Мы встретимся с ним там. И больше никогда не расстанемся. Там все будет иначе. Но здесь… – Она вдруг задохнулась. – Здесь было слишком хорошо.
– Ты хочешь домой? – спросила Сью.
– Домой? Ты имеешь в виду Штаты? Да, я хочу туда, но это не мой дом. Это… как бы тебе объяснить… В общем, я устала, я плохо выгляжу и вообще мне необходимо собрать себя в одно целое. Из кусков. Ты поможешь мне?
Она с мольбой смотрела на Сью.
– Да.
– И ты не станешь… – у Лиззи опять перехватило дыхание, – ты не станешь противиться моему желанию воссоединиться с Джимми? Скажи, не станешь?
– Нет, – выдавила Сью, чувствуя, как по ее спине от ужаса забегали мурашки. – Я всегда буду на твоей стороне, моя милая, милая девочка.
– Я так и знала. – Сью показалось, будто в глазах Лиззи блеснули слезы. Но ей, наверное, это только показалось. – Он хотел, чтоб его похоронили в океане. Вблизи этого острова. Он любил этот остров. Сью?..
– Да, детка?
– Поговори с его матерью и братьями. Они все поймут. Я знаю, они сделают так, как хотел Джимми.
– Но есть еще и Айра, – осторожно заметила Сью.
– Она не имеет никакого значения. Она даже не сможет взять его тело. Понимаешь, существует закон, согласно которому вращаются планеты, день сменяется ночью и так далее. И это тоже подчиняется такому же закону. Ты поняла меня, Сью?
– Кажется, да, милая.
– Я знала, что ты поймешь. А теперь уходи. Про маму мне расскажешь потом. Я сейчас все равно ничего не смогу понять.
АНДЖЕЙ КОВАЛЬСКИ, ИСКАТЕЛЬ ПРИКЛЮЧЕНИЙ И ТОГО, ЧЕГО НЕ БЫВАЕТ НА ЭТОМ СВЕТЕ
Солнце заходило медленно и торжественно. Под его лучами ослепительно блестели снежные вершины гор. Это было потрясающее зрелище, пир для глаз, однако Анджей знал: стоит исчезнуть за горизонтом последним лучам, и на землю падет зверский холод, от которого не спасет вечно барахливший обогреватель в его стареньком «лендровере» – вездеходе.
Ему осточертела эта страна, где люди убивают друг друга из страха, от лени что-либо понять, в силу природной – генетической – жестокости. Ему казалось порой, что сюда собрались маньяки со всего света, которых, как наркотик, возбуждает вид пролитой крови. Таких людей было слишком много, а потому, думал Анджей, войны на Земле не прекратятся никогда.
Его репортажи будут читать те, кто и без того осуждает эту бессмысленную войну. Другие, ее одобряющие, ничего подобного не читают. А потому занимается он бессмысленным делом. К черту эту профессиональную одержимость – он забыл, когда в последний раз принимал ванну и ел нормальную европейскую пищу.
Если верить карте, которую дал ему в Джелалабаде коллега, корреспондент «Радио Рома», эта территория не контролируется никем. Однако Анджей знал, что карты составляются людьми, ни хрена не разбирающимися в расстановке сил. Впрочем, кто в ней разбирается?
Русские скоро уйдут, думал он. И начнется страшная междоусобица, пока власть не достанется кому-нибудь сверхкровожадному и бесчеловечному. Как ни парадоксально это звучит, но лишь такой человек способен спасти истерзанную войной страну и силой заставить людей растить деревья и злаки, а не сеять смерть. Таких людей обычно осуждают современники, зато возвеличивают потомки. Тому пример Петр Первый. Когда-то с ним рядом наверняка поставят Сталина. Это сейчас русские вытирают об его давно сгнивший труп ноги.
Анджей встречался и разговаривал с местными жителями. Все они, даже интеллигенция, казались ему религиозными фанатиками. Но он вскоре понял, что такими их сделала война. Ему приходилось бывать в мусульманских странах, где люди спокойно жили и занимались мирным трудом. Да, почти все без исключения мусульмане почитают аллаха и его пророка Магомета, но фанатики среди них встречаются не чаще, чем среди католиков или протестантов.
Он вспомнил Россию послевоенных лет и идеологический фанатизм, которым были заражены все эти оборванные, полуголодные люди. Ни тогда, ни сейчас он их не осуждал, но и не жалел. Каждый выбирает то, что ему по душе. Афганцев он жалел – им навязали эту войну люди другой веры, а точнее, те, которые не верят ни во что, сумев поссорить между собой мусульман.
