– Хм… Послушался Бергамот…
Больше одной четырехсотграммовой чашки какао за один обеденный перерыв я не пью, надо экономить, до зарплаты еще далеко… Вот после ужина, либо из термоса в Пустом Питере – это дело другое. Но между теперешним часом и тем, который позволит мне насладиться какао, либо чаем – еще полдня, а питерский день в июне очень долог. Музыку я послушал, живую, не какую-нибудь из магнитофона, книгу почитал, воспоминаниям предался, какао выпил. По всем формальным признакам получается, что отдохнул. Да, и пора собираться в путь-дорогу, в темпе. Быстренько-быстренько, на встречу бы не опоздать. Сегодня на место происшествия поедем, знакомиться с обстоятельствами. А вечером, как вернусь, если успею и захочу – нагряну в Пустой Питер. Впрочем, по обстоятельствам… Пора, пора…
– Баролон! Зонтик. – Джинн прихожей у меня вовсе невидимый, но я знаю, что он брюнет, лицо скуластое, азиатского типа. И зачем я так сделал, что он именно на китайца или японца похож, ведь он же с момента возникновения ни единого мига не имел зримых очертаний, кроме как в моем представлении? Логично бы одно, или другое, нет же, мне перед самим собой выпендриться хоттца. Хэх! Если бы кто посторонний видел мои затеи, точно бы определил в неизлечимые психи. Но не у кого мне спросить совета и взгляда со стороны, для объективности и сравнения.
Терпеть не могу задерживаться на встречу: как это так? – простые смертные, у которых вся жизнь с гномью гузку, успевают тютелька в тютельку, а я рассчитать не могу? Люди, конечно, тоже горазды опаздывать, но это их проблемы, а я лучше подожду во гневе, чем смущаться, да перед кем-то оправдываться.
Глава 4
Толпа – это стадо, вышедшее из народа. В метро встречается особенно часто, а также возле стадионов. Станция «Спортивная» – двухуровневая, потому что построена «на вырост» и где-нибудь впереди, в двадцать пятом веке, по мере развития питерского метрополитена, будет пересадочным узлом. А сегодня это вполне спокойное, тихое местечко, если не считать дней, когда клуб «Зенит» принимает на своем поле гостей, таких же законченных футболистов; в те несчастные дни стадион «Петровский» доверху набивается теми, кто сами не играют, но горячо сочувствуют играющим и после окончания игры буянят, с горя или от радости. Зачем они это делают, Велимир никогда не мог понять, но старался относиться философски, не глумясь над чувствами «болеющих».
Если ехать на «Спортивную» от «Старой деревни», то попадаешь сначала на нижний подземный уровень, потом коротенький эскалатор возносит тебя на верхний, также подземный, а там уже…
– Опа! Это что еще такое??? – Велимир почуял недоброе загодя, еще до того, как оно попало в поле зрения. Он прислушался к своим ощущениям и выскочил наверх, но не по работающему эскалатору, а почти в самом торце платформы, прямо сквозь жерло сквозного круга, соединяющего оба уровня станции. Платформа была почти пуста, редкие пассажиры сидели себе тихо, на круглых каменных скамеечках, прихлебывали пиво прямо из бутылок, либо читали, и только небольшая группка в центре зала гудела, нагнетая в окружающее пространство магию и тревогу. Секретарша Света, бледная и тихая, как статуя в Летнем саду, стояла в центре этой группки и послушно покачивала головой…
– А красавица-то, красавица, прямо пава. Королевна. Что тебе каменья, да золото – все отдай, только краше будешь… Слышишь меня?…
– Слышу…
– Отдашь, да?
– Да…
– А юных годов в тебе сколько, пышных, сладких, нерастраченных… Ужели не поделишься с нами хотя бы капелькой? Поделишься, да?
– Да…
Цыган! Тот самый, кого Велимир встретил этим утром на станции «Невский проспект». Только сейчас он был не один, рядом с ним сгрудились в кольцо вокруг девушки несколько невысоких существ – цыганята не цыганята, домжи не домжи, но смуглые, в грязных цветастых отрепьях, ростом повыше домжей раза примерно в два, щеки в шерсти, глаза горят голодной похотью, корявые когтистые лапы залезли в Светкину сумочку, другие оглаживают ей спину и ниже… А цыган золотыми зубами щерится, черными глазками морок наводит, да бормочет все, бормочет, не переставая.
«Убью» – подумал Велимир и нырнул в невидимость, чтобы успеть обдумать на ходу, с чего и с кого, собственно, начать, кому первому холку мылить, кому второму руки отрывать. Он уже сделал два прыжка и вдруг круто затормозил, как на стену налетел: и Филя здесь! Что за дела такие, ну-ка, ну-ка? Неужели это он пробавляется злодействами гопстопными?…
С большого эскалатора, идущего сверху, на платформу шагнул Филарет Федотович, широкоплечий, внушительный и мрачный. И как всегда спокойный. Невысокий лоб его собрался морщинами, нижняя челюсть, в компании с верхней, продолжала месить жвачку, разве чуть поспешнее обычного, двигался он вроде и не торопясь, руки в карманах, но словно бы сама гроза катилась перед ним, обещая молнии и бурю с градом. «Нет, он не с ними» – сообразил Велимир и срочно подался назад в невидимость – понаблюдать.
