«Я одна буду заботиться о Садаё. Не нужно мне ничьего сострадания. За десять дней ни разу не пришли, а теперь стоят со скорбными лицами». Смачивая в холодной воде вату, намотанную на кончик палочки, и вытирая губы Садаё, Йоко едва сдерживалась, чтобы не высказать этих своих мыслей Курати и Ока.
Так прошло минут двадцать. Бедно обставленная палата с голым деревянным полом в сгущающихся сумерках выглядела еще более убого. Садаё время от времени хватала Йоко за руку и, словно в бреду, говорила: «Сестрица, вылечи, прошу тебя», или: «Болит… болит… лекарства», или: «Не хочу термометра». Йоко в страхе думала, что Садаё вот-вот перестанет дышать.
– Ну, что, пойдем? – Курати заторопил Ока. Тот помолчал, видимо, раздумывая, что ответить, потом решился:
– Возвращайтесь без меня. Я весь день свободен, позвольте мне остаться здесь. Я хочу помочь Йоко-сан.
Он обращался к Курати, но просьба его относилась и к Йоко. Ока не отличался твердым характером, но и Йоко и Курати знали по опыту, если он что-нибудь задумает, то непременно выполнит. И Йоко позволила ему остаться.
– Ну, тогда я пойду. О-Йо-сан, на минуточку… – Курати направился к выходу. Йоко потихоньку высвободила рукав своего кимоно из руки уснувшей Садаё и вышла вслед за Курати. Она сразу как-то переменилась, будто и не было той Йоко, что ухаживала за Садаё. Вместе с Курати Йоко пошла по коридору к приемной.
– Ты выглядишь очень утомленной. Смотри будь осторожна.
– Ничего… У меня все в порядке. А ты как? Наверно, все занят? – спросила Йоко таким резким тоном, словно хотела, чтобы ее слова пробуравили душу Курати.
– Совсем закрутился. С того дня еще ни разу не был у тебя дома.
Он говорил спокойно, видимо и не думая лгать. Резкий тон Йоко нисколько его не смутил. И она уже готова была поверить, но в ту же секунду опомнилась. «Что он плетет?.. Ведь это явная ложь. Разве мог он за эти десять дней, десять дней, когда у него было столько возможностей, ни разу не зайти в дом в криптомериевой роще?» Йоко овладел такой гнев, что она зашаталась, словно пол вдруг стал уходить у нее из-под ног.
В приемной Курати снял халат, и сиделка опрыскала его из пульверизатора дезинфицирующим раствором. Специфический запах жидкости прояснил сознание Йоко. В последнее время Йоко все острее сознавала, что здоровье ее с каждым днем ухудшается, и от этого все сильнее ненавидела Курати – его крепкое тело и здоровый дух. Она становится обузой для Курати, думалось ей, он постоянно ищет какого-нибудь нового приключения, а Йоко для него все равно что осыпающийся цветок.
Сиделка ушла. Курати подошел к окну, вынул из кармана объемистый бумажник крокодиловой кожи, а из него – солидную пачку десятииеновых банкнот. У Йоко с этим бумажником было связано много воспоминаний. И утром после ночи, проведенной ими в гостинице «Такэсиба», и после других свиданий Курати давал Йоко этот бумажник, и она с легким сердцем щедро расплачивалась с прислугой. Ей почему-то пришла в голову мысль, что такое уже никогда не повторится. Но надо бороться, решила она, чувствуя, как замирает сердце.
– Как только деньги кончатся, пришли кого-нибудь, в любое время… Дела мои идут неважно. Кажется, этот мерзавец Масаи устроил мне пакость. Нужно быть начеку. Так что не знаю, смогу ли я часто бывать здесь.
Курати вышел из приемной, надел мокрые ботинки, раскрыл отяжелевший от воды зонтик и, коротко попрощавшись, шагнул в вечернюю мглу. Свет уличных фонарей, расставленных через равные промежутки вдоль улицы, скользил по мокрой зеленой листве и, фосфоресцируя, плыл по лужам. Провожая взглядом Курати, постепенно удалявшегося в направлении Южных ворот, Йоко вдруг почувствовала, что не может оставаться здесь одна.
Надев первые попавшиеся ей гэта, Йоко выбежала из больницы и под дождем пустилась вдогонку за Курати. На площади неподалеку, где росли вишни и вязы, были навалены груды камня и кирпича – здесь шло строительство. Площадь была пустынной и тихой. Казалось даже странным, что в центре Токио может быть такой тихий уголок. Только слабо поблескивали косые струи дождя, попадая в полосу света, отбрасываемого фонарями. Йоко почувствовала холод, лишь когда капли дождя попали ей за воротник. Стоял не по сезону холодный день, иногда это случается в Канто. Йоко все бежала за Курати. Он оглянулся, услышав стук ее гэта, и остановился. Наконец Йоко догнала его, она вся вымокла, с волос стекала вода. При слабом свете фонаря Йоко заметила беспокойство на лице Курати. Не помня себя, она схватила его руку, в которой был зонт.
