Он почувствовал это.
– Разумеется, разумеется, моя малышка; но только позднее, когда ты переберёшься в Дублин.
Он гладил мои волосы, а его глаза смотрели куда-то вдаль, в пока ещё недоступное мне будущее.
Потом он приподнял мне манжет рукава, надел на руку часы, и мы сидели у камина, прислушиваясь к звукам автомобилей. Я сидела у него на коленях, он расстегнул свое пальто и пола его соскользнула на пол.
– Что мне сказать, откуда у меня часы? – спросила я его, вставая. По аллее в дому приближался автомобиль.
– Ничего. Ты снимешь их, – ответил он.
– Но я не могу, это слишком жестоко.
– Кэтлин, поднимись к себе и спрячь их куда-нибудь, – велел он мне. Он раскурил сигару и попытался принять беззаботный вид, когда услышал, что открывается входная дверь. В гостиную вбежала Бэйба с полной охапкой свертков.
– Привет, Бэйба, я заскочил, чтобы пожелать вам всем счастливого Рождества, – солгал он, беря пакеты у неё из рук и кладя их на стол.
Я положила часы в фарфоровую мыльницу. Они очень уютно свернулись на её дне, словно устроились там вздремнуть. Золото было светлым и отливало лунным блеском.
Когда я спустилась вниз в гостиную, мистер Джентльмен разговаривал с мистером Бреннаном и до конца вечера не обращал на меня внимания. Бэйба держала ветку омелы над его головой, и он поцеловал её, а потом Марта завела граммофон и поставила «Тихую ночь», а я думала о том вечере, когда снег падал на лобовое стекло его автомобиля, когда он остановил его под кустом боярышника. Я пыталась поймать его взгляд, но он не смотрел на меня, пока не собрался домой, и это был печальный взгляд.
Но вот закончились праздники, подошло время нам возвращаться назад и снова надевать наши гимназические платья и черные хлопчатобумажные чулки.
– Мне надо почистить моё форменное платье, – сказала я Бэйбе, – оно всё в пятнах.
Она смотрела сквозь окно на огород, и в её глазах стояли слёзы. В это время года сад и огород были совершенно безжизненны. Перекопанная почва лежала буграми, и невозможно было себе представить, что весной из неё снова прорастут зелёные побеги. В углу сада стоял куст гортензии, её засохшие цветы напоминали старую швабру. Неподалеку от неё возвышалась компостная куча, куда Молли только что выбросила пустые бутылки и засохшую ёлку. Накрапывал дождь, завывал ветер, небо было мрачным.
– Мы убежим, – сказала она.
– Когда? Сейчас?
– Сейчас! Как бы не так. Из этого проклятого монастыря.
– Они убьют нас.
– Они нас не найдут. Мы убежим с бродячей труппой и тоже станем артистами. Я могу петь и играть, а ты будешь продавать билеты.
– Но я тоже хочу играть, – сказала я, защищаясь.
– Хорошо. Мы дадим объявление в газетах: «Две женщины-актрисы, непрофессионалки, одна из них певица, обе имеют среднее образование».
– Но мы не женщины, а девушки.
– Мы сможем сойти за женщин.
– Что-то я сомневаюсь.
– Ради Бога, не порти мне настроение. Я покончу самоубийством, если мне придётся провести в этой тюрьме ещё пять лет.
– Там не так уж и плохо, – попыталась я уговорить её.
– Не так уж плохо для тебя, пока ты выигрываешь статуи и подлизываешься к монахиням. Мне отвратительно видеть, как ты распахиваешь и закрываешь за монахинями двери, как будто они паралитики от рождения и не могут проделать это сами. – Это было правдой, я порой подлизывалась к монахиням, а теперь я ненавидела Бэйбу за то, что она это заметила.
– Ну что ж, вот ты и убегай, – предложила я.
– О нет, – она в отчаянии схватила меня за руку, – мы убежим вместе.
Я кивнула головой. Было приятно чувствовать, что она нуждается во мне.
Она вспомнила, что ей надо принести что-то снизу, и метнулась к лестнице.
– Куда ты?
– Принесу кое-что из отцовских препаратов.
Я надела своё гимназическое платье. Оно всё было измято и покрыто пятнами, Бэйба вернулась обратно, держа в руках новую пачку ваты и несколько маленьких тюбиков с какой-то мазью. На тюбиках было напечатано название препарата, а ниже стояла надпись «Для обработки вымени».
– Что это такое? – спросила я.
Мне вспомнилось, как Хикки доил пришедших с поля коров, и струйки молока зигзагами ложились на пол. Он делал это для смеху, когда я заходила в коровник, чтобы позвать его к чаю.
– Для чего это? – снова спросила я.
– Чтобы больше походить на настоящих женщин, – ответила она. – Мы натрём этой штукой наши груди, и они вырастут, здесь же написано, что это для вымени.
