Молитесь, чтобы мне хватило терпения и сил…
Прошло несколько дней, а он не возвращался; но, поскольку мы уже привыкли к его внезапным отъездам и приездам и к тому, что он редко разделял ложе с Беренгарией, мы не волновались. И даже Бургинь молчала – возможно, потому, что ее муж также не появлялся всю зиму. Втайне я радовалась этому; разумеется, я не собиралась жалеть Бургинь. Я знала, что их брак – ее рук дело. Я не позволяла себе жалеть Раймонда, понимая, что не должна думать о нем.
Кого мне действительно было жаль, так это молодого Балдуина. Брат поведал мне, что юноша все еще страдает по Бургинь.
– Если бы он провел с нами зиму, он бы радовался, что освободился от нее, – язвительно отвечала я. – Сколько нам пришлось вытерпеть! Какой счастливый день настанет для нас с Беренгарией, когда мы распрощаемся с этой особой навсегда!
– Боюсь, Джоан, – со вздохом отвечал брат, – что этот день не за горами. Я сделал все возможное, чтобы покончить с распрей, приведшей меня сюда, но все идет не так, как надо. Конрад открыто отказывается возвращаться в Аскалон и участвовать в Крестовом походе. В результате я вынужден был объявить остальным, что в случае отказа Конрад должен откупиться доходами, полученными в Тире. В ответ он пригрозил собрать в Тире бургундцев и всех французов – как тех, кто сбежал сюда, в Акру, так и тех немногих, кто еще хранит нам верность. Как можем мы без них восстановить крепость Аскалон и идти на Иерусалим? И как нам продолжать Крестовый поход, если друзья ссорятся друг с другом и со мной? Я попытаюсь помирить их, когда вернусь в Аскалон… если все еще не разбежались оттуда. Кроме того, я еще веду переговоры с Саладином, пытаюсь заключить договор, который устроит обе стороны!
За несколько дней до Пасхи Ричард уехал; в начале апреля он написал Гвидо, что ему не удалось задержать остатки французской армии в Аскалоне. Однако он просил Гвидо по-прежнему не впускать французов в Акру.
«Уехали семьсот наших лучших рыцарей! – писал он. – Саладин узнал об их отступничестве и собирает войско. Но, несмотря на все беды, мы трудимся денно и нощно. Я сам, собственными руками, кладу камни».
Через семь или восемь дней к нам приплыл Роберт, приор Герфордский, и привез известие, еще сильнее огорчившее нас. Он передал мне письмо от матушки, которая писала:
«Твой брат должен немедленно возвращаться домой. Ваш младший брат, Джон, делает все, что в его силах, чтобы захватить престол… он даже сговорился с Филиппом Французским и собирается бросить жену и жениться на леди Алис. Что еще хуже, наша казна пуста. Дочь моя, уговори брата вернуться в Англию; если леди Беренгария имеет на него какое-то влияние, попроси ее присоединить свой голос к твоим мольбам».
Младший брат Джон оказался предателем! Темноволосый, странный мальчик, на год младше меня, с которым мы так часто играли и ссорились… Помню, даже в детстве он отличался хитростью; ему часто удавалось отбирать у меня все игрушки. Джон был любимчиком отца, как Рик – любимцем матушки, однако на нас отношение отца почти никак не сказывалось, он редко бывал дома.
Я была настолько потрясена, что весь следующий день не знала, на что решиться. Показать письмо Беренгарии или не стоит? Наконец, я просто пересказала ей содержание письма. Мы обе думали и советовались, как лучше поступить, когда нам доложили о прибытии нашего юного племянника, Генриха Шампанского, с отрядом рыцарей.
– Король Гвидо знает о вашем приезде? – спросила я.
– Увы, да, тетушка, – отвечал Генрих. – Мы только что имели весьма неприятный разговор с его величеством.
Я удивилась. Они с Гвидо всегда относились друг к другу неплохо.
– Мне поручили сообщить бедняге неприятное известие о том, что он все же не будет королем Иерусалима. Можете представить, какой он пережил удар! Милорд мой дядюшка сообщил нам, что должен возвратиться в Англию; он оставляет здесь триста рыцарей и две тысячи солдат, которые будут продолжать Крестовый поход. Надо было решать, кто возглавит войско, и все согласились, что Гвидо на этот пост не годится; ему не хватает ни мудрости, ни отваги военачальника.
– Но кто займет место моего брата? – воскликнула я.
– Конрад Монферратский. Многие упрашивали дядюшку назначить его новым вождем и будущим королем Иерусалимским. Ему пришлось согласиться – он, как и все мы, понимает, что Конрад сильнее Гвидо.
– И вы поедете в Тир, чтобы сообщить новость Конраду? – спросила я.
– Я уже побывал там. Конрад ликует. Он собирается короноваться здесь, в Акре, через несколько дней. Затем вернется в Аскалон. Теперь, получив то, что он считал своим по праву, он готов всецело посвятить себя святому делу.
Тут впервые заговорила Беренгария:
– Значит, мой супруг немедленно отплывает в Англию?
– После того, как прибудет Конрад, чтобы занять его место, – и приведет с собой французскую армию. Солдаты короля Ричарда все еще надеются, что он останется. Видели бы их прощание с кораблем! Они падали на колени и умоляли его не уезжать, пока святой Истинный Крест не будет нашим. Король отказал им, но со слезами на глазах.
«Королевство нуждается во мне, – сказал он. – Но сердце мое остается здесь, с вами. Я с детства мечтал водрузить знамя Креста над башнями Иерусалима и выгнать неверных из храма Гроба Господня! С мукой покидаю вас… с мукой!»
Наши глаза тоже наполнились слезами. Сердце мое болело за Ричарда – и за наших верных солдат. Я спросила, приедет ли Рик в Акру на коронацию Конрада. Но Генрих этого не знал.
Все наши дамы, естественно, были так же огорчены, как и мы. Чтобы отвлечь их и занять приятным делом, на следующее утро мы стали продумывать наряды, в которых появимся на коронации Конрада. Беренгария решила, что наденет то платье, в котором она венчалась, и мы пробовали повязать новый кушак на ее узкие бедра. Вдруг без объявления глашатая к нам вошел Генрих. Я повернула к нему Беренгарию.
– Вот венчальное платье ее величества, – сказала я. – Мы пытаемся уговорить ее надеть это платье на коронацию Конрада.
– Коронации не будет, – отвечал он. И тут мы заметили, что лицо его стало белым, как бумага. – Конрада только что убили, и я должен немедленно ехать в Тир. Епископ Бове возлагает вину за преступление на короля Ричарда!
Глава 20
Генрих подхватил Беренгарию, которая лишилась чувств; я помогла ему уложить ее на диван. Фрейлины засуетились; кто-то провел у нее под носом пучком жженых перьев. Вдруг она открыла глаза и виновато оглядела нас:
– Что? Ах да… Боже мой! Конрад и… мой супруг!
– Миледи, мне не следовало так огорчать вас! – Генрих опустился перед диваном на одно колено и взял ее руку. – Мой дядюшка, конечно, не виновен. Вряд ли ему вообще известно об этом зловещем убийстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Прошло несколько дней, а он не возвращался; но, поскольку мы уже привыкли к его внезапным отъездам и приездам и к тому, что он редко разделял ложе с Беренгарией, мы не волновались. И даже Бургинь молчала – возможно, потому, что ее муж также не появлялся всю зиму. Втайне я радовалась этому; разумеется, я не собиралась жалеть Бургинь. Я знала, что их брак – ее рук дело. Я не позволяла себе жалеть Раймонда, понимая, что не должна думать о нем.
Кого мне действительно было жаль, так это молодого Балдуина. Брат поведал мне, что юноша все еще страдает по Бургинь.
– Если бы он провел с нами зиму, он бы радовался, что освободился от нее, – язвительно отвечала я. – Сколько нам пришлось вытерпеть! Какой счастливый день настанет для нас с Беренгарией, когда мы распрощаемся с этой особой навсегда!
– Боюсь, Джоан, – со вздохом отвечал брат, – что этот день не за горами. Я сделал все возможное, чтобы покончить с распрей, приведшей меня сюда, но все идет не так, как надо. Конрад открыто отказывается возвращаться в Аскалон и участвовать в Крестовом походе. В результате я вынужден был объявить остальным, что в случае отказа Конрад должен откупиться доходами, полученными в Тире. В ответ он пригрозил собрать в Тире бургундцев и всех французов – как тех, кто сбежал сюда, в Акру, так и тех немногих, кто еще хранит нам верность. Как можем мы без них восстановить крепость Аскалон и идти на Иерусалим? И как нам продолжать Крестовый поход, если друзья ссорятся друг с другом и со мной? Я попытаюсь помирить их, когда вернусь в Аскалон… если все еще не разбежались оттуда. Кроме того, я еще веду переговоры с Саладином, пытаюсь заключить договор, который устроит обе стороны!
За несколько дней до Пасхи Ричард уехал; в начале апреля он написал Гвидо, что ему не удалось задержать остатки французской армии в Аскалоне. Однако он просил Гвидо по-прежнему не впускать французов в Акру.
«Уехали семьсот наших лучших рыцарей! – писал он. – Саладин узнал об их отступничестве и собирает войско. Но, несмотря на все беды, мы трудимся денно и нощно. Я сам, собственными руками, кладу камни».
Через семь или восемь дней к нам приплыл Роберт, приор Герфордский, и привез известие, еще сильнее огорчившее нас. Он передал мне письмо от матушки, которая писала:
«Твой брат должен немедленно возвращаться домой. Ваш младший брат, Джон, делает все, что в его силах, чтобы захватить престол… он даже сговорился с Филиппом Французским и собирается бросить жену и жениться на леди Алис. Что еще хуже, наша казна пуста. Дочь моя, уговори брата вернуться в Англию; если леди Беренгария имеет на него какое-то влияние, попроси ее присоединить свой голос к твоим мольбам».
Младший брат Джон оказался предателем! Темноволосый, странный мальчик, на год младше меня, с которым мы так часто играли и ссорились… Помню, даже в детстве он отличался хитростью; ему часто удавалось отбирать у меня все игрушки. Джон был любимчиком отца, как Рик – любимцем матушки, однако на нас отношение отца почти никак не сказывалось, он редко бывал дома.
Я была настолько потрясена, что весь следующий день не знала, на что решиться. Показать письмо Беренгарии или не стоит? Наконец, я просто пересказала ей содержание письма. Мы обе думали и советовались, как лучше поступить, когда нам доложили о прибытии нашего юного племянника, Генриха Шампанского, с отрядом рыцарей.
– Король Гвидо знает о вашем приезде? – спросила я.
– Увы, да, тетушка, – отвечал Генрих. – Мы только что имели весьма неприятный разговор с его величеством.
Я удивилась. Они с Гвидо всегда относились друг к другу неплохо.
– Мне поручили сообщить бедняге неприятное известие о том, что он все же не будет королем Иерусалима. Можете представить, какой он пережил удар! Милорд мой дядюшка сообщил нам, что должен возвратиться в Англию; он оставляет здесь триста рыцарей и две тысячи солдат, которые будут продолжать Крестовый поход. Надо было решать, кто возглавит войско, и все согласились, что Гвидо на этот пост не годится; ему не хватает ни мудрости, ни отваги военачальника.
– Но кто займет место моего брата? – воскликнула я.
– Конрад Монферратский. Многие упрашивали дядюшку назначить его новым вождем и будущим королем Иерусалимским. Ему пришлось согласиться – он, как и все мы, понимает, что Конрад сильнее Гвидо.
– И вы поедете в Тир, чтобы сообщить новость Конраду? – спросила я.
– Я уже побывал там. Конрад ликует. Он собирается короноваться здесь, в Акре, через несколько дней. Затем вернется в Аскалон. Теперь, получив то, что он считал своим по праву, он готов всецело посвятить себя святому делу.
Тут впервые заговорила Беренгария:
– Значит, мой супруг немедленно отплывает в Англию?
– После того, как прибудет Конрад, чтобы занять его место, – и приведет с собой французскую армию. Солдаты короля Ричарда все еще надеются, что он останется. Видели бы их прощание с кораблем! Они падали на колени и умоляли его не уезжать, пока святой Истинный Крест не будет нашим. Король отказал им, но со слезами на глазах.
«Королевство нуждается во мне, – сказал он. – Но сердце мое остается здесь, с вами. Я с детства мечтал водрузить знамя Креста над башнями Иерусалима и выгнать неверных из храма Гроба Господня! С мукой покидаю вас… с мукой!»
Наши глаза тоже наполнились слезами. Сердце мое болело за Ричарда – и за наших верных солдат. Я спросила, приедет ли Рик в Акру на коронацию Конрада. Но Генрих этого не знал.
Все наши дамы, естественно, были так же огорчены, как и мы. Чтобы отвлечь их и занять приятным делом, на следующее утро мы стали продумывать наряды, в которых появимся на коронации Конрада. Беренгария решила, что наденет то платье, в котором она венчалась, и мы пробовали повязать новый кушак на ее узкие бедра. Вдруг без объявления глашатая к нам вошел Генрих. Я повернула к нему Беренгарию.
– Вот венчальное платье ее величества, – сказала я. – Мы пытаемся уговорить ее надеть это платье на коронацию Конрада.
– Коронации не будет, – отвечал он. И тут мы заметили, что лицо его стало белым, как бумага. – Конрада только что убили, и я должен немедленно ехать в Тир. Епископ Бове возлагает вину за преступление на короля Ричарда!
Глава 20
Генрих подхватил Беренгарию, которая лишилась чувств; я помогла ему уложить ее на диван. Фрейлины засуетились; кто-то провел у нее под носом пучком жженых перьев. Вдруг она открыла глаза и виновато оглядела нас:
– Что? Ах да… Боже мой! Конрад и… мой супруг!
– Миледи, мне не следовало так огорчать вас! – Генрих опустился перед диваном на одно колено и взял ее руку. – Мой дядюшка, конечно, не виновен. Вряд ли ему вообще известно об этом зловещем убийстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59