Нет, определение «русские» очень неточное. Здесь, в этом страшном котле войны, варится не один десяток людей различных национальностей, да и те русские, с кем ему довелось встретиться, очень разные. Одни с пеной у рта доказывают свою правоту и искренне верят, что пришли в чужую страну с освободительной миссией. Это не русские – это советские, новая раса, выращенная на щедро удобренной марксистской утопией почве. Другие – их, оказывается, не так уж и мало – стыдятся того, что вынуждены делать. Их грызет совесть. Ему рассказывали про одного старшего лейтенанта, который пустил себе пулю в лоб, узнав, что в колонне, которую обстреляло из гранатометов его подразделение, были в основном женщины, дети, старики…
Его раздумья прервал нарастающий гул вертолета. Он огляделся по сторонам. Пустыня. Укрыться можно разве что под машиной. Но это не имело никакого смысла. Будь что будет.
Ему не хотелось быть расстрелянным и съеденным шакалами и хищными птицами, но в то же время он не чувствовал страха. Анджей горько усмехнулся. Последнее время он вообще ничего не чувствовал.
Рев нарастал. Вертолет летел над седловиной между двух горных вершин. Он был похож на огромную пиявку, с сытым урчанием переваривающую кровь.
Анджей заглушил мотор. Есть шанс, что его не заметят, – тьма успеет накрыть землю прежде, чем вертолет окажется над его головой. В этой стране ночь как густые паркеровские чернила и наступает внезапно.
Он закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья, борясь со сном. Зазвучала музыка – последнее время в его голове часто звучала музыка. Он видел перед глазами изуродованные – без головы и конечностей – трупы людей, и обычно это зрелище сопровождалось Баркаролой либо Третьей балладой Шопена. Он думал о том, что такую прекрасную музыку мог написать лишь безумец.
Судя по звуку, вертолет приближался медленно либо совсем не приближался.
Анджей открыл глаза. Сумерки уже начали превращаться в ночь. Большая черная пиявка странно болталась из стороны в сторону, словно воздушный шар в потоках воздуха.
Либо попал в аэродинамическую трубу, либо…
Анджей включил зажигание и нажал на газ. Машина с ревом помчалась по кочкам. Он понимал, что представляет собой прекрасную мишень, но профессиональное любопытство взяло верх.
Пока он доехал до места, над которым болтался вертолет, стемнело окончательно. Рев стоял оглушительный. Прислушавшись, Анджей определил: что-то случилось с мотором.
И вдруг он понял, что машина падает на землю. Сперва он уловил это каким-то чутьем, потом увидел само падение, которое продолжалось, как ему показалось, очень долго, хотя в действительности длилось считанные секунды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
– Ты хочешь домой? – спросила Сью.
– Домой? Ты имеешь в виду Штаты? Да, я хочу туда, но это не мой дом. Это… как бы тебе объяснить… В общем, я устала, я плохо выгляжу и вообще мне необходимо собрать себя в одно целое. Из кусков. Ты поможешь мне?
Она с мольбой смотрела на Сью.
– Да.
– И ты не станешь… – у Лиззи опять перехватило дыхание, – ты не станешь противиться моему желанию воссоединиться с Джимми? Скажи, не станешь?
– Нет, – выдавила Сью, чувствуя, как по ее спине от ужаса забегали мурашки. – Я всегда буду на твоей стороне, моя милая, милая девочка.
– Я так и знала. – Сью показалось, будто в глазах Лиззи блеснули слезы. Но ей, наверное, это только показалось. – Он хотел, чтоб его похоронили в океане. Вблизи этого острова. Он любил этот остров. Сью?..
– Да, детка?
– Поговори с его матерью и братьями. Они все поймут. Я знаю, они сделают так, как хотел Джимми.
– Но есть еще и Айра, – осторожно заметила Сью.
– Она не имеет никакого значения. Она даже не сможет взять его тело. Понимаешь, существует закон, согласно которому вращаются планеты, день сменяется ночью и так далее. И это тоже подчиняется такому же закону. Ты поняла меня, Сью?
– Кажется, да, милая.
– Я знала, что ты поймешь. А теперь уходи. Про маму мне расскажешь потом. Я сейчас все равно ничего не смогу понять.
АНДЖЕЙ КОВАЛЬСКИ, ИСКАТЕЛЬ ПРИКЛЮЧЕНИЙ И ТОГО, ЧЕГО НЕ БЫВАЕТ НА ЭТОМ СВЕТЕ
Солнце заходило медленно и торжественно. Под его лучами ослепительно блестели снежные вершины гор. Это было потрясающее зрелище, пир для глаз, однако Анджей знал: стоит исчезнуть за горизонтом последним лучам, и на землю падет зверский холод, от которого не спасет вечно барахливший обогреватель в его стареньком «лендровере» – вездеходе.