– И к тому же станем все волосатыми или ещё какими-нибудь, – сказала я. Я не очень-то доверяла снадобьям с учёными названиями на этикетках, да и во всяком случае, это было предназначено для коров.
– Ты просто обыкновенная зануда, – ответила Бэйба и расхохоталась.
– Может быть, нам стоит поговорить с твоим отцом? – предложила я. Мне в общем-то не хотелось убегать.
– Поговорить с отцом! Да он просто бесчувственный чурбан. Он ответит нам, что мы должны держать себя в руках. Марта однажды сказала ему, что у неё на ноге язва, так он посоветовал ей избавиться от неё усилием воли. Он просто лунатик, – заключила она. Её глаза метали молнии.
– Итак, у нас нет иного выхода, – заключила я.
– Мы всегда можем быть изгнаны из монастыря, – сказала Бэйба, тщательно выбирая каждое слово. И она начала обсуждать различные способы, какими мы можем этого достигнуть.
Глава двенадцатая
В общей сложности размышляла она над этим целых три года. Время от времени я разрушала её очередную идею напоминанием о том, что мы были слишком молоды, чтобы начать самостоятельную жизнь в столице. В течение этих трёх лет с нами ничего особенного не произошло, поэтому я не буду их подробно описывать.
Наконец подошло время очередных экзаменов, и Бэйба благополучно провалилась. Цинтия закончила монастырскую школу; па прощание мы поплакали друг у друга на груди и поклялись в вечной дружбе. Но уже через пару месяцев переписка иссякла. Я совершенно не могу вспомнить, кто же первым перестал писать.
Единственной радостью были каникулы. Как-то летом мистер Джентльмен взял меня с собой на лодочную прогулку. Мы на вёслах отошли с ним к небольшому островку довольно далеко от берега и устроили там пикник, приготовив чай в котелке на костре. Мы наслаждались одиночеством, он то и дело целовал мне руку и говорил, что я его веснушчатая дочь.
– Тогда вы мой отец? – мечтательно говорила я, потому что мне очень хотелось бы поверить в эту игру с мистером Джентльменом.
– Да, я твой отец, – отвечал он, целуя всю мою руку, и обещал, что, когда я со временем переберусь в Дублин, он будет очень заботливым отцом. Марта, Бэйба и все остальные были уверены, что он повёз меня навестить мою тётю Молли. В один из дней мы на самом деле заехали к ней. Тётя Молли пришла в восторг, что её посетил такой высокий гость, как мистер Джентльмен, и по этому случаю достала из горки для посуды самые хорошие чашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Разумеется, разумеется, моя малышка; но только позднее, когда ты переберёшься в Дублин.
Он гладил мои волосы, а его глаза смотрели куда-то вдаль, в пока ещё недоступное мне будущее.
Потом он приподнял мне манжет рукава, надел на руку часы, и мы сидели у камина, прислушиваясь к звукам автомобилей. Я сидела у него на коленях, он расстегнул свое пальто и пола его соскользнула на пол.
– Что мне сказать, откуда у меня часы? – спросила я его, вставая. По аллее в дому приближался автомобиль.
– Ничего. Ты снимешь их, – ответил он.
– Но я не могу, это слишком жестоко.
– Кэтлин, поднимись к себе и спрячь их куда-нибудь, – велел он мне. Он раскурил сигару и попытался принять беззаботный вид, когда услышал, что открывается входная дверь. В гостиную вбежала Бэйба с полной охапкой свертков.
– Привет, Бэйба, я заскочил, чтобы пожелать вам всем счастливого Рождества, – солгал он, беря пакеты у неё из рук и кладя их на стол.
Я положила часы в фарфоровую мыльницу. Они очень уютно свернулись на её дне, словно устроились там вздремнуть. Золото было светлым и отливало лунным блеском.
Когда я спустилась вниз в гостиную, мистер Джентльмен разговаривал с мистером Бреннаном и до конца вечера не обращал на меня внимания. Бэйба держала ветку омелы над его головой, и он поцеловал её, а потом Марта завела граммофон и поставила «Тихую ночь», а я думала о том вечере, когда снег падал на лобовое стекло его автомобиля, когда он остановил его под кустом боярышника. Я пыталась поймать его взгляд, но он не смотрел на меня, пока не собрался домой, и это был печальный взгляд.
Но вот закончились праздники, подошло время нам возвращаться назад и снова надевать наши гимназические платья и черные хлопчатобумажные чулки.
– Мне надо почистить моё форменное платье, – сказала я Бэйбе, – оно всё в пятнах.
Она смотрела сквозь окно на огород, и в её глазах стояли слёзы. В это время года сад и огород были совершенно безжизненны. Перекопанная почва лежала буграми, и невозможно было себе представить, что весной из неё снова прорастут зелёные побеги. В углу сада стоял куст гортензии, её засохшие цветы напоминали старую швабру. Неподалеку от неё возвышалась компостная куча, куда Молли только что выбросила пустые бутылки и засохшую ёлку. Накрапывал дождь, завывал ветер, небо было мрачным.
– Мы убежим, – сказала она.
– Когда? Сейчас?
– Сейчас! Как бы не так. Из этого проклятого монастыря.
– Они убьют нас.
– Они нас не найдут. Мы убежим с бродячей труппой и тоже станем артистами. Я могу петь и играть, а ты будешь продавать билеты.
– Но я тоже хочу играть, – сказала я, защищаясь.
– Хорошо. Мы дадим объявление в газетах: «Две женщины-актрисы, непрофессионалки, одна из них певица, обе имеют среднее образование».
– Но мы не женщины, а девушки.
– Мы сможем сойти за женщин.
– Что-то я сомневаюсь.
– Ради Бога, не порти мне настроение. Я покончу самоубийством, если мне придётся провести в этой тюрьме ещё пять лет.
– Там не так уж и плохо, – попыталась я уговорить её.
– Не так уж плохо для тебя, пока ты выигрываешь статуи и подлизываешься к монахиням. Мне отвратительно видеть, как ты распахиваешь и закрываешь за монахинями двери, как будто они паралитики от рождения и не могут проделать это сами. – Это было правдой, я порой подлизывалась к монахиням, а теперь я ненавидела Бэйбу за то, что она это заметила.
– Ну что ж, вот ты и убегай, – предложила я.
– О нет, – она в отчаянии схватила меня за руку, – мы убежим вместе.
Я кивнула головой. Было приятно чувствовать, что она нуждается во мне.
Она вспомнила, что ей надо принести что-то снизу, и метнулась к лестнице.
– Куда ты?
– Принесу кое-что из отцовских препаратов.
Я надела своё гимназическое платье. Оно всё было измято и покрыто пятнами, Бэйба вернулась обратно, держа в руках новую пачку ваты и несколько маленьких тюбиков с какой-то мазью. На тюбиках было напечатано название препарата, а ниже стояла надпись «Для обработки вымени».
– Что это такое? – спросила я.
Мне вспомнилось, как Хикки доил пришедших с поля коров, и струйки молока зигзагами ложились на пол. Он делал это для смеху, когда я заходила в коровник, чтобы позвать его к чаю.
– Для чего это? – снова спросила я.
– Чтобы больше походить на настоящих женщин, – ответила она. – Мы натрём этой штукой наши груди, и они вырастут, здесь же написано, что это для вымени.
– И к тому же станем все волосатыми или ещё какими-нибудь, – сказала я. Я не очень-то доверяла снадобьям с учёными названиями на этикетках, да и во всяком случае, это было предназначено для коров.
– Ты просто обыкновенная зануда, – ответила Бэйба и расхохоталась.
– Может быть, нам стоит поговорить с твоим отцом? – предложила я. Мне в общем-то не хотелось убегать.
– Поговорить с отцом! Да он просто бесчувственный чурбан. Он ответит нам, что мы должны держать себя в руках. Марта однажды сказала ему, что у неё на ноге язва, так он посоветовал ей избавиться от неё усилием воли. Он просто лунатик, – заключила она. Её глаза метали молнии.
– Итак, у нас нет иного выхода, – заключила я.
– Мы всегда можем быть изгнаны из монастыря, – сказала Бэйба, тщательно выбирая каждое слово. И она начала обсуждать различные способы, какими мы можем этого достигнуть.
Глава двенадцатая
В общей сложности размышляла она над этим целых три года. Время от времени я разрушала её очередную идею напоминанием о том, что мы были слишком молоды, чтобы начать самостоятельную жизнь в столице. В течение этих трёх лет с нами ничего особенного не произошло, поэтому я не буду их подробно описывать.
Наконец подошло время очередных экзаменов, и Бэйба благополучно провалилась. Цинтия закончила монастырскую школу; па прощание мы поплакали друг у друга на груди и поклялись в вечной дружбе. Но уже через пару месяцев переписка иссякла. Я совершенно не могу вспомнить, кто же первым перестал писать.
Единственной радостью были каникулы. Как-то летом мистер Джентльмен взял меня с собой на лодочную прогулку. Мы на вёслах отошли с ним к небольшому островку довольно далеко от берега и устроили там пикник, приготовив чай в котелке на костре. Мы наслаждались одиночеством, он то и дело целовал мне руку и говорил, что я его веснушчатая дочь.
– Тогда вы мой отец? – мечтательно говорила я, потому что мне очень хотелось бы поверить в эту игру с мистером Джентльменом.
– Да, я твой отец, – отвечал он, целуя всю мою руку, и обещал, что, когда я со временем переберусь в Дублин, он будет очень заботливым отцом. Марта, Бэйба и все остальные были уверены, что он повёз меня навестить мою тётю Молли. В один из дней мы на самом деле заехали к ней. Тётя Молли пришла в восторг, что её посетил такой высокий гость, как мистер Джентльмен, и по этому случаю достала из горки для посуды самые хорошие чашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56