Он стоял, как каменный, у огня.
– Мистер Ярби просил тебе передать, что снова берет тебя на работу, как только изменится погода.
– Вот как? – сказал Джесс. – Он так теперь решил.
– Мне кажется, ты не слишком рад этому?
– Может, ему это не нужно, – заметила Бет, не поворачиваясь.
– Эй, что случилось с этой девушкой? – спросила Гуди. – Почему она такая злая?
– Спросите об этом у своего драгоценного Джесса. Похоже, он совершенно не собирается работать. Миссис Леннем предложила ему помочь с работой, и он гордо отказался.
– А что ты должен будешь делать? – спросила Гуди.
– Стеречь лес и дичь, – пробормотал Джесс.
– Так, – сказала Гуди и уселась на диванчик, положив руки на колени. – Ты, наверное, дурак, Джесс Изард. Ты бы мог хорошо зарабатывать в Скоуте, ничего не делая, а просто согревая постель миссис Леннем!
– Что? – переспросила Бет. – Что вы сказали?
– Помолчите, – сказал Джесс. – Тоже мне парочка! Попридержите свои языки!
– Миссис Леннем? – продолжала Бет. – Она увидела Джесса, и он ее покорил? Вот умора, никогда не поверю!
– Почему бы и нет? Ты же выбрала его.
– Но она же из благородных! Или делает вид…
– Благородные ничем не отличаются от всех остальных людей. Просто они могут себе позволить гораздо больше, чем все остальные.
– Она же замужем!
– Мистеру Леннему уже за семьдесят, и он очень больной и слабый. Зимой вообще не выходит из своей комнаты. Говорят, что он выходит наружу только летом, чтобы поймать несколько бабочек сачком.
– Я не верю, – сказала Бет. – Такая женщина! И захотела получить себе Джесса!
– Да, да! Уже много парней обеспечили себе жизнь после того, как поработали в Скоуте. Но если ты думаешь, что они заработали деньги, охраняя лес вместе с Макнабом, то глубоко ошибаешься. Это уж точно! Спроси об этом своего мужа. Ему, наверное, рассказали об этом работники фермы.
– Меня ни о чем не спрашивайте, – сказал Джесс, демонстративно заткнув уши. – Я вас не слушаю.
– Тогда я просто сошла с ума! – сказала Бет. – И убирайся от огня. Я не могу готовить, когда ты стоишь у меня на пути.
Джесс отошел и сел у стола. Он молча ждал, пока Бет подаст ему еду. Пока он ел, не промолвил ни слова. Он не ощущал вкуса пищи и глотал куски, чтобы внутри его прекратилась противная дрожь. Он упорно не глядел на Бет. А та вела себя так, как будто ничего не произошло, звонко переговариваясь с Гуди. Он отвел от нее взгляд, когда она уселась напротив и начала есть. Но он не мог заткнуть уши, когда она что-то говорила. Джесс сидел в каменном молчании, все глубже уходя в себя.
Когда он лег в постель ночью в маленькой комнате под самой крышей, которая освещалась только сиянием снега снаружи, он старался даже не смотреть на ее тень, пока Бет раздевалась. Он лежал на спине, холодный и застывший, и не потянулся к ней, когда Бет, дрожа, залезла под одеяло.
– Все еще злишься? – спросила его Бет.
– Да, так оно и есть.
– Ты же такой большой глупец! Разве это не так?
– Наверное, если ты так считаешь. Тебе лучше знать.
– Ты хочешь наказать меня своим молчанием и злобой. Можно подумать, что ты меня просто ненавидишь.
Джесс не знал, как ей ответить и продолжал молчать. Нет, он ее не ненавидел, но Бет нарушила его чистую сияющую гордость. И то хорошее, что было между ними, теперь валялось в руинах, и доверие тоже ушло куда-то.
– Джесс, мне холодно, – с дрожью в голосе сказала Бет.
– Да, – ответил ей Джесс. – Сегодня холодная ночь.
– Джесс, прости меня.
Она сказала это как ребенок, просящий прощения.
– Да, тебе должно быть стыдно, – грубо ответил он ей.
– Я всегда раньше говорю, а потом уже думаю. Ты же это знаешь! И с тобой иногда нужно такое терпение… Послушай! Я же извинилась. Правда, мне стыдно!
Джесс повернулся к Бет. Ему сразу стало тепло. Это тепло растопило ком снега внутри его души. Кровь закипела. Он приподнялся на локте, наклонившись над Бет. Он провел рукой по ее телу и оставил руку лежать в теплом местечке у нее подмышкой. Бет привлекла его к себе и положила его голову себе на грудь.
– Да, тебе должно быть очень стыдно! – повторил Джесс.
Вид вспаханного поля являл для Джесса самое прекрасное зрелище в мире. Если же ему доводилось пахать самому, радость его возрастала многократно.