– …жно и ласково. Слышишь ме…
– Слышу, я тебя слышу, хайло вонючее, гноетворное, я тебя хорошо слышу. А ну всем стоять, придурки! – Цыган опешил на мгновение, но рассмотрев источник голоса, успокоился и рассмеялся, обнажив за черными толстыми губами целый прииск зубного золота.
– Ребятки, кавалер-людишок за бабу вступаться пришел. И его до кучи прицапаем. Жиря, Суль, Василинда – фас!
Маленькие обтрепыши отпустили Свету и проворными лягушками прыгнули издалека на Филю: с трех сторон хищно, по-рысьи, блеснули когти и зубы. Однако, пролетев пару метров, они вроде как ударились головами во что-то очень нехорошее, очень против них сердитое, так что искры посыпались и дым повалил от косматых голов. Все трое грянулись на пол, засучили ногами и заверещали – дружно, хором, но на разные голоса.
– Ай! ОЙ-ОЙ-ОЙ! Больнехонько-о-о…
Филя, по-прежнему не вынимая рук из карманов пиджака, легко, словно заяц на мелкую кочку, вспрыгнул на живот одному из существ и с хаком, на злобном выдохе, будто гвоздь в половицу вгонял, притопнул правым каблуком. Дернулись и опали верхние и нижние конечности давимого, трио превратилось в дуэт, и двое оставшиеся, не прекращая жалобного ора, резво поползли по направлению к малому эскалатору, в маловыразительные рылы их забрался ужас. Филарет Федотович высвободил, наконец, руки и заторопился наперерез, чтобы не дать им уйти. Однако, увлекшись погоней, он подставился незащищенной спиной к цыгану, и тот немедленно воспользовался благоприятным мигом: откуда ни возьмись блеснул в его руке ржавый на вид, но специальным образом зазубренный – видно, что ухоженный – остро заточенный, нож, длиной в локоть и шириной без малого в ладонь: «А-а-ааа!» Да без толку вылетел нож из худодейской руки, звякнул пару раз о каменные плиты клинком с черно-красной наборной рукояткой, и провалился с платформы вниз, к рельсам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Больше одной четырехсотграммовой чашки какао за один обеденный перерыв я не пью, надо экономить, до зарплаты еще далеко… Вот после ужина, либо из термоса в Пустом Питере – это дело другое. Но между теперешним часом и тем, который позволит мне насладиться какао, либо чаем – еще полдня, а питерский день в июне очень долог. Музыку я послушал, живую, не какую-нибудь из магнитофона, книгу почитал, воспоминаниям предался, какао выпил. По всем формальным признакам получается, что отдохнул. Да, и пора собираться в путь-дорогу, в темпе. Быстренько-быстренько, на встречу бы не опоздать. Сегодня на место происшествия поедем, знакомиться с обстоятельствами. А вечером, как вернусь, если успею и захочу – нагряну в Пустой Питер. Впрочем, по обстоятельствам… Пора, пора…
– Баролон! Зонтик. – Джинн прихожей у меня вовсе невидимый, но я знаю, что он брюнет, лицо скуластое, азиатского типа. И зачем я так сделал, что он именно на китайца или японца похож, ведь он же с момента возникновения ни единого мига не имел зримых очертаний, кроме как в моем представлении? Логично бы одно, или другое, нет же, мне перед самим собой выпендриться хоттца. Хэх! Если бы кто посторонний видел мои затеи, точно бы определил в неизлечимые психи. Но не у кого мне спросить совета и взгляда со стороны, для объективности и сравнения.
Терпеть не могу задерживаться на встречу: как это так? – простые смертные, у которых вся жизнь с гномью гузку, успевают тютелька в тютельку, а я рассчитать не могу? Люди, конечно, тоже горазды опаздывать, но это их проблемы, а я лучше подожду во гневе, чем смущаться, да перед кем-то оправдываться.
Глава 4
Толпа – это стадо, вышедшее из народа. В метро встречается особенно часто, а также возле стадионов. Станция «Спортивная» – двухуровневая, потому что построена «на вырост» и где-нибудь впереди, в двадцать пятом веке, по мере развития питерского метрополитена, будет пересадочным узлом. А сегодня это вполне спокойное, тихое местечко, если не считать дней, когда клуб «Зенит» принимает на своем поле гостей, таких же законченных футболистов; в те несчастные дни стадион «Петровский» доверху набивается теми, кто сами не играют, но горячо сочувствуют играющим и после окончания игры буянят, с горя или от радости. Зачем они это делают, Велимир никогда не мог понять, но старался относиться философски, не глумясь над чувствами «болеющих».
