Лицо ее даже в темноте казалось мертвенно-бледным.
«О, благодарю тебя, Боже! Благодарю!» – вздохнула я. В этот момент я вспомнила свой наср, ту клятву, которую я сегодня дала. Бог исполнил основную часть моей просьбы: он вернул мне Махтаб. Я была вне себя от радости, но эта радость смешивалась с тревогой: мой ребенок был таким измученным, подавленным и больным.
Я обняла мужа и дочурку.
– Я люблю тебя за то, что ты привез ее домой, – сказала я.
Я понимала нелепость своих слов: ведь это он был причиной моих страданий.
– Я думаю, что этот налет был знаком от Аллаха, – сказал Муди. – Ничего хорошего не выйдет, если мы будем жить раздельно. В такое время надо быть вместе. Я очень беспокоился о тебе. Мы не должны расставаться.
Лоб Махтаб покрылся капельками пота. Я протянула руки, и Муди отдал ее мне. Как хорошо было снова обнять мою девочку!
Закутав в одеяло, я приложила к ее горячему лбу смоченную водой тряпочку. Махтаб была вся в каком-то напряжении. Похоже, она боялась сказать хоть слово в присутствии Муди.
– Она что-нибудь ела? – спросила я.
– Да, – заверил он. Девочка очень похудела.
Всю ночь Муди не спускал с нас глаз. Махтаб ничего не говорила, была по-прежнему вялой, но температура спала. Мы провели ночь втроем в одной постели. Махтаб лежала посередине. Она часто просыпалась. Ее мучили боли в животе и понос.
Утром, собираясь уходить, Муди сказал мне не со злобой, но уже и не так сердечно, как ночью:
– Одень ее.
– Прошу тебя, не забирай Махтаб.
– Нет, я не оставлю ее здесь с тобой.
Я не осмелилась спорить с ним. Муди имел надо мной абсолютную власть. Махтаб молча согласилась одеться, а дома оставалась мать, которой казалось, что ее сердце разорвется от отчаяния.
Между нами троими происходило что-то непонятное. Много времени ушло у меня на то, чтобы заметить какие-то неуловимые изменения в нашем поведении, но интуитивно я чувствовала, что мы вступаем в новую фазу нашего совместного существования.
Муди стал мягче, менее агрессивен и более рассудителен. Внешне он казался даже спокойным и уравновешенным. В его глазах я могла отметить все более глубокую заботу. Его беспокоили материальные проблемы.
– Мне по-прежнему не платят за работу в клинике, – жаловался он.
– Тогда откуда у тебя деньги? – спросила я.
– Я беру взаймы у Маммаля.
Я все-таки не верила ему. Я не сомневалась, что ему хочется убедить меня, что у нас нет денег и поэтому мы ничего не можем изменить в нашей ситуации.
Он стал приводить Махтаб домой каждый вечер, за исключением тех дней, когда у него были ночные дежурства. Через пару недель он уже позволял иногда Махтаб оставаться со мной весь день, когда он был на работе, но щеколда, задвинутая на дверях с двойным замком, давала нам ясно понять, что мы по-прежнему в заключении.
Однажды утром он вышел, как обычно. Я ждала знакомый щелчок закрываемой двери, но не услышала его. До меня донеслось лишь эхо удаляющихся шагов Муди. Подбежав к окну спальни, я увидела его на улице.
Неужели он забыл нас закрыть? А может быть, это лишь ловушка? Мы с Махтаб по-прежнему сидели дома. Через несколько часов он вернулся. Его хорошее настроение укрепило меня в убеждении, что незапертая дверь была проверкой. И теперь он был доволен, что мы оправдали доверие.
Все чаще и с большим волнением Муди говорил о нас троих как о семье, стремясь к тому, чтобы наш союз стал надежной защитой в этом чужом мире. Проходили дни и недели, и я все больше убеждалась, что он вернул Махтаб навсегда.
Махтаб тоже изменилась. Постепенно я узнала о ее жизни без от меня.
– Ты часто плакала? Ты просила папу, чтобы он привез тебя сюда? – спрашивала я.
– Нет, – ответила она тихим испуганным голоском. – Я не просила. Я не плакала. Я ни с кем не разговаривала, не играла, я ничего не делала.
Я неоднократно пыталась разрушить эту стену страха даже передо мной. В конце концов мне удалось узнать, что ее постоянно расспрашивали, особенно жена племянника Муди, Малюк. У нее выпытывали, ходила ли мама с ней в посольство, пыталась ли убежать из страны. Махтаб всегда отвечала односложно: «Нет!».
– Я пробовала убежать из дома, мамочка, – сказала она, точно думала, что я буду злиться на нее за то, что она не сумела выбраться оттуда.