– Совесть не позволяет мне брать деньги у чужого человека. Возьми их обратно.
Рука Йоко сильно дрожала. С зонта стекали капли и, проникая сквозь ткань кимоно, холодили кожу. Йоко почувствовала неприятный озноб, как больной лихорадкой, когда он прикасается к чему-то холодному.
– С нервами у тебя не в порядке. Хоть бы обо мне подумала. Надо все же знать меру в своих подозрениях. Что такое я натворил, что тебе не нравится? Скажи, если можешь. – Курати, кажется, потерял терпение.
– Ты так ловко все обделываешь, что и сказать ничего нельзя, даже если бы и хотела… Почему ты не признаешься, что Йоко тебе надоела, что она не нужна тебе больше? Так настоящие мужчины не поступают. На, возьми! – Йоко ткнула в грудь Курати пачкой денег. – И непременно верни жену. Тогда все будет по-прежнему. Еще позволь мне сказать, что…
«Айко» – чуть не сорвалось у нее с языка. Но страх сдавил горло. В этот вечер она впервые заговорила о жене Курати. Такая откровенная ревность могла лишь оттолкнуть его. И до сих пор Йоко избегала подобных разговоров. Но сейчас она в запальчивости чуть не произнесла имя младшей сестры. Йоко прибежала сюда в надежде, что перед тем, как уйти от нее, Курати обнимет ее своими сильными руками и прижмет к широкой теплой груди. Это желание не покидало ее даже сейчас, когда она его оскорбляла. Но каждое сказанное ею слово лишь приближало их разрыв.
Йоко едва не кричала, и Курати все время озирался по сторонам, опасаясь, как бы их не услышали. Привязанность их была настолько сильна, что они скорее убили бы друг друга, чем расстались, но, разделенные преградой нелепых подозрений и неудовлетворенности, не могли ни сказать об этом, ни в это поверить. Они должны разойтись, как случайные прохожие, – эту страшную необходимость Йоко осознала сейчас особенно остро. И то, что Курати оглядывался по сторонам, Йоко восприняла как его стремление, выбрав удобный момент, убежать. Она задыхалась от растущей ненависти к Курати и в то же время все крепче прижималась к его руке.
После минутного молчания Курати вдруг отшвырнул зонт и, обхватив рукой голову Йоко, грубо привлек ее к себе. Йоко постаралась высвободиться, затем швырнула деньги прямо в грязь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Так прошло минут двадцать. Бедно обставленная палата с голым деревянным полом в сгущающихся сумерках выглядела еще более убого. Садаё время от времени хватала Йоко за руку и, словно в бреду, говорила: «Сестрица, вылечи, прошу тебя», или: «Болит… болит… лекарства», или: «Не хочу термометра». Йоко в страхе думала, что Садаё вот-вот перестанет дышать.
– Ну, что, пойдем? – Курати заторопил Ока. Тот помолчал, видимо, раздумывая, что ответить, потом решился:
– Возвращайтесь без меня. Я весь день свободен, позвольте мне остаться здесь. Я хочу помочь Йоко-сан.
Он обращался к Курати, но просьба его относилась и к Йоко. Ока не отличался твердым характером, но и Йоко и Курати знали по опыту, если он что-нибудь задумает, то непременно выполнит. И Йоко позволила ему остаться.
– Ну, тогда я пойду. О-Йо-сан, на минуточку… – Курати направился к выходу. Йоко потихоньку высвободила рукав своего кимоно из руки уснувшей Садаё и вышла вслед за Курати. Она сразу как-то переменилась, будто и не было той Йоко, что ухаживала за Садаё. Вместе с Курати Йоко пошла по коридору к приемной.
– Ты выглядишь очень утомленной. Смотри будь осторожна.
– Ничего… У меня все в порядке. А ты как? Наверно, все занят? – спросила Йоко таким резким тоном, словно хотела, чтобы ее слова пробуравили душу Курати.
– Совсем закрутился. С того дня еще ни разу не был у тебя дома.
Он говорил спокойно, видимо и не думая лгать. Резкий тон Йоко нисколько его не смутил. И она уже готова была поверить, но в ту же секунду опомнилась. «Что он плетет?.. Ведь это явная ложь. Разве мог он за эти десять дней, десять дней, когда у него было столько возможностей, ни разу не зайти в дом в криптомериевой роще?» Йоко овладел такой гнев, что она зашаталась, словно пол вдруг стал уходить у нее из-под ног.
