, удар головой.
– Я выкарабкаюсь.
– Мне очень приятно слышать это, – сказал граф. И сразу же обратил взгляд на прохожих из высшего света.
Ландо проезжало через фешенебельный район, и граф время от времени кивал тем, кого считал стоящими его внимания. Когда они приблизились к Вестминстерскому мосту, отец снова обратил внимание на сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Тревёлин, многие известные художники использовали человеческое тело как главный мотив своих самых известных шедевров. Даже стены в будуаре нашей королевы расписаны мотивами вакханалий. Держу пари, Пан и его нимфы изображены полураздетыми. Господи, да и в Ватикане множество обнаженных тел, – сказала она в запале, – поэтому не стоит употреблять такие грубые выражения.
– Позволь, я кое-что проясню. После того как мы поженимся, ты намерена по-прежнему проводить долгие часы с незнакомыми мужчинами. С голыми мужчинами. И ты думаешь, это не повод ругаться. Мадам, грубые выражения – это последнее, о чем вам сейчас стоит волноваться. Тебе очень повезет, если я не перекину тебя через колено и…
Она отошла на шаг назад.
– Ты не посмеешь.
– Хочешь убедиться? – Его темные глаза опасно сверкнули. – Ни один мужчина в здравом уме не позволит своей жене так себя вести.
Артемизия гордо вздернула подбородок:
– Тогда мне очень повезло, что я не являюсь ничьей женой. – Она повернулась и пошла к двери, высоко подняв голову. Ее сердце упало. – Я пришлю к тебе Катберта. А потом, если ты уже выздоровел, я бы попросила тебя покинуть этот дом.
Ее голос оборвался, и она не могла поднять на него глаза, иначе ее решительность могла раствориться без следа.
– Ларла, подожди…
– До свидания, Тревёлин, – прошептала она и выскользнула из комнаты. Замок тихо щелкнул за ее спиной. Дверь, которая закрылась в ее сердце, буквально оглушила ее громким грохотом.
Как он мог признаваться ей в любви и в то же время так мало о ней знать? Ей необходимо рисовать, необходимо творить, так же как другим женщинам необходимы дети. Если она была вынуждена бросить рисование всего на несколько дней, то отсутствие этой важной составляющей ее жизни уже оставляло зияющую пустоту.
Идя по длинному коридору к лестнице, Артемизия поняла, что в ее груди образовалась еще большая бездна. Какая-то часть ее сердца по-прежнему принадлежала Тревелину, и ей уже никогда не собрать свое сердце воедино.
Глава 35
Тревелин ураганом проносился по мощеной мостовой, измеряя длинными шагами извилистые улицы. У него в голове стучало, но он не хотел садиться в экипаж, который отвез бы его обратно в «Золотого петуха». Ему необходимо двигаться. Необходимо дать выход своей ярости.
Возможно, следовало удариться головой о кирпичную стену.
Злые слова вылетели из его рта, прежде чем он успел хорошенько подумать. Его злость и ярость стоили ему самой несносной, самой тревожащей, самой великолепной женщины, которую он когда-либо встречал. Она оказалась единственной, с кем он мог бы провести всю свою жизнь.
А теперь она не хотела иметь с ним ничего общего.
Если бы только он проявил выдержку, вспомнил то, чему его учили, поговорил бы с ней в примирительной манере, возможно, ему удалось бы со временем убедить ее вести себя более разумно. Если того требовали обстоятельства, он мог быть убедительным. Его приняли в секретную службу отчасти за умение очаровывать и переубеждать, а Артемизия была умной женщиной. И она непременно поняла бы его позицию. Как бы она отнеслась, если бы он проводил время в компании голых женщин?
«Обнаженных», – услышал он в голове ее голос.
А есть ли на самом деле какое-нибудь различие? Могла ли она забыть об этой части своей природы и смотреть на мужское тело как на совокупность линий и углов? Бог свидетель, один вид ее вызывал в нем желание, даже когда она полностью одета. Может ли у женщин все быть по-другому?
Даже если и нет, он теперь понимал, как мало это имеет значения. Ничто не имело значения, кроме того мига, когда она попрощалась с ним.
И винить он может только себя. Боже, он даже угрожал ее отшлепать, словно она непослушный ребенок. Он мог представить себе эту картину: Артемизия лежит на его коленях с задранной юбкой, ее прелестная попка выставлена на его обозрение. Ему было стыдно признать, что при мысли о ней он ощутил волнение в крови. Что же с ним не так?
Очевидно, многое.
Теперь разные мысли яростно вертелись у него в голове, он пытался найти способ обойти им же самим созданное препятствие. Он так напряженно размышлял над этим, что даже не заметил золоченое ландо с гербом Уорров, выгравированным на двери. Экипаж замедлил ход, чтобы с ним поравняться.
– Тревелин, мне нужно сказать тебе пару слов.
Граф открыл дверцу и властным жестом пригласил Трева присоединиться к нему. Верх экипажа был откинут, чтобы сидящие внутри могли видеть все вокруг и сами находились на виду. Очевидно, отец решил публично его унизить.
Его горе теперь стало полным. Его отвергла женщина, которую он любил, и с полным на то основанием отвергла, прибавил он сердито. Но теперь еще и отец решил доставить ему еще больше мучений.
«Не меньше, чем я заслуживаю», – безжалостно заключил он.
Тревелин залез в ландо и устроился напротив графа.
– Сэр, – сказал он.
– Ну, так что ты можешь сказать в свое оправдание?
– О чем вы? – «На этот раз», – мысленно добавил Трев. Каждый раз, когда отец решал его отчитать, Тревелин начинал с одной и той же преамбулы. Иногда Трев не мог даже представить себе, чем он оскорбил графа, но намного чаще он просто не был уверен, на какое из его прегрешений намекает граф, поэтому самым безопасным курсом действий было изобразить полное непонимание.
– О том, что ты вел двойную жизнь, что участвовал в опасных заданиях, не ставя меня в известность, – сказал граф, протянув ему копию «Таттлера», – что защищал интересы Короны, рискуя собственной жизнью.
– Сэр, мое участие в этом деле было безмерно преувеличено.
– Чушь собачья, – заявил его отец с нехарактерной для него грубостью. – Как представитель палаты лордов я имею доступ к информации, которая превосходит информацию желтой прессы. Однако лишь сегодня утром мне сообщили, что мой сын вовсе не тот бесполезный драчун, за которого я его принимал.
– Извини, что разочаровал тебя.
– Не надо вести себя так дерзко, это не пристало Девериджу.
– Никакой дерзости. Очень хорошо, – сказал Трев без всякого выражения. Он не чувствовал боли, которую своими словами мог бы причинить ему отец. – Я добавлю это к длинному списку поступков, которые не должен совершать настоящий Деверидж.
– Меня информировали, что ты пострадал – кажется, удар головой.
– Я выкарабкаюсь.
– Мне очень приятно слышать это, – сказал граф. И сразу же обратил взгляд на прохожих из высшего света.
Ландо проезжало через фешенебельный район, и граф время от времени кивал тем, кого считал стоящими его внимания. Когда они приблизились к Вестминстерскому мосту, отец снова обратил внимание на сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72