В душе я была благодарна судьбе, что ей не удалось этого сделать. Я представляла себе маленькую одинокую Махтаб на запруженных улицах Тегерана, среди беспорядочно движущихся автомобилей, управляемых неосторожными водителями, среди этих бездушных, злых и подозрительных полицейских. Меня охватывал ужас.
Долгие дни, проведенные взаперти, я мучительно размышляла, анализировала ситуацию. Я не сомневалась, что никогда не привыкну к жизни в Иране. Я знала также, что мне нельзя верить больному, неуравновешенному Муди. Сейчас он стал более рассудительным, не таким агрессивным, но ни в коем случае я не должна полагаться на него.
Пока я разработала только общую стратегию. Меня глубоко обеспокоили расспросы Малюк, и я пришла к выводу, что должна все сохранять в тайне от дочери. Не буду говорить ей о возвращении в Америку. Это решение было для меня очень болезненным.
Маммаль и Насерин по-прежнему жили у родственников. Реза и Эссей вернулись в свой дом. Мы с Эссей втайне подружились.
Шестнадцатый день персидского месяца ордибехешт, который в этом году выпадал на 6 мая, – это день рождения Мехди, двенадцатого имама.
Много веков назад имам Мехди исчез, но шииты верят, что в день Страшного суда он появится вместе с Иисусом. По обычаю в этот день ему следует высказывать разные пожелания и просьбы.
Эссей пригласила меня пойти с ней к одной старой женщине, которая в этот день отмечала сороковую годовщину исполнения своего насра. Она поклялась, что если дочь излечится от смертельной болезни, будет каждый год в день рождения имама Мехди организовывать праздничные встречи.
Эссей пояснила, что на приеме будет около двадцати женщин. В моем воображении уже рисовался длинный день плача и молитв, поэтому я сказала, что у меня нет желания идти туда.
– Пойдем со мной, – просила Эссей. – Каждый, кто хочет, чтобы его желание исполнилось, идет туда, платит женщине, которая читает Коран, а она молится за него. На протяжении года перед следующим рождением имама Мехди это желание обязательно исполнится. Разве у тебя нет никакого желания? – Эссей тепло и искренне улыбнулась мне. Она знала мое желание!
– Хорошо, – ответила я. – Если Муди позволит, я пойду.
К моему удивлению, Муди согласился. Почти все его родственницы идут туда, а Эссей проследит за мной и Махтаб. Он даже хотел, чтобы я приняла участие в этом благочестивом собрании.
Тот день был полон неожиданностей. Мы вошли в дом и увидели женщин без чадры, одетых в пестрые одежды:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
«О, благодарю тебя, Боже! Благодарю!» – вздохнула я. В этот момент я вспомнила свой наср, ту клятву, которую я сегодня дала. Бог исполнил основную часть моей просьбы: он вернул мне Махтаб. Я была вне себя от радости, но эта радость смешивалась с тревогой: мой ребенок был таким измученным, подавленным и больным.
Я обняла мужа и дочурку.
– Я люблю тебя за то, что ты привез ее домой, – сказала я.
Я понимала нелепость своих слов: ведь это он был причиной моих страданий.
– Я думаю, что этот налет был знаком от Аллаха, – сказал Муди. – Ничего хорошего не выйдет, если мы будем жить раздельно. В такое время надо быть вместе. Я очень беспокоился о тебе. Мы не должны расставаться.
Лоб Махтаб покрылся капельками пота. Я протянула руки, и Муди отдал ее мне. Как хорошо было снова обнять мою девочку!
Закутав в одеяло, я приложила к ее горячему лбу смоченную водой тряпочку. Махтаб была вся в каком-то напряжении. Похоже, она боялась сказать хоть слово в присутствии Муди.
– Она что-нибудь ела? – спросила я.
– Да, – заверил он. Девочка очень похудела.
Всю ночь Муди не спускал с нас глаз. Махтаб ничего не говорила, была по-прежнему вялой, но температура спала. Мы провели ночь втроем в одной постели. Махтаб лежала посередине. Она часто просыпалась. Ее мучили боли в животе и понос.
Утром, собираясь уходить, Муди сказал мне не со злобой, но уже и не так сердечно, как ночью:
– Одень ее.
– Прошу тебя, не забирай Махтаб.
– Нет, я не оставлю ее здесь с тобой.
Я не осмелилась спорить с ним. Муди имел надо мной абсолютную власть. Махтаб молча согласилась одеться, а дома оставалась мать, которой казалось, что ее сердце разорвется от отчаяния.
Между нами троими происходило что-то непонятное. Много времени ушло у меня на то, чтобы заметить какие-то неуловимые изменения в нашем поведении, но интуитивно я чувствовала, что мы вступаем в новую фазу нашего совместного существования.
Муди стал мягче, менее агрессивен и более рассудителен. Внешне он казался даже спокойным и уравновешенным. В его глазах я могла отметить все более глубокую заботу. Его беспокоили материальные проблемы.