Ему осточертела эта страна, где люди убивают друг друга из страха, от лени что-либо понять, в силу природной – генетической – жестокости. Ему казалось порой, что сюда собрались маньяки со всего света, которых, как наркотик, возбуждает вид пролитой крови. Таких людей было слишком много, а потому, думал Анджей, войны на Земле не прекратятся никогда.
Его репортажи будут читать те, кто и без того осуждает эту бессмысленную войну. Другие, ее одобряющие, ничего подобного не читают. А потому занимается он бессмысленным делом. К черту эту профессиональную одержимость – он забыл, когда в последний раз принимал ванну и ел нормальную европейскую пищу.
Если верить карте, которую дал ему в Джелалабаде коллега, корреспондент «Радио Рома», эта территория не контролируется никем. Однако Анджей знал, что карты составляются людьми, ни хрена не разбирающимися в расстановке сил. Впрочем, кто в ней разбирается?
Русские скоро уйдут, думал он. И начнется страшная междоусобица, пока власть не достанется кому-нибудь сверхкровожадному и бесчеловечному. Как ни парадоксально это звучит, но лишь такой человек способен спасти истерзанную войной страну и силой заставить людей растить деревья и злаки, а не сеять смерть. Таких людей обычно осуждают современники, зато возвеличивают потомки. Тому пример Петр Первый. Когда-то с ним рядом наверняка поставят Сталина. Это сейчас русские вытирают об его давно сгнивший труп ноги.
Анджей встречался и разговаривал с местными жителями. Все они, даже интеллигенция, казались ему религиозными фанатиками. Но он вскоре понял, что такими их сделала война. Ему приходилось бывать в мусульманских странах, где люди спокойно жили и занимались мирным трудом. Да, почти все без исключения мусульмане почитают аллаха и его пророка Магомета, но фанатики среди них встречаются не чаще, чем среди католиков или протестантов.
Он вспомнил Россию послевоенных лет и идеологический фанатизм, которым были заражены все эти оборванные, полуголодные люди. Ни тогда, ни сейчас он их не осуждал, но и не жалел. Каждый выбирает то, что ему по душе. Афганцев он жалел – им навязали эту войну люди другой веры, а точнее, те, которые не верят ни во что, сумев поссорить между собой мусульман.
Нет, определение «русские» очень неточное. Здесь, в этом страшном котле войны, варится не один десяток людей различных национальностей, да и те русские, с кем ему довелось встретиться, очень разные. Одни с пеной у рта доказывают свою правоту и искренне верят, что пришли в чужую страну с освободительной миссией. Это не русские – это советские, новая раса, выращенная на щедро удобренной марксистской утопией почве. Другие – их, оказывается, не так уж и мало – стыдятся того, что вынуждены делать. Их грызет совесть. Ему рассказывали про одного старшего лейтенанта, который пустил себе пулю в лоб, узнав, что в колонне, которую обстреляло из гранатометов его подразделение, были в основном женщины, дети, старики…
Его раздумья прервал нарастающий гул вертолета. Он огляделся по сторонам. Пустыня. Укрыться можно разве что под машиной. Но это не имело никакого смысла. Будь что будет.
Ему не хотелось быть расстрелянным и съеденным шакалами и хищными птицами, но в то же время он не чувствовал страха. Анджей горько усмехнулся. Последнее время он вообще ничего не чувствовал.
Рев нарастал. Вертолет летел над седловиной между двух горных вершин. Он был похож на огромную пиявку, с сытым урчанием переваривающую кровь.
Анджей заглушил мотор. Есть шанс, что его не заметят, – тьма успеет накрыть землю прежде, чем вертолет окажется над его головой. В этой стране ночь как густые паркеровские чернила и наступает внезапно.
Он закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья, борясь со сном. Зазвучала музыка – последнее время в его голове часто звучала музыка. Он видел перед глазами изуродованные – без головы и конечностей – трупы людей, и обычно это зрелище сопровождалось Баркаролой либо Третьей балладой Шопена. Он думал о том, что такую прекрасную музыку мог написать лишь безумец.
Судя по звуку, вертолет приближался медленно либо совсем не приближался.
Анджей открыл глаза. Сумерки уже начали превращаться в ночь. Большая черная пиявка странно болталась из стороны в сторону, словно воздушный шар в потоках воздуха.
Либо попал в аэродинамическую трубу, либо…
Анджей включил зажигание и нажал на газ. Машина с ревом помчалась по кочкам. Он понимал, что представляет собой прекрасную мишень, но профессиональное любопытство взяло верх.
Пока он доехал до места, над которым болтался вертолет, стемнело окончательно. Рев стоял оглушительный. Прислушавшись, Анджей определил: что-то случилось с мотором.
И вдруг он понял, что машина падает на землю. Сперва он уловил это каким-то чутьем, потом увидел само падение, которое продолжалось, как ему показалось, очень долго, хотя в действительности длилось считанные секунды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101