– Что там делала Советская Армия? Вот что я хочу знать, – с болью в голосе сказал Томаш.
Катринка не могла произнести ни слова.
– Катринка, Катринка, что с тобой? – закричал Томаш, ругая себя за то, что не сумел сообщить ей эту новость осторожнее, да он и не знал, как это сделать по телефону.
– Все в порядке. Спасибо, Томаш, за то, что позвонил.
– Катринка! – закричал Томаш, боясь, что она повесит трубку. Но было уже поздно.
– Что произошло? – спросила Эрика, стоявшая в халате в дверном проеме. Катринка не ответила, Эрика подошла и обняла ее. Девушка дрожала.
– Дорогая, скажи, что случилось.
Катринка не могла говорить. Она открывала рот, но не могла произнести ни звука. Как произнести эти ужасные слова: мои родители мертвы. У нее закружилась голова, комната завертелась перед глазами, затем все провалилось в темноту.
Эрика подхватила ее, дотащила до дивана и уложила на него Катринку. Она заметила, что ее ночная сорочка влажная. Отходили воды. Эрика подбежала к телефону и позвонила в клинику.
Ребенок Катринки, мальчик, родился в полдень следующего дня, на четыре недели раньше срока. Она держала его на руках у груди, но не испытывала радости, глядя на его крошечное обезьянье личико. Ее боль и вина были слишком огромны. Если бы не она и этот ребенок, родители были бы живы.
Она постоянно плакала. Даже приняв снотворное, она забывалась беспокойным сном лишь на несколько часов и просыпалась с ужасной мыслью о смерти родителей. Она буквально чувствовала, как русский грузовик врезался в маленькую красную «шкоду». Сейчас ей хотелось быть вместе с ребенком в машине погибших родителей.
– Что ты собираешься делать, дорогая? – спросил Клаус Циммерман.
– Я не знаю, – с усилием ответила Катринка, пытаясь понять то, что он говорит.
– Как ты будешь справляться?
– Справляться?
Ты же не можешь сама ухаживать за ребенком в таком состоянии?
– Нет.
– Будет лучше, – мягко предложил он, – для вас обоих, если ты откажешься от него. Его может взять на воспитание семья, способная обеспечить ему ту жизнь, которую заслуживает такой красивый ребенок. Ты не сможешь предложить ему этого.
«Как я буду справляться?» – спрашивала себя Катринка, все надежды которой были на родителей. Всегда независимая и изобретательная, сейчас, без родителей, она чувствовала себя бесконечно одинокой и напуганной.
Два дня она не вставала с постели – растерянная, убитая горем. Клаус Циммерман окружал ее фальшивой заботой. Наконец, она сдалась.
Он дал ей время до утра подумать, чтобы, подписывая бумаги, она была абсолютно уверена в своем решении. Утром он принес бумаги.
– Ты уверена? – спросил он, показывая ей, где расписаться.
– Да, – сказала она, ставя свою подпись. Когда Катринка протянула ему бумаги, ее охватила паника, которая на мгновение пересилила скорбь. – Можно я попрощаюсь с ним? – попросила она.
Циммерман убрал ей волосы со лба и грустно покачал головой.
– Не стоит. Это будет слишком болезненно для тебя. В твоем положении, дорогая, сейчас лучше не испытывать боль.
Катринка согласилась.
– Ты поступила правильно.
Одной рукой он гладил ее волосы, а в другой держал на почтительном расстоянии бумаги.
– А теперь тебе нужно уснуть. Знаешь, что сказал по этому поводу Шекспир. Ты изучала Шекспира?
Катринка покачала головой.
– Сон распутывает все. Тебе нужно уснуть, Закрой глаза.
Катринка сделала так, как он просил.
– Хорошо, – прошептал Циммерман.
Он вышел из комнаты, крепко сжимая бумаги. Катринка осталась одна.
Глава 16
– Ты еще слаба, чтобы водить машину. Но Катринка настаивала.
Солнце заливало кухню Эрики Браун, делая ее жизнерадостной и уютной. Оно подчеркивало бледность Катринки, ее круги под глазами, которые стали унылыми и серыми, как небо в ненастный день. Даже ее густые темные волосы безжизненными прядями лежали на плечах. Эрике трудно было поверить, что это та самая девушка, которая приехала к ней месяц назад.
– Отложи отъезд хотя бы на несколько дней, – предложила Эрика.
– Я не могу. – Катринка с усилием подняла чашечку с кофе, отпила глоток, поставила ее на блюдце. Руки не дрожат – хороший признак. Она взяла кусочек яичницы с тарелки. Нужно поесть, чтобы хватило сил довести машину до Свитова. Мысль сесть за руль ужасала ее, машина стала для нее символом смерти. Но выбора не было.
– Я должна успеть на похороны.
– Дорогая, – мягко сказала Эрика, – позвони бабушке, они все отложат до твоего прибытия.
Катринка упрямо покачала головой.
– Я уезжаю сегодня, – повторила она.
Эрика нахмурилась и стала убирать со стола. Она очень беспокоилась о Катринке. Девушка была не в состоянии преодолеть такое расстояние на машине. Но не было никакой возможности остановить ее. Эрика считала, что Катринке нужен покой.
– Завтракай, – прикрикнула она на Катринку, когда та хотела ей помочь, затем устыдилась своих слов и добавила более мягко:
– Тебе нужно подкрепиться.
Когда Эрика ушла в клинику, Катринка вернулась в свою комнату. Солнце заливало ее через большие окна, но Катринка не обращала на него внимания. Она осторожно двигалась по комнате, как будто боялась упасть, и упаковывала вещи.
Прошла неделя со времени звонка Томаша и рождения ее ребенка. Почти все это время она провела в клинике. Два дня назад Катринка вернулась к Эрике. Она хотела поехать домой немедленно, но понимала, что ей не осилить дороги. Ей казалось, что теперь она себя чувствует лучше. Первая волна горя ушла – она оцепенела, не хотела ни о чем думать, не желала ничего делать. Катринка скрылась за тем высоким забором, который возвела ее скорбь.
Но в каждом заборе можно сделать щель. Открыв нижний ящик туалетного столика красного дерева, Катринка натолкнулась на стопку детских вещей, которые она купила для ребенка. Из груди ее вырвались рыдания. Она сгребла в охапку все вещи и выскочила из дома. Добежав до мусоросжигательной печи, она открыла ее – в лицо ей ударил запах горелого. Затем швырнула вещи, некоторые с этикетками, в печь. Из дома вышел пожилой человек и покосился на Катринку. Кто эта сумасшедшая с растрепанными волосами и залитым слезами лицом, выбрасывающая вещи, которые вроде бы абсолютно новые?
– Фрейлейн, – мягко спросил он, – вам нужна помощь?
– Нет, нет. Спасибо, – всхлипывала Катринка, закрывая печь и торопясь вернуться в дом.
Как только доктор Циммерман вышел из комнаты с бумагами, Катринка пожалела о том, что подписала их. Она закричала ему вслед, но подошла сиделка, уверяя, что завтра Катринка будет чувствовать себя лучше и тогда сможет поговорить с доктором. А сейчас нужно спать. На следующий день Катринка умоляла его порвать бумаги. Он говорил ей, что она все еще перевозбуждена, не понимает, что говорит, что решение было верным и в любом случае теперь уже поздно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171