– Мне по-прежнему не платят за работу в клинике, – жаловался он.
– Тогда откуда у тебя деньги? – спросила я.
– Я беру взаймы у Маммаля.
Я все-таки не верила ему. Я не сомневалась, что ему хочется убедить меня, что у нас нет денег и поэтому мы ничего не можем изменить в нашей ситуации.
Он стал приводить Махтаб домой каждый вечер, за исключением тех дней, когда у него были ночные дежурства. Через пару недель он уже позволял иногда Махтаб оставаться со мной весь день, когда он был на работе, но щеколда, задвинутая на дверях с двойным замком, давала нам ясно понять, что мы по-прежнему в заключении.
Однажды утром он вышел, как обычно. Я ждала знакомый щелчок закрываемой двери, но не услышала его. До меня донеслось лишь эхо удаляющихся шагов Муди. Подбежав к окну спальни, я увидела его на улице.
Неужели он забыл нас закрыть? А может быть, это лишь ловушка? Мы с Махтаб по-прежнему сидели дома. Через несколько часов он вернулся. Его хорошее настроение укрепило меня в убеждении, что незапертая дверь была проверкой. И теперь он был доволен, что мы оправдали доверие.
Все чаще и с большим волнением Муди говорил о нас троих как о семье, стремясь к тому, чтобы наш союз стал надежной защитой в этом чужом мире. Проходили дни и недели, и я все больше убеждалась, что он вернул Махтаб навсегда.
Махтаб тоже изменилась. Постепенно я узнала о ее жизни без от меня.
– Ты часто плакала? Ты просила папу, чтобы он привез тебя сюда? – спрашивала я.
– Нет, – ответила она тихим испуганным голоском. – Я не просила. Я не плакала. Я ни с кем не разговаривала, не играла, я ничего не делала.
Я неоднократно пыталась разрушить эту стену страха даже передо мной. В конце концов мне удалось узнать, что ее постоянно расспрашивали, особенно жена племянника Муди, Малюк. У нее выпытывали, ходила ли мама с ней в посольство, пыталась ли убежать из страны. Махтаб всегда отвечала односложно: «Нет!».
– Я пробовала убежать из дома, мамочка, – сказала она, точно думала, что я буду злиться на нее за то, что она не сумела выбраться оттуда.
В душе я была благодарна судьбе, что ей не удалось этого сделать. Я представляла себе маленькую одинокую Махтаб на запруженных улицах Тегерана, среди беспорядочно движущихся автомобилей, управляемых неосторожными водителями, среди этих бездушных, злых и подозрительных полицейских. Меня охватывал ужас.
Долгие дни, проведенные взаперти, я мучительно размышляла, анализировала ситуацию. Я не сомневалась, что никогда не привыкну к жизни в Иране. Я знала также, что мне нельзя верить больному, неуравновешенному Муди. Сейчас он стал более рассудительным, не таким агрессивным, но ни в коем случае я не должна полагаться на него.
Пока я разработала только общую стратегию. Меня глубоко обеспокоили расспросы Малюк, и я пришла к выводу, что должна все сохранять в тайне от дочери. Не буду говорить ей о возвращении в Америку. Это решение было для меня очень болезненным.
Маммаль и Насерин по-прежнему жили у родственников. Реза и Эссей вернулись в свой дом. Мы с Эссей втайне подружились.
Шестнадцатый день персидского месяца ордибехешт, который в этом году выпадал на 6 мая, – это день рождения Мехди, двенадцатого имама.
Много веков назад имам Мехди исчез, но шииты верят, что в день Страшного суда он появится вместе с Иисусом. По обычаю в этот день ему следует высказывать разные пожелания и просьбы.
Эссей пригласила меня пойти с ней к одной старой женщине, которая в этот день отмечала сороковую годовщину исполнения своего насра. Она поклялась, что если дочь излечится от смертельной болезни, будет каждый год в день рождения имама Мехди организовывать праздничные встречи.
Эссей пояснила, что на приеме будет около двадцати женщин. В моем воображении уже рисовался длинный день плача и молитв, поэтому я сказала, что у меня нет желания идти туда.
– Пойдем со мной, – просила Эссей. – Каждый, кто хочет, чтобы его желание исполнилось, идет туда, платит женщине, которая читает Коран, а она молится за него. На протяжении года перед следующим рождением имама Мехди это желание обязательно исполнится. Разве у тебя нет никакого желания? – Эссей тепло и искренне улыбнулась мне. Она знала мое желание!
– Хорошо, – ответила я. – Если Муди позволит, я пойду.
К моему удивлению, Муди согласился. Почти все его родственницы идут туда, а Эссей проследит за мной и Махтаб. Он даже хотел, чтобы я приняла участие в этом благочестивом собрании.
Тот день был полон неожиданностей. Мы вошли в дом и увидели женщин без чадры, одетых в пестрые одежды:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97