Если ехать на «Спортивную» от «Старой деревни», то попадаешь сначала на нижний подземный уровень, потом коротенький эскалатор возносит тебя на верхний, также подземный, а там уже…
– Опа! Это что еще такое??? – Велимир почуял недоброе загодя, еще до того, как оно попало в поле зрения. Он прислушался к своим ощущениям и выскочил наверх, но не по работающему эскалатору, а почти в самом торце платформы, прямо сквозь жерло сквозного круга, соединяющего оба уровня станции. Платформа была почти пуста, редкие пассажиры сидели себе тихо, на круглых каменных скамеечках, прихлебывали пиво прямо из бутылок, либо читали, и только небольшая группка в центре зала гудела, нагнетая в окружающее пространство магию и тревогу. Секретарша Света, бледная и тихая, как статуя в Летнем саду, стояла в центре этой группки и послушно покачивала головой…
– А красавица-то, красавица, прямо пава. Королевна. Что тебе каменья, да золото – все отдай, только краше будешь… Слышишь меня?…
– Слышу…
– Отдашь, да?
– Да…
– А юных годов в тебе сколько, пышных, сладких, нерастраченных… Ужели не поделишься с нами хотя бы капелькой? Поделишься, да?
– Да…
Цыган! Тот самый, кого Велимир встретил этим утром на станции «Невский проспект». Только сейчас он был не один, рядом с ним сгрудились в кольцо вокруг девушки несколько невысоких существ – цыганята не цыганята, домжи не домжи, но смуглые, в грязных цветастых отрепьях, ростом повыше домжей раза примерно в два, щеки в шерсти, глаза горят голодной похотью, корявые когтистые лапы залезли в Светкину сумочку, другие оглаживают ей спину и ниже… А цыган золотыми зубами щерится, черными глазками морок наводит, да бормочет все, бормочет, не переставая.
«Убью» – подумал Велимир и нырнул в невидимость, чтобы успеть обдумать на ходу, с чего и с кого, собственно, начать, кому первому холку мылить, кому второму руки отрывать. Он уже сделал два прыжка и вдруг круто затормозил, как на стену налетел: и Филя здесь! Что за дела такие, ну-ка, ну-ка? Неужели это он пробавляется злодействами гопстопными?…
С большого эскалатора, идущего сверху, на платформу шагнул Филарет Федотович, широкоплечий, внушительный и мрачный. И как всегда спокойный. Невысокий лоб его собрался морщинами, нижняя челюсть, в компании с верхней, продолжала месить жвачку, разве чуть поспешнее обычного, двигался он вроде и не торопясь, руки в карманах, но словно бы сама гроза катилась перед ним, обещая молнии и бурю с градом. «Нет, он не с ними» – сообразил Велимир и срочно подался назад в невидимость – понаблюдать.
– …жно и ласково. Слышишь ме…
– Слышу, я тебя слышу, хайло вонючее, гноетворное, я тебя хорошо слышу. А ну всем стоять, придурки! – Цыган опешил на мгновение, но рассмотрев источник голоса, успокоился и рассмеялся, обнажив за черными толстыми губами целый прииск зубного золота.
– Ребятки, кавалер-людишок за бабу вступаться пришел. И его до кучи прицапаем. Жиря, Суль, Василинда – фас!
Маленькие обтрепыши отпустили Свету и проворными лягушками прыгнули издалека на Филю: с трех сторон хищно, по-рысьи, блеснули когти и зубы. Однако, пролетев пару метров, они вроде как ударились головами во что-то очень нехорошее, очень против них сердитое, так что искры посыпались и дым повалил от косматых голов. Все трое грянулись на пол, засучили ногами и заверещали – дружно, хором, но на разные голоса.
– Ай! ОЙ-ОЙ-ОЙ! Больнехонько-о-о…
Филя, по-прежнему не вынимая рук из карманов пиджака, легко, словно заяц на мелкую кочку, вспрыгнул на живот одному из существ и с хаком, на злобном выдохе, будто гвоздь в половицу вгонял, притопнул правым каблуком. Дернулись и опали верхние и нижние конечности давимого, трио превратилось в дуэт, и двое оставшиеся, не прекращая жалобного ора, резво поползли по направлению к малому эскалатору, в маловыразительные рылы их забрался ужас. Филарет Федотович высвободил, наконец, руки и заторопился наперерез, чтобы не дать им уйти. Однако, увлекшись погоней, он подставился незащищенной спиной к цыгану, и тот немедленно воспользовался благоприятным мигом: откуда ни возьмись блеснул в его руке ржавый на вид, но специальным образом зазубренный – видно, что ухоженный – остро заточенный, нож, длиной в локоть и шириной без малого в ладонь: «А-а-ааа!» Да без толку вылетел нож из худодейской руки, звякнул пару раз о каменные плиты клинком с черно-красной наборной рукояткой, и провалился с платформы вниз, к рельсам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97