В приемной Курати снял халат, и сиделка опрыскала его из пульверизатора дезинфицирующим раствором. Специфический запах жидкости прояснил сознание Йоко. В последнее время Йоко все острее сознавала, что здоровье ее с каждым днем ухудшается, и от этого все сильнее ненавидела Курати – его крепкое тело и здоровый дух. Она становится обузой для Курати, думалось ей, он постоянно ищет какого-нибудь нового приключения, а Йоко для него все равно что осыпающийся цветок.
Сиделка ушла. Курати подошел к окну, вынул из кармана объемистый бумажник крокодиловой кожи, а из него – солидную пачку десятииеновых банкнот. У Йоко с этим бумажником было связано много воспоминаний. И утром после ночи, проведенной ими в гостинице «Такэсиба», и после других свиданий Курати давал Йоко этот бумажник, и она с легким сердцем щедро расплачивалась с прислугой. Ей почему-то пришла в голову мысль, что такое уже никогда не повторится. Но надо бороться, решила она, чувствуя, как замирает сердце.
– Как только деньги кончатся, пришли кого-нибудь, в любое время… Дела мои идут неважно. Кажется, этот мерзавец Масаи устроил мне пакость. Нужно быть начеку. Так что не знаю, смогу ли я часто бывать здесь.
Курати вышел из приемной, надел мокрые ботинки, раскрыл отяжелевший от воды зонтик и, коротко попрощавшись, шагнул в вечернюю мглу. Свет уличных фонарей, расставленных через равные промежутки вдоль улицы, скользил по мокрой зеленой листве и, фосфоресцируя, плыл по лужам. Провожая взглядом Курати, постепенно удалявшегося в направлении Южных ворот, Йоко вдруг почувствовала, что не может оставаться здесь одна.
Надев первые попавшиеся ей гэта, Йоко выбежала из больницы и под дождем пустилась вдогонку за Курати. На площади неподалеку, где росли вишни и вязы, были навалены груды камня и кирпича – здесь шло строительство. Площадь была пустынной и тихой. Казалось даже странным, что в центре Токио может быть такой тихий уголок. Только слабо поблескивали косые струи дождя, попадая в полосу света, отбрасываемого фонарями. Йоко почувствовала холод, лишь когда капли дождя попали ей за воротник. Стоял не по сезону холодный день, иногда это случается в Канто. Йоко все бежала за Курати. Он оглянулся, услышав стук ее гэта, и остановился. Наконец Йоко догнала его, она вся вымокла, с волос стекала вода. При слабом свете фонаря Йоко заметила беспокойство на лице Курати. Не помня себя, она схватила его руку, в которой был зонт.
– Совесть не позволяет мне брать деньги у чужого человека. Возьми их обратно.
Рука Йоко сильно дрожала. С зонта стекали капли и, проникая сквозь ткань кимоно, холодили кожу. Йоко почувствовала неприятный озноб, как больной лихорадкой, когда он прикасается к чему-то холодному.
– С нервами у тебя не в порядке. Хоть бы обо мне подумала. Надо все же знать меру в своих подозрениях. Что такое я натворил, что тебе не нравится? Скажи, если можешь. – Курати, кажется, потерял терпение.
– Ты так ловко все обделываешь, что и сказать ничего нельзя, даже если бы и хотела… Почему ты не признаешься, что Йоко тебе надоела, что она не нужна тебе больше? Так настоящие мужчины не поступают. На, возьми! – Йоко ткнула в грудь Курати пачкой денег. – И непременно верни жену. Тогда все будет по-прежнему. Еще позволь мне сказать, что…
«Айко» – чуть не сорвалось у нее с языка. Но страх сдавил горло. В этот вечер она впервые заговорила о жене Курати. Такая откровенная ревность могла лишь оттолкнуть его. И до сих пор Йоко избегала подобных разговоров. Но сейчас она в запальчивости чуть не произнесла имя младшей сестры. Йоко прибежала сюда в надежде, что перед тем, как уйти от нее, Курати обнимет ее своими сильными руками и прижмет к широкой теплой груди. Это желание не покидало ее даже сейчас, когда она его оскорбляла. Но каждое сказанное ею слово лишь приближало их разрыв.
Йоко едва не кричала, и Курати все время озирался по сторонам, опасаясь, как бы их не услышали. Привязанность их была настолько сильна, что они скорее убили бы друг друга, чем расстались, но, разделенные преградой нелепых подозрений и неудовлетворенности, не могли ни сказать об этом, ни в это поверить. Они должны разойтись, как случайные прохожие, – эту страшную необходимость Йоко осознала сейчас особенно остро. И то, что Курати оглядывался по сторонам, Йоко восприняла как его стремление, выбрав удобный момент, убежать. Она задыхалась от растущей ненависти к Курати и в то же время все крепче прижималась к его руке.
После минутного молчания Курати вдруг отшвырнул зонт и, обхватив рукой голову Йоко, грубо привлек ее к себе. Йоко постаралась высвободиться, затем швырнула деньги прямо в грязь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106