– Красноносый олень Рудольфа, – смеясь, воскликнула она, и я поднялся, чтобы защитить себя.
– Что ты делаешь?! Это же не смывается!
– Великолепно! – засмеялась она. – Теперь ты будешь заметен даже в толпе!
Я был шокирован таким неподобающим в нашем положении легкомыслием, приняв полный достоинства вид, отправился на поиски сухой пары брюк. Шерри, откинувшись на матраце, наблюдала, как я роюсь в сумке.
– И сколько это продлится? – спросила она.
– Дней пять, – ответил я и остановился, прислушиваясь к завываниям ветра.
– Откуда ты знаешь?
– Это всегда длится пять дней, – объяснил я, натягивая шорты.
– Что ж, у нас будет время, чтобы еще ближе узнать друг друга.
Из-за циклона мы словно попали в заточение. Было непривычно постоянно находиться бок о бок в тесной пещере. Каждое путешествие наружу, вызванное природной необходимостью или визитом к Чабби и Анджело, было сопряжено с неудобствами и риском. Хотя в течение первых двенадцати часов с пальм были сорваны почти все кокосы, и самые слабые деревья были уже повалены, время от времени раздавался треск падающего ствола, и в стороне, будто стрелы, разлетались щепки и отломанные ветки. Гонимые ветром, они могли ослепить или серьезно ранить.
Чабби и Анджело часами колдовали над моторами. Они разобрали их и очистили от морской соли. Работа в этой ситуации была наилучшим занятием.
В нашей пещере, когда первоначальная новизна прошла, надвигался кризис. Я еще не до конца понимал его, однако ощущал его опасность. Я отдавал себе отчет, что никогда не понимал до глубины характера Шерри. Многие вопросы оставались без ответа. Она не пускала меня дальше какого-то барьера, оставаясь недоступной. До сих пор она не высказывала мне своих чувств и не задавала вопросов о будущем. Мне это казалось странным. Любая другая женщина, из тех что я знал, всегда ожидала, более того – требовала объяснений в любви и страсти. Я чувствовал, что эта нерешительность доставляет ей самой не меньше огорчений, чем мне. Она словно попала в ловушку и пыталась выбраться наружу, и от этого страдали ее эмоции. Однако, об этом не было сказано ни слова. Мы будто пришли к молчаливому соглашению не обсуждать наши чувства. Мне это давалось с трудом, ведь я любовник, привыкший изливать свои чувства в пышных фразах. И если пока не удалось заставить эту пташку спуститься с ветки ко мне на ладонь, то, наверно, отчасти потому, что я не прилагал должных усилий. Я бы мог без особых трудностей наверстать упущенное, но отсутствие будущего сдерживало меня. Казалось, для Шерри ваши отношения продлятся не далее заката. И все же я знал, что она этого не желает – иногда периоды уныния сменялись у нее вспышками страсти, в искренности которых не оставалось сомнений.
Однажды я завел разговор о своих планах на будущее после подъема со дна сокровищ – как я закажу себе новое судно по собственному проекту, которое воплотит в себе все лучшее, что было у «Балерины», как я построю себе новое жилище в Черепашьем Заливе, которое уже не удостоишь звания домишка, как я обставлю его и кто в нем будет жить. Шерри отмалчивалась. Когда слова у меня иссякли, она отвернулась от меня на матраце, притворяясь спящей, но я мог, даже не прикасаясь к ней, ощутить напряжение во всем ее теле.
В другой раз я поймал ее прежний враждебный, почти ненавидящий взгляд. А через час она была охвачена безумием страсти, в полном противоречии с ее предшествующим настроением.
Она разбирала и чинила мою одежду из сумки, и, сидя по-турецки на матраце, делала старательные, аккуратные стежки. Когда я поблагодарил ее, в ответ она произнесла что-то язвительно-насмешливое, и все закончилось шумным скандалом. В конце концов, она кинулась наружу из пещеры и побежала, сгибаясь под порывами ветра к жилищу Чабби. Она не возвращалась до самой темноты, пока Чабби не привел ее назад, освещая дорогу фонарем.
Чабби одарил меня взглядом, способным испепелить менее выдержанного человека, и холодно отказался зайти на глоток виски. Это могло означать, что он либо болен, либо не в настроении. А затем, что-то неодобрительно бормоча, снова исчез в темноте.
К концу четвертого дня мои нервы были на пределе. Я продолжал размышлять о странном поведении Шерри со всех точек зрения и сделал некоторые выводы.
Заключенная вместе со мной в тесных стенах пещеры, она была вынуждена, наконец, задуматься о том, что ее связывает со мной. Она влюбилась, наверно, впервые в жизни, и ее бунтарский, независимый дух воспротивился этим новым чувствам. Признаться, для меня это также не было весьма приятным переживанием. Я наслаждался краткими периодами любви и раскаянием перед каждой новой ссорой, но с жадным нетерпением ждал, когда же она осознает неизбежность своего состояния и полностью покорится ему.
Я все еще пребывал в ожидании этого счастливого момента, когда на пятый день проснулся на заре. Весь остров был охвачен странной тишиной, которая казалась почти мертвой, после рева бури. Я лежал и молча прислушивался, не открывая глаз, однако почувствовал, как Шерри пошевелилась возле меня. Я повернул голову и посмотрел ей в лицо.
– Шторм кончился, – тихо произнесла она и поднялась с постели.
Бок о бок мы вышли из пещеры навстречу раннему свету солнца и замигали, глядя на опустошение, оставленное бурей. Остров походил на поле сражения периода Первой мировой войны. Буря сорвала с пальм листву, и голые стволы, устремленные в небо, имели какой-то трагический вид. Земля под ними была густо усеяна ветвями и кокосами. Над все этим царила тишина. В воздухе не было ни какого движения, небо было бледно-голубого цвета и затянутое дымкой из взбаламученного песка и мелких морских брызг. Анджело и Чабби показались из пещеры, как два медведя, большой и маленький, в конце зимы. Они остановились, оглядываясь по сторонам.
Внезапно Анджело издал клич наподобие команчей, и на четыре фута подпрыгнул в воздух. После пяти дней принудительного заключения, его животный дух рвался наружу. Он, как борзая, пустился бежать через пальмовую рощу.
– Кто последний прыгнет в воду, тот фашист! – крикнул он, и Шерри первая приняла вызов. Она была на десять футов позади него, когда они домчались до пляжа, но в воду бросились уже одновременно, не раздеваясь, и стали бросаться друг в друга пригоршнями мокрого песка. Мы с Чабби последовали за ними размеренным шагом, более подобающим нашему возрасту. Не снимая с себя яркой полосатой пижамы, Чабби погрузил свои окорока в море.
– Хороша водичка, надо сказать, – серьезно произнес он. Я сделал затяжку, куря свою сигару сидя по грудь в воде, а затем отдал остаток сигары Чабби.
– Потеряли пять дней, Чабби, – сказал я, и он тотчас нахмурился.
– Пора приниматься за дело, – проворчал он, сидя в лагуне, облаченный в полосатую желто-малиновую пижаму, с сигарой во рту, похожий на большую коричневую лягушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99