Выводя лошадей на покрытую прошлогодней травой или свежей стерней ниву, он ощущал себя повелителем маленького царства, и ничто не могло унять его чувств. С момента, когда плуг впервые врезался в землю и до тех самых пор, когда все поле делалось бурым и рыхлым, Джесс был целиком поглощен своим делом, и не нашлось бы такого человека, с которым он согласился бы поменяться местами. Надо было видеть его долговязую фигуру и его длинную тень, медленно скользящую по залитой солнцем земле.
Была в свежевспаханном поле какая-то чистота и совершенство. Сам вид его мог служить наградой за труды, ибо плоды их были очевидны и угодны небу. Почва в этих высоко раскинувшихся местах представляла собой суглинок – смесь глины, известняка и камня. Сухие ветры делали ее поверхность рыжевато-коричневой. На солнце она выглядела красной. А после дождя становилась темно-бурой, словно крепкий табак. Джесс любил наслаждаться видом чистой, ухоженной и пустынной пашни. Он словно предвкушал, как вскоре его царство зазеленеет молодыми побегами кукурузы.
Джесс никогда не стремился стать чемпионом. Он не хотел, подобно Джимму Шодду, выигрывать соревнования по вспашке земли, которые проводились в Чепсуорт-парке. Свои амбиции он удовлетворял трудом. Ощущением того, что его руки держат рукоятки плуга и направляют его движение по борозде. Ему было достаточно того, что он мог делать мужскую работу, погонять упряжь добрых лошадей и в одиночестве наслаждаться тишиной полей на протяжении двух самых замечательных времен года.
– Я не умник какой-нибудь, – говорил он Бет, – но что-что, а пахать я умею, и даже неплохо.
Когда Бетони подросла, Джесс стал сажать ее на плечи и брать по вечерам с собой в поля. Он показывал ей угнездившихся на пашне птиц, дикую горчицу, пробивавшуюся желтизной среди кукурузных стеблей, пыльцу, налетевшую с цветущих трав, и заячьи следы возле изгороди. И Бетони сидела у него на плечах, словно маленькое божество, свесив пухлые ножки и ухватив обеими ручонками его шевелюру. Она окидывала мир торжествующим взглядом и, казалось, понимала каждое слово.
Бет частенько посмеивалась над тем, как Джесс разговаривает с Бетони.
– Можно подумать, что ты обращаешься к столетней бабке.
Но однажды она упрекнула его в том, что он боготворит Бетони, а к младшей дочке относится с прохладцей.
– Ну что ты! – ответил Джесс виновато. – Просто Дженни еще такая несмышленая. Но если она тоже захочет пойти со мной, пусть. Ведь у меня два плеча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Мистер Ярби просил тебе передать, что снова берет тебя на работу, как только изменится погода.
– Вот как? – сказал Джесс. – Он так теперь решил.
– Мне кажется, ты не слишком рад этому?
– Может, ему это не нужно, – заметила Бет, не поворачиваясь.
– Эй, что случилось с этой девушкой? – спросила Гуди. – Почему она такая злая?
– Спросите об этом у своего драгоценного Джесса. Похоже, он совершенно не собирается работать. Миссис Леннем предложила ему помочь с работой, и он гордо отказался.
– А что ты должен будешь делать? – спросила Гуди.
– Стеречь лес и дичь, – пробормотал Джесс.
– Так, – сказала Гуди и уселась на диванчик, положив руки на колени. – Ты, наверное, дурак, Джесс Изард. Ты бы мог хорошо зарабатывать в Скоуте, ничего не делая, а просто согревая постель миссис Леннем!
– Что? – переспросила Бет. – Что вы сказали?
– Помолчите, – сказал Джесс. – Тоже мне парочка! Попридержите свои языки!
– Миссис Леннем? – продолжала Бет. – Она увидела Джесса, и он ее покорил? Вот умора, никогда не поверю!
– Почему бы и нет? Ты же выбрала его.
– Но она же из благородных! Или делает вид…
– Благородные ничем не отличаются от всех остальных людей. Просто они могут себе позволить гораздо больше, чем все остальные.
– Она же замужем!
– Мистеру Леннему уже за семьдесят, и он очень больной и слабый. Зимой вообще не выходит из своей комнаты. Говорят, что он выходит наружу только летом, чтобы поймать несколько бабочек сачком.
– Я не верю, – сказала Бет. – Такая женщина! И захотела получить себе Джесса!
– Да, да! Уже много парней обеспечили себе жизнь после того, как поработали в Скоуте. Но если ты думаешь, что они заработали деньги, охраняя лес вместе с Макнабом, то глубоко ошибаешься. Это уж точно! Спроси об этом своего мужа. Ему, наверное, рассказали об этом работники фермы.
– Меня ни о чем не спрашивайте, – сказал Джесс, демонстративно заткнув уши. – Я вас не слушаю.
– Тогда я просто сошла с ума! – сказала Бет. – И убирайся от огня. Я не могу готовить, когда ты стоишь у меня на пути.
Джесс отошел и сел у стола. Он молча ждал, пока Бет подаст ему еду. Пока он ел, не промолвил ни слова. Он не ощущал вкуса пищи и глотал куски, чтобы внутри его прекратилась противная дрожь. Он упорно не глядел на Бет. А та вела себя так, как будто ничего не произошло, звонко переговариваясь с Гуди. Он отвел от нее взгляд, когда она уселась напротив и начала есть. Но он не мог заткнуть уши, когда она что-то говорила. Джесс сидел в каменном молчании, все глубже уходя в себя.
Когда он лег в постель ночью в маленькой комнате под самой крышей, которая освещалась только сиянием снега снаружи, он старался даже не смотреть на ее тень, пока Бет раздевалась. Он лежал на спине, холодный и застывший, и не потянулся к ней, когда Бет, дрожа, залезла под одеяло.
– Все еще злишься? – спросила его Бет.
– Да, так оно и есть.
– Ты же такой большой глупец! Разве это не так?
– Наверное, если ты так считаешь. Тебе лучше знать.
– Ты хочешь наказать меня своим молчанием и злобой. Можно подумать, что ты меня просто ненавидишь.
Джесс не знал, как ей ответить и продолжал молчать. Нет, он ее не ненавидел, но Бет нарушила его чистую сияющую гордость. И то хорошее, что было между ними, теперь валялось в руинах, и доверие тоже ушло куда-то.
– Джесс, мне холодно, – с дрожью в голосе сказала Бет.
– Да, – ответил ей Джесс. – Сегодня холодная ночь.
– Джесс, прости меня.
Она сказала это как ребенок, просящий прощения.
– Да, тебе должно быть стыдно, – грубо ответил он ей.
– Я всегда раньше говорю, а потом уже думаю. Ты же это знаешь! И с тобой иногда нужно такое терпение… Послушай! Я же извинилась. Правда, мне стыдно!
Джесс повернулся к Бет. Ему сразу стало тепло. Это тепло растопило ком снега внутри его души. Кровь закипела. Он приподнялся на локте, наклонившись над Бет. Он провел рукой по ее телу и оставил руку лежать в теплом местечке у нее подмышкой. Бет привлекла его к себе и положила его голову себе на грудь.
– Да, тебе должно быть очень стыдно! – повторил Джесс.
Вид вспаханного поля являл для Джесса самое прекрасное зрелище в мире. Если же ему доводилось пахать самому, радость его возрастала многократно.
Выводя лошадей на покрытую прошлогодней травой или свежей стерней ниву, он ощущал себя повелителем маленького царства, и ничто не могло унять его чувств. С момента, когда плуг впервые врезался в землю и до тех самых пор, когда все поле делалось бурым и рыхлым, Джесс был целиком поглощен своим делом, и не нашлось бы такого человека, с которым он согласился бы поменяться местами. Надо было видеть его долговязую фигуру и его длинную тень, медленно скользящую по залитой солнцем земле.
Была в свежевспаханном поле какая-то чистота и совершенство. Сам вид его мог служить наградой за труды, ибо плоды их были очевидны и угодны небу. Почва в этих высоко раскинувшихся местах представляла собой суглинок – смесь глины, известняка и камня. Сухие ветры делали ее поверхность рыжевато-коричневой. На солнце она выглядела красной. А после дождя становилась темно-бурой, словно крепкий табак. Джесс любил наслаждаться видом чистой, ухоженной и пустынной пашни. Он словно предвкушал, как вскоре его царство зазеленеет молодыми побегами кукурузы.
Джесс никогда не стремился стать чемпионом. Он не хотел, подобно Джимму Шодду, выигрывать соревнования по вспашке земли, которые проводились в Чепсуорт-парке. Свои амбиции он удовлетворял трудом. Ощущением того, что его руки держат рукоятки плуга и направляют его движение по борозде. Ему было достаточно того, что он мог делать мужскую работу, погонять упряжь добрых лошадей и в одиночестве наслаждаться тишиной полей на протяжении двух самых замечательных времен года.
– Я не умник какой-нибудь, – говорил он Бет, – но что-что, а пахать я умею, и даже неплохо.
Когда Бетони подросла, Джесс стал сажать ее на плечи и брать по вечерам с собой в поля. Он показывал ей угнездившихся на пашне птиц, дикую горчицу, пробивавшуюся желтизной среди кукурузных стеблей, пыльцу, налетевшую с цветущих трав, и заячьи следы возле изгороди. И Бетони сидела у него на плечах, словно маленькое божество, свесив пухлые ножки и ухватив обеими ручонками его шевелюру. Она окидывала мир торжествующим взглядом и, казалось, понимала каждое слово.
Бет частенько посмеивалась над тем, как Джесс разговаривает с Бетони.
– Можно подумать, что ты обращаешься к столетней бабке.
Но однажды она упрекнула его в том, что он боготворит Бетони, а к младшей дочке относится с прохладцей.
– Ну что ты! – ответил Джесс виновато. – Просто Дженни еще такая несмышленая. Но если она тоже захочет пойти со мной, пусть. Ведь у меня